— Эй, комиссар! — наконец завопил Витька. — Подожди, дело есть!

«Нет уж, дудки!» — думал Коля, набирая скорость.

Только часам к трем пополудни Коля догнал товарищей, вставших на дневку. Не говоря ни слова, прошел в палатку с надписью «штаб» и положил на брезентовый столик перед удивленным Сашко пакет, в котором были серебряные часы и пачка пожелтевших от времени конвертов с письмами. Рядом с пакетом Коля положил листок с зарисовкой какой-то местности. В левом верхнем углу рисунка ясно выделялись буквы «З» и «М».

* * *

«Милый мой старик!

С сегодняшнего дня я могу держать с тобой регулярную связь.

Тебя, наверное, интересует, где мы сейчас и как попали сюда? Когда ты проводил меня на Стромынку, я сразу же был назначен в партизанский отряд, так как знал немецкий язык. А то бы генерал не согласился. Летели мы на самолетах. Своими глазами видел линию фронта. Ночью внизу сплошное зарево. Мои товарищи готовы были коршунами наброситься на гитлеровцев, а я вот чувствовал себя скверно, особенно когда за нами увязались „мессершмитты“.

Зачислили меня в разведку. Товарищи от зависти чуть не взвыли. А я им: надо было учить иностранные языки!

Жизнь у нас вполне удовлетворительная и гигиеничная. Моюсь регулярно в реках, которые форсируем, а чаще собственным потом. Вот как сделаешь бросок километров семьдесят в сутки, так и с мылом…

Обрадовать тебя пока нечем, гитлеровца ни одного я еще не уничтожил. Больше всего знакомлюсь с документами, читаю письма (разумеется, без разрешения адресатов), чтобы точно знать, что представляют собой „завоеватели“.

Отец, милый мой старик, не волнуйся за меня. Я здесь не один, нас много… Да, книги мои никому не давай, а то исчезнут закладки…

Твой всегда Иван Васютин».

«Привет из Партизанского края!

Отец, я жив, здоров, у меня хороший аппетит и великолепный сон. Как лягу, двое еле-еле добудятся. Командир научил солдат обливать меня водой. Ты представить себе не можешь, как страшно недосмотреть сон: Москва, наша Зацепская, и я „Вечерку“ покупаю; или — институт, а я с кандидатской диссертацией о Збручском камне проваливаюсь в преисподнюю. Профессор Шапиро, мне кажется, немного обижен на меня. На фронт я удрал, не спросясь его.

Отец, помнишь, ты рассказывал мне о Прибыткове, что когда-то служил с тобой в армии. Так здесь есть один Прибытков. Это его сын. Зовут его Романом, он командир роты. Секретов я не выдаю, так как все равно гитлеровцы с ним знакомы. Немножко угрюмый, такой светловолосый парень, до войны работал мастером на заводе имени Владимира Ильича. Недавно в Москве у него родился сынишка. По этому случаю мы тут закатили пир горой съели по полкило трофейных галет.

Как-то на днях я рассказывал Прибыткову о тебе, и он очень заинтересовался.

„Мечта мальчишеская была у меня, — стал вспоминать Роман, — найти отцовский клад. Не удалось. Но зато нашел свой рабочий путь. Привела меня мать после семилетки на завод, с рабочими, знавшими отца, поговорить, я и остался, к станку прилип…“

Роман сообщил мне, что рейд партизанского отряда его отца почти параллелен движению нашей колонны.

Вот и мне выпало на долю пройти по дороге отцов, сделать ее более широкой. Не пожалею ничего — ни крови, ни жизни, чтобы камни ее не топтал враг.

Твой И. В.»

«Дорогой мой, седенький!

Ты, конечно, волнуешься за меня. А я живу хорошо. Иду дальше на Запад.

Отец, я по-настоящему начал интересоваться судьбой Игната Прибыткова.

На днях жители одного местечка рассказали мне, что в 1920 году, примерно в октябре, здесь прошел преследуемый белополяками большой отряд красных. По всем признакам, это был эскадрон Прибыткова, выросший в панском тылу в грозный партизанский полк.

