Феш напрягся, отгоняя видения, рассеивавшие его внимание. Кажется, даже зарычал. Почему-то было больно. Больно думать, больно вспоминать. Вжавшись затылком в подушку, он исторг рык, выгнул спину, словно пытался вырваться из пут, и распахнул глаза.

— Чеееерт, — только и сумел прошептать он.

— Хранитель милостивый! — взвизгнули над ним. Матушка. Теперь он вспомнил.

Назвать приятным это пробуждение у него язык бы не повернулся. Еще не осознав перехода от забытья к реальности, Фештан почувствовал боль в каждом члене. Над ним склонила заплаканное лицо леди Рошана нар Толл — он поразился, как мог забыть собственную мать в том странном долгом сне.

Айша — такая же величественная и красивая, как в тот день, когда Феш впервые ее увидел — шумно выдохнула и пошатнулась от усталости, но вовремя ухватилась за изголовье его кровати.

— С возвращением, Шано Толл, — мягко улыбнулась она. — Ты нас здорово напугал.

— Что случилось? — проскрипел Феш. Во рту было сухо как в пустыне.

— Надеялась выяснить это у тебя. Наши эннийские гости ситуацию не упрощают. Воды?

Феш кивнул и жадно выхлебал поданный стакан залпом.

— Как долго я спал? — напившись, спросил он.

— Три дюжины дней, — ответила мать.

Шано удивленно откинул голову на подушку.

— Ничего себе…

— Дать еще воды?

— Ага. Я бы и поел.

Айша одобрительно хмыкнула.

— Это хорошо. Пойду распоряжусь. Рошана… — советница остановилась в дверях, глядя на заплаканную