— Ну и ну! — говорю я осуждающе.

— А ты не нукай, малый, — осаживает меня баба Надя. — Своей небось нету? Силов не хватает купить?.. То-то же!.. Леониду Петровичу «Волга» в десять тысяч стала, хочешь не хочешь, беречь будешь. А так он не жадный. Лешка, как водится, снова без денег прикатил, а у Леонида их полный карман, он моего все желтенькой потчевал…

— Коньяком?

— Им, малый… Бутылка сам знаешь сколько стоит. А он как ехать с Лешкой — две берет. И заметь — сам непьющий.

— Да он кто, уж не министр ли? — закидываю я дальнюю удочку. — Откуда размах такой, масштабы такие?

— Ми-ни-и-стер! — передразнивает меня старуха. — Ты что, совсем темный? Дилектор он!

— Института, что ли?

— Да ну тебя!

— Лаборатории какой научной?

— Иди ты!.. Базы дилектор. Ясно? Чуешь, куда махнул человек, достиг чего?..

— А-а-а! — говорю я понимающе.

На следующий день после этого разговора бабе Наде принесли телеграмму. Лешка сообщал, что приедет только через месяц, в сентябре. Что-то там у него произошло. То ли жениться нацелился? То ли просто не было денег, чтобы приехать?

Так и не довелось мне познакомиться с Лешкой.

Года три спустя я узнал еще об одной смерти — преставилась Маргарита Аркадьевна. Сообщив мне об этом, баба Надя троекратно перекрестилась, вытерла ладонью слезу со щеки и надолго замолкла. О ноги ее, будто утешая старуху, терся дебелый пушистый кот. Я тоже долго молчал, потом спросил:

— Ваш котик?

— Да нет, покойницы, — отвечала баба Надя, прерывисто вздыхая. — Живет дома, а ко мне гостевать приходит — вкусненького поесть, поласкаться…

Кот ни с того ни с сего вдруг высоко подпрыгнул, круто повернулся в воздухе и мягко шлепнулся передо мной на прямых лапах.

— Цирк, да и только, — тихонько усмехнулась баба Надя. — Ишь, как прыгает. За то и прозвание ему — Козлик…

В свой последний приезд к матери Леонид Петрович вел себя странно: то целыми днями бил дорогую машину на горбатых окрестных проселках, просто так, не помышляя о сборе дефицитных на Украине даров леса, а то, даже в хорошую погоду, сиднем сидел дома, на диване под фотопортретом отца (Петр Иванович скончался за два года до смерти Дмитрия Федоровича — Лешкиного отца). Растрепанный, небритый, сложив руки на свисающем через ремень животе, сидел он и час и другой, чем повергал в тревогу Маргариту Аркадьевну. «Да что вы тут шнырите, маманя?» — плачущим голосом выговаривал он матери, которая вовсе не «шнырила», а время от времени осторожно отодвигала край занавески и выглядывала из кухни — не нужно ли чего сыну.

В таком настроении Леонида Петровича раздражал любой пустяк. Терпел он разве что только Козлика.

Крупный сильный кот был тогда котенком, но уже и в младости подавал большие надежды по части подхалимажа. Стоило Леониду плюхнуться на диван, как, словно из-под земли, появлялся Козлик и, сделав высокую «свечку», начинал представление. Сперва он играл с мячиком, катая его меж босых ступней Леонида Петровича, потом вспрыгивал на оконную портьеру и долго раскачивался на ней, отталкиваясь от косяка задними лапами. Он будто сознательно старался отвлечь Леонида от тяжелых мыслей, призывно мяукал — мол, обрати на меня внимание — и ел его ярко-зелеными крыжовинами по-козьи нахальных глаз. Леонид поднимал голову, одобрительно хмыкал, и это служило Козлику знаком к дальнейшим действиям. Коротко мяукнув, он вспрыгивал хозяину на колени, преданно тыкался усатой мордочкой в потную мясистую ладонь и, перевернувшись вверх розовым брюшком, умильно мурлыкал, прося, чтобы его погладили и пощекотали.

Всего три недели гостил Леонид Петрович в Слободе, а привязался к котенку так, что предпочитал его общество любой другой компании. Однако, точности ради, отметим: Лешка в то лето домой не приезжал, и поэтому остается только гадать, каким образом его присутствие отразилось бы на взаимоотношениях Леонида с Козликом.