Старики говорят, что у партизан было какое-то священное знамя, которое помогало им. Много раз окруженные, они выходили победителями. Священное знамя берегло их.

Роман Прибытков недавно был награжден орденом Красного Знамени. Меня же для начала удостоили орденом Красной Звезды.

И. Васютин».

«Отец!

Спасибо за весточку. Принесли письмо уже распечатанным. Видят партизаны, что на конверте стоит штамп Москвы, — интересно. Тебе привет от всех.

Стоим мы сейчас на реке З. Как раз до сентября 1939 года здесь проходила граница. Я тут бывал прежде — помнишь, будучи аспирантом, когда работал над Збручским камнем после освобождения Западных областей. Профессор Шапиро просил меня выполнить работу „на высоте“, как он говорил…

Очень жаль, что тогда мне не пришлось познакомиться с историей партизана Прибыткова. Я тогда больше всего думал о своем исследовании. Несомненно, однако, героический рейд Игната Прибыткова оставил глубокий след в памяти народа. Мы горды тем, что продолжаем славные традиции красных партизан.

Всегда твой Иван».

«Привет, старый вояка!

На днях мы снимаемся с места. Знаем, гитлеровцы готовят нам „баню“. Им помогают мельниковцы и бандеровцы — ярые и злобные буржуазные националисты. Я сейчас занят изучением их наступления… Наш командир хочет применить испытанную партизанскую тактику, какую когда-то продемонстрировал Прибытков. Мы одурачим врага, ускользнем у него из-под носа и ударим ему в тыл.

Отец, на днях я беседовал с одним стариком. Он мне рассказал, что, кажется, в ноябре 1939 года, после освобождения Западной Украины, органами советской власти были найдены следы партизан Прибыткова. По его мнению, клада никакого не было. Если бы он был, то за много лет панского лихоимства его могли бы откопать польские осадники, тем более — этим интересовалась и дефензива.

Старик этот сказал мне, что в одном селе лет десять назад слышал дивную песню, в которой пелось о красных орлах и их командире Прибылове (не Прибыткове, а Прибылове). Командир погиб в неравном бою и похоронен на высоком берегу Збруча.

Теперь о своих делах. Отец, ты пишешь, что наш институт и профессор Шапиро все еще в эвакуации. Прошу тебя, сообщи ему, что у меня теперь есть подтверждение моим „Комментариям“. На днях я нашел то, что рано или поздно должно было найтись. Дело в том, что увлекшись поисками истоков легенды о Прибылове… Извини, меня зовут к командиру колонны.

Отец, я ухожу на важное задание. Не беспокойся обо мне, за мной стоит Родина.

Твой Иван»

В землянке было холодно, снизу несло сыростью. С редкими интервалами бухали фашистские пушки, а им короткими очередями часто-часто отвечали партизанские автоматы. К нарам, на которых лежал Федя, подошел отец, точно такой же, как на последней фотокарточке. Поправив на юном партизане спадавшую шинель-одеяло, сказал: «Вот кончится война, вернемся домой, и заберу-ка я своего Федюка на заводище… Так, что ли, товарищ Васютин?»

Вдруг страшный взрыв потрясает воздух, и Федя стремительно летит в темную-претемную пропасть, наполненную пороховым газом. В голове бьется одна-единственная мысль: «Никого не убило, никого не убило!..»

Федя вскакивает, озирается. Так и есть, это Олег подставил к его уху горн и изо всех сил трубит подъем. Какой сон перебил!

Завтракали под открытым небом. Таня приготовила пшенную кашу с салом. Каша явно была пересолена.

— Галичина! — меж тем восторженно ораторствовала повариха. — Галиция! Край, по которому проходило великое переселение народов. Здесь жили скифы, это еще в шестом веке до нашей эры, потом племена предков славян — венеды. Отсюда славяне вели торговлю с Византией. Потом пришли мадьяры, современные венгры. Славяне учили их земледелию. Затем мадьяры были оттеснены на запад…

Ребята, бросившие было ложки, снова принялись за кашу и с интересом слушали Таню. Всегда у нее в запасе захватывающие сведения обо всем, что касалось старины. Лишь Олег сидел с насмешливой улыбкой: ври, ври, мол, проверить-то тебя некому!