Часы пробили шесть. Близился вечер, который обещал быть долгим.

Кристофер проводил свою гостью в спальню, освободил проход к бельевому шкафу от тренировочного манекена, открыл скрипучие дверки гардероба, полного нарядов его покойной жены, и предоставил Рене выбор.

– А ваша жена не будет против? – мисс Кастл знала о кончине Андре, но хотела услышать об этом от Приста и выяснить подробности её смерти.

Прист остановился в дверях и, с мрачным видом и неохотой говорить о гибели жены, ответил:

– Нет. Она будет не против. Выберете вечернее платье. Справа вы найдёте шкатулку с драгоценностями, парфюм и коробки со шляпками, можете взять, что подойдёт. Буду ждать тебя внизу.

Ему, как показалось Рене, было не по себе в присутствии вещей жены. Снова ощутив её запах, почувствовав знакомые прикосновения, он вновь вспомнил о потере любимого человека, друга, который следовал бы за ним хоть на край света.

Шкаф давно не открывался. Такой вывод Рене сделала, когда обнаружила слой пыли на шкатулке с украшениями. Похоже, что Прист пытался забыть о ней, стереть из памяти, запечатав вещи жены на замок и закрыв к ним доступ с помощью тренажёра для фехтования. А обстоятельства, которые вынудили его открыть шкаф супруги, потревожили его душевную, до сих пор незажившую рану.

Среди разнообразных подвесок, заколок и серьг Рене нашла старые открытки и записки, исписанные любовными стихами, автором которых был сам Прист. После прочтения нескольких посланий, девушка приступила к выбору подходящего платья. На глаза наворачивались слёзы, что делало выбор сложным занятием.

В одной из маленьких шкатулок девушка обнаружила одинокую серьгу. Синий, полупрозрачный камушек обрамлял тонкий золотой ободок. Вторую серьгу Рене разыскать не удалось.

Хозяин квартиры в это время облачался во фрак для подобных приёмов и морально подготавливал себя к надвигающейся краже. Ему нужно было стать преступником во имя благого дела, уже в который раз. Иначе появится очередная жертва.

***

Когда Нортон писал в телеграмме заказчику, что достал приглашение на бал профессора Стэнфорда, он имел в виду подходящую стрелковую позицию. Эдвард Нортон был наёмником, профессиональным убийцей. На его счету скопилось много загубленных жизней, хорошо продуманных и выполненных операций, и подстав. Но сегодня он должен был выполнить особый заказ.

Настоящее имя Нортона никто из преступного мира не знал. Кто он такой, и кем был раньше, его биография, личная жизнь – оставались под завесой тайны. Единственное, что о нём хорошо было известно это то, что он никогда не промахивался. И судя по его строгой выправке, манере говорить и шрамам на лице, можно было бы предположить, что он бывший военный.

Нортон, одетый как джентльмен высокого достатка, с чёрным саквояжем в руках, покуривая пеньковую трубку, прошёл мимо невысокой ограды, окружавшей владения Уэста Стэнфорда, к которым уже подтягивались кареты с гостями. Он внимательно изучил окна особняка: открытые нараспашку, закрытые ставнями, освещённые изнутри и погружённые в темноту. Проследил за нарядными гостями, предоставлявшими свои приглашения стражникам, облачённым в праздничные маски, суматошными слугами, которые заносили в дом ящики с шампанским и закусками, расставляли стулья и готовили фейерверк. Он проводил разведку и искал пути к отступлению, продумывал каждый свой шаг, ведь от этого зависел финал покушения и его безупречная карьера.

Нортон перешёл через оживлённую улицу и завернул к дому, где он снял с утра дешёвую комнату. Жить он в ней не собирался, просто из окна этой квартиры был отличный обзор.

В комнате царило безмолвие и мрак, лишь светились угольки в трубке, которую курил Нортон, и блестели его глаза. Он сел на скрипнувшую софу и поставил перед собой поклажу. Щёлкнули замочки, и наёмник вытащил из утробы саквояжа несколько металлических предметов. Из двух трубок он скрутил дуло, к нему прикрутил оптический прицел, затем несколько минут провозился с основной частью винтовки, пока не щелкнули крепежи и пружинки. Все детали он собрал воедино, последним штрихом служил приклад и самодельный глушитель, и теперь в руках его покоилось смертельное оружие. Дуло украшала позолоченная змея, извивавшаяся вокруг трубки. Его талисман. Стрелок открыл затвор, вложил внутрь патрон и защёлкнул его. Оно было готово забрать чужую жизнь.

Нортон нежно, будто младенца, положил винтовку на софу, а сам пошёл готовить место для выстрела. Он поднял раму на полфута, и в комнату повеяло прохладным вечерним ветерком, пододвинул к окну кресло для удобного расположения винтовки и затаился, как паук, в ожидании жертвы. Из внутреннего кармана пиджака Эдвард вынул складную подзорную трубку и прильнул к окуляру. Он выглядел совершенно спокойным, дыхание его было ровным, серый сосредоточенный взгляд был устремлён в сторону особняка именинника. Испещрённое морщинами, обветренное и загорелое лицо Нортона было украшено двумя шрамами, которые тянулись по левой щеке и заканчивались над верхней губой.

Он глубоко затягивался и выпускал лиловые облачка дыма. Взмывая вверх, они разбивались о потолок и заполняли маленькую комнату мягкой, удушливо сизой пеленой. Однажды он уже бросал курить, и это были худшие девять часов его жизни.

Эдвард думал о награде за эту операцию, размышлял о том, куда он потратит кровавые деньги. На прошлой неделе, прогуливаясь по «чёрному» рынку, его внимание привлекла старая шпага, раритет. Эфес и гарда клинка были усыпаны драгоценными камнями, которые сверкали и переливались разными цветами, когда их поверхности касались солнечные лучи. И Нортон твёрдо решил приобрести шпагу.

***

Уилфред поправил хозяину галстук-бабочку и помог ему с запонками. Прист принял вид настоящего джентльмена: аккуратная причёска, мужественное, гладковыбритое лицо с голубыми глазами, вечерний, чёрный костюм, подчёркивающий его прямую, гордую осанку, начищенные до блеска ботинки. Не хватало лишь одной детали – верной спутницы.

Прист терпеливо ожидал её, стоя в эркере и наблюдая за проезжающими омнибусами и фаэтонами, слушая стук колёс кэбов и ржание лошадей. Окно чуть дребезжало от ветра.

По тротуару взад-вперёд расхаживал мальчик, размахивая листовками с изображениями жонглёров, карликов, пуделей, пожирателей огня и силачей.

– В Лондон приехал цирк! Цирк! Всего двадцать представлений! – кричал он – Вы увидите много интересного! Экзотические животные, бородатая женщина, сиамские близнецы и многое другое! Цирк! Девочка-волк, повелитель пламени, гадалка!

Детектив закрыл на время глаза, погрузившись в воспоминания, а когда обернулся, увидел, спускавшуюся с лестницы, Рене, одетую в нежно розовое платье. Её тонкую, белокожую шею украшали рубины, которые сверкали будто изнутри. Девушка неспеша спустилась в гостиную, посмотрела на себя в зеркало и подмигнула Присту, потерявшему дар речи.

– Кристофер, – обратилась она к сыщику, сделав книксен в его сторону, – Я готова.

– Вы великолепны! – отметил Уилфред – Не правда ли, мистер Прист?

Тот лишь кивнул головой, поборов свои эмоции, которые мешали ему думать и нарушали ход логических мыслей.

– Идёмте, Рене, – сухо сказал он, захватив свою трость, – Нам пора.

Девушку его реакция несколько обидела. Она ожидала более тёплого обращения, каких-нибудь комплементов и соблюдения несложных правил этикета. В этом платье она была похожа на Андре, от неё пахло французскими духами, которыми пользовалась покойная хозяйка, а рубины сверкали так, как в тот день, когда Прист подарил их жене.

Сев в кэб, они начали волноваться и думать о предстоящих трудностях. Кристоферу воровать было не в первой, но в этот раз у него не было обдуманного плана, проработанной системы. Его ждала самая настоящая импровизация, всё придётся делать на ходу, и делать хорошо, так как промашка будет стоить человеческой жизни. Чтобы отвлечься от дурных мыслей, он решил исправить свою ошибку и поговорить с юной сестрой по несчастью:

– Вам очень идёт это платье, Рене.