Последние перед отъездом слова сына, как рассказывала потом Маргарита Аркадьевна бабе Наде, были тоже о Козлике. Дальний смысл этих слов бросил Риту в пучину смутного страха, в томительное ожидание чего-то крайне нехорошего.

— Пуще ока во лбу берегите котика, маманя, — торжественно и скорбно сказал Леонид на прощание, уже за рулем своей роскошной машины. — Случится что с ним, и мне несдобровать…

А дальше события развивались так. Спустя примерно месяц после отъезда Леонида Козлик пытался задушить цыпленка во дворе вдовой почтальонки Вероники. На встревоженное кудахтанье наседки из дома выскочил Вероникин сынишка Ленчик и бросил в котенка попавшим под руку камнем так метко, что насмерть зашиб цыпленка, а Козлику повредил переднюю лапу. А еще через неделю Вероника вручила Рите письмо, в котором Леонид сообщал, что до города Днепропетровска он добрался благополучно, нашел в полном здравии жену и дочку, но что вскоре по прибытии фортуна повернулась к нему задом и жизнь его решительно пошла под откос. Точнее: он, Леонид, уже не состоит в директорах, а сидит в тюрьме и ждет хотя и праведного, но, увы, строгого суда.

С тем письмом и прибежала Маргарита Аркадьевна к подруге.

— Смертушка за мной гонится, — сказала с порога, хватаясь за сердце.

Баба Надя отпоила Риту водой, отвела домой и уложила в постель. Было это утром. Весь день металась Маргарита Аркадьевна в жестоком жару, плакала басом и сбрасывала на пол подушки. А вечером вдруг успокоилась и приказала сидевшей подле Надежде Егоровне:

— Зови!

— Кого звать? — наклонилась над ней баба Надя.

— Всех, кто поблизости. Последнюю волю сказывать буду.

— Может, фельдшерицу кликнуть?

— Вот неслух! — прикрикнула Рита на подругу. — Ай по-русски не понимаешь?

Баба Надя сбегала в соседние дома, кое-кого прихватила на улице. В итоге собралось десять человек, в том числе один мужчина — оглохший еще в первую мировую на службе в артиллерии Фома Сидорович Головкин (баба Надя дважды повторила эту фамилию, давая понять мне, что у постели умиравшей стояли люди почтенные). Отличавшийся ненасытным любопытством бывший артиллерист приставил к уху ладонь и так низко наклонился к Маргарите Аркадьевне, что заслонил ее собой от всех остальных.

— Да уберите вы его, глухую тетерю! — сказала Рита, и легкая усмешка тронула ее верхнюю губу с черными усиками. Крепкая эта женщина даже перед лицом близкой смерти не теряла присутствия духа, и когда Головкина, взяв за кушак, силой оттащили к печке, заговорила твердым голосом, взглядывая на женщин.

Последняя воля Маргариты Аркадьевны была: дом со всем имуществом она отказывала сыну, а до возвращения его из мест холодных и скорбных смотреть за домом поручает своей ближайшей подруге Надежде Егоровне Шамковой, в девичестве — Костамыгиной. На ее же попечение переходит и кот по имени Козлик.

— Случится что с домом — прощу, — Маргарита Аркадьевна улыбнулась подруге краешком наполненного слезой горячего цыганского глаза. — А вот за Козлика спрошу строго, из могилы подымусь и спрошу…

Под утро она испустила дух. Ее устное завещание было передано председателю поселкового Совета и получило как бы официальное утверждение. Во всяком случае, председатель, дальний родственник Маргариты Аркадьевны, решительно пресекал попытки вселиться в пустующий дом или другим каким-либо образом нарушить волю покойной.

В минувшее холодное лето рыба в Слободе ловилась совсем плохо, грибов почти не было, и, не пробыв там и двух недель, я решил вернуться в город. Накануне предупредил Надежду Егоровну, а рано утром слез с чердака, подхватил на спину свой нетяжелый рюкзак и пошел к автобусной станции.

У дома Маргариты Аркадьевны, в саду на скамейке под яблоневым деревом, кто-то сидел, спиной к улице. Видимо, почувствовав мой взгляд, человек обернулся нездорово-бледным лицом. На коленях у него сидел Козлик, радостно мяукал и встряхивал головой.

Это, конечно, был Леонид. Никогда я его не видел, но узнал сразу, до того картинно описала мне его наружность добрейшая Надежда Егоровна.