— Уж лучше пошлите меня, Андрей Матвеевич, двор убирать или на экскурсию не берите.
— Пишите, Антон, — настаивал Андрей Матвеевич. — Сегодня же сами и отвезете.
Антон нехотя начал писать про свои проделки…
Скоро в училище произошли другие события, заслонившие случай с переменой знаков тремя учениками.
В сумерках ремесленники возвращались из бани. Николай Федорович ввел военный порядок. На улицах затемненного города, если идет строй без охранения, до несчастья один шаг. Впереди колонны с красным фонарем шагал Антон, а сзади — Митрохин с таким же светящимся сигналом. Колонна приблизилась к перекрестку. Шофер пятитонки случайно вместо подфарка включил фару, осветил Антона и первые ряды учеников. Стоявший на панели инвалид в офицерской кавалерийской шинели, опиравшийся на алюминиевый костыль, обрадованно засмеялся. Это был Куток, человек, которого смертельно боялись два ученика — Антон и Евгений.
Вслед за колонной ремесленников на малом ходу прошли машины. В семафоре два раза менялись цвета, а Куток продолжал стоять на перекрестке. Когда ремесленники скрылись за поворотом, он плотно набил трубку махоркой, не торопясь раскурил. Налетел ветер, выхватил из трубки рой искр и помчался дальше, рассыпая огоньки по булыжнику.
После встречи на перекрестке Куток зачастил в парк. Любил он гулять на боковых аллеях, сходящихся к главному корпусу, старательно избегая встреч с ремесленниками. Однажды Оленька встретила Кутка. Внезапно он вышел из боковой аллеи, заметив девушку, резко повернулся и упал. Оленька помогла ему встать, подала костыль, отряхнула прилипший к шинели снег. К инвалидам войны она относилась с уважением, а к этому незнакомому человеку сразу же почувствовала непонятную неприязнь. Отталкивало это гладко выбритое землистое лицо и черная повязка, скрывающая глаз.
Через неделю Куток снова явился в парк и на этот раз направился прямо в училище. Разделся в гардеробе, поправил перед зеркалом повязку, железной гребенкой расчесал густые седеющие волосы и, грузно опираясь на костыль, подошел к скамейке, повелительно подозвал дежурного.
Дежурным был Сафар. В четырех рядах колодок на груди инвалида он насчитал три ордена Красного Знамени, два — Отечественной войны, три — Красной Звезды и семь медалей.
От Кутка не ускользнуло, какое впечатление произвели на подростка орденские колодки.
— Здесь учится паренек по фамилии Мураш?
— Есть такой, — обрадовался Сафар. — Антон в нашей группе учится на токаря.
Увидев на лестнице младшего Ростова, Сафар забыл, что дежурному не положено нарушать установленный порядок, и крикнул:
— Будь друг, кликни Антона, скажи — дядя приехал, пехотный генерал.
Куток не назвал Сафару ни воинского звания, ни родственного отношения к Мурашу, да и на его гимнастерке не было погон. Но Сафар решил: седой человек, грузный, да еще со столькими наградами никак не может быть меньше генерала.
Антон удивился вызову. После смерти отца, старшего брата и матери он растерял свою родню. И вот объявился не просто дядя, а генерал! Передай ему это известие не Анатолий, а кто-нибудь другой, он, пожалуй, подумал бы, что ребята: подстроили какую-нибудь каверзу.
Сняв халат и вымыв руки, Антон неторопливо направился посмотреть на генерала. В вестибюле на нижней ступеньке лестницы он остановился. У зеркала стоял коренастый человек в офицерском кителе. Где-то Антон его видел? Военный, несмотря на костыль, легко повернулся. Антону стало трудно дышать. К нему, улыбаясь, медленно приближался Куток. Мальчик хотел убежать и не мог, ноги отяжелели, хотел выругаться — пропал голос.
— Видишь, голуба, и довелось, нам встретиться, «шарик»-то тесен, — сказал Куток. — А ведь в Ташкенте разминулись, далеко. Я вижу, ты делаешь успехи в чистописании, променял вольную жизнь на форменку и Женьку потащил за собой.
Может, из Кутка вышел бы незаурядный актер. Похлопывая Антона по плечу, добродушно улыбаясь, он сквозь зубы приказывал:
— Выйдешь со мной в парк. Понятно? Да веселей смотри, ну?..
Антон нисколько не удивился, если бы старый бандит пришел в поповской рясе или выдал бы себя за представителя папы римского. Ему-то хорошо было известно, что китель и орденские колодки краденые, что глаз у Кутка потерян в драке, а нога прострелена во время бегства из лагеря. Никто из учеников не видел, как прогуливались Куток и Антон по глухой аллее парка, как Куток костылем ударил своего «племянника» и, крайне недовольный, покинул парк. На первом свидании Куток требовал, чтобы Антон бросил училище и ушел с ним. Затем переменил разговор, стал интересоваться, как живут ремесленники, сколько учеников, преподавателей. От этой любознательное» Антону становилось страшно.
И вот Куток опять пришел, дал адрес своей квартиры и велел привести Евгения. Отказаться Антон не посмел. До субботы — дня встречи — Антон не говорил Евгению, что отыскался их прежний хозяин.
Незадолго до конца смены Антон подошел к станку Шаброва и, рассматривая проточенные шестерни, шепнул:
— На день рождения нас приглашают…
Работа увлекла Евгения; внимательно следя за режущей кромкой резца, любуясь, как дымится стружка, он не прислушивался к тому, о чем шепчет Антон.
— Не мешай.
— Куток приказывает, стал, гад, еще злее.
Отведя суппорт, выключив привод и медленно вытирая руки о ветошь, Евгений испытующе смотрел на товарища, все еще надеясь, что это шутка, пусть недобрая, но только шутка.
Антон только вздохнул. Одна у них была судьба, оба они ненавидели Кутка, человека жестокого, злобного, и оба его боялись. Этот человек на все был способен. Сам хвастал, что в 1930 году на Смоленщине спалил свой дом, чтобы его добро не досталось колхозу.
Теперь Евгений не мог работать спокойно. Он завидовал товарищам. Ничто их не тревожит. Он был так подавлен, что даже не принял участия в игре, затеянной Алексеем.
В этот день, сразу после утренней линейки, Евгений Владимирович уехал на завод отобрать чертежи. Присматривал за его учениками мастер соседней группы, но он часто уходил в свою мастерскую. Алексею наскучило стоять у станка. Смастерив бумажного голубя, он ловко пустил его вдоль мастерской. Голубь пролетел над двумя рядами станков и уткнулся в скат пожарного рукава.
— Ловко, Алеша, по-снайперски, — крикнул Антон, выключая мотор.
Забава увлекла ремесленников. Даже Яков пустил станок на холостой ход.
Вадим зло крикнул:
— Заказ-то военный, а вы озорничаете, время крадете.
Ребята увлеченные игрой, не обратили внимания на слова Вадима. Только Оленька и Евгений остались у своих станков.
Когда неудачно запущенный голубь упал к Вадиму на станок, Вадим смял игрушку и сунул в карман. Сразу же к нему подскочил Алексей.
— Отдай голубя.
— Вор, — сказал Вадим.
Алексей опешил.
— Я? Вор?
— Да, ты вор. Твоя глупая затея украла у солдат две мины.
Почему Вадим сказал — две мины, он и сам не знал, подсчета не делал. Но эта точность подействовала на ребят. Яков нахмурился, — как это он, растяпа, недодумал: заказ военный, разве можно терять время на баловство? Ученики молча расходились по рабочим местам.
Подростки не могли ругать Алексея, сами участвовали в игре, но больше они не хотят красть ни минуты у военного заказа и, конечно, отработают. Когда без пяти минут двенадцать прозвучал сигнал: «Обеденный перерыв», Яков вскочил на табуретку и крикнул:
— Станки останавливать пять минут первого…
Остались у своих рабочих мест Вадим, Евгений и Оленька, хотя они и не принимали участия в игре.
И вот настала суббота. Куток жил в Гавани, на узкой улице, упирающейся в залив. Занимал он маленький деревянный домик, отгороженный от панели низкой ветхой изгородью. Под окнами одиноко росла старая береза с дуплом, зашитым ржавой жестью.
Антон и Евгений квартиру Кутка отыскали не по фонарю с домовым номером, а по мелодичным звукам аккордеона и разноголосому хору. Празднество происходило в небольшой, жарко натопленной комнате; там пахло вином, пивом собственной варки и табаком. Гости тесно сидели за столом, накрытым расписной холщовой скатертью. И, как успел заметить Евгений, виновницей торжества была молодая хозяйка дома — привлекательная девушка. Черные волосы подчеркивали удивительно белый цвет лица, ее карие глаза светились детской доверчивостью. В сборище пьяных знакомых Кутка она казалась чужой, случайно попавшей в эту компанию.
