Под полог прячется в полночный час.

Ее лицо лишь зеркалу известно,

Лишь гребень знает, что коса прелестна,

Лишь косам собственным дано порой

К ее ногам склониться головой.

Так плавно шествует в своем чертоге,

Что лишь подол ее целует ноги.

Устам не нужен сахарный тростник,

И без румян прекрасен юный лик.

Поникли розы перед ней в печали,

В отчаянье рубашки разорвали.

Нарцисс придет к ней с чашею вина —

Гулякой дерзким будет смущена,

А солнцу и луне, душой невинна,

Предстанет лишь под тенью балдахина.

К реке не ходит, полная стыда,

Боясь, что взглянет на нее вода.

За пологом живет в уединенье,

Но мир пред пологом ее — в смятенье.

Безумствуют властители держав,

Из-за нее тоску и боль узнав.

Глядят на мир печально и угрюмо

Владыка Шама и владыка Рума.

Но жить она не хочет в тех местах:

Египет, да и только, на устах!

Ей ненавистен Рум с его мужами,

Она не терпит всех, живущих в Шаме, —

Египет навсегда ее пленил,

И слезы у нее текут, как Нил.

Откуда страсть к египетскому краю

И кто внушил ей эту страсть — не знаю.

Иль прах ее замешан в той пыли?

Иль список благ ее — из той земли?

Коль ты сочтешь ее себя достойной,

Пришлю красавицу в Египет знойный.

Ей не окажешь, как жене, почет?

Пусть, как служанка, дом твой подметет!

Азиз Египта от счастливой вести

Как бы коснулся головой созвездий.

«Кто я такой, — смиренно произнес, —

Чтоб сеять семена подобных грез?

Но если шах поднимет нас из праха,

То к небу вознесусь по воле шаха.

Я — жалкий сад, и вот, являя мощь,

Пролился на меня весенний дождь,

Пусть каждое заговорит растенье, —

Смогу ли выразить благодаренье?

Я в шахе вижу светлую судьбу,

Что покровительствует мне, рабу.

Почтительно, с покорностью великой

Хотел бы я предстать перед владыкой,

Но фараона мудрого наказ

Я должен срочно выполнить сейчас.

Я, подданный, царю служить обязан,

Не то сурово буду я наказан.

Пусть добрый шах простит меня, слугу:

Иначе поступить я не могу.

Но если хочет — я, взыскуя чести,

Отправлю паланкинов ровно двести,

По тысяче рабынь и стройных слуг —

То сосны, что украсят райский луг!

Рабы пленяют всех, напоминая

Прелестных отроков из кущи рая.

Прискачут в седлах, светлые, как день, —

Кафтаны ярки, шапки набекрень,

Блистают зубы сахаром улыбок,

Стан, опоясан златом, тонок, гибок.

Рабыни, словно гурии, горды.

Их тело — не из глины и воды!

Их брови — своды алтаря, а лица

Подобны розам, что хотят молиться,

Пленяя стариков и молодых,

Красуясь в паланкинах золотых.

Отправлю я, как подобает это,

Мужей державы и мужей совета, —

Пусть, проявив заботы, в мой приют

Ее с почетом, с лаской приведут».

Такие выслушав соображенья,

Посол склонился ниц из уваженья,

Сказал: «Ты добротой весь мир потряс,

Египта блеск умножил во сто раз!

Мой шах, богатством, властью знаменитый,

Не хочет от тебя ни слуг, ни свиты.

Как ни считай, все числа превзошло

Его рабов, его рабынь число.

Число его даров, роскошных, редких,

Превысит и число листов на ветках.

Каменья, что дарит его рука,

Числом превысят численность песка.

Он хочет, чтоб всегда ты жил в богатстве.

Блажен, кто не чинит тебе препятствий!

Он дочь свою к тебе отправит в дом,

Да станет яством на столе твоем!»

ЗУЛЕЙХУ ОТПРАВЛЯЮТ В ЕГИПЕТ

Когда вернулся муж седоголовый,

Он снял с души красавицы оковы,

Привез ей сто вестей от жениха, —

Дышала лишь азизом Зулейха!

Запела птица вещая о счастье,

Для Зулейхи раскрылась роза страсти.

Был сон источником ее скорбей —

Ее избавил призрак от цепей.

Да, наша радость в мире, наше горе —

Лишь сон и призрак, что исчезнут вскоре.

Как счастлив тот, кто на путях земных

Не знал ни призраков, ни снов пустых...

Царевне шах не думал прекословить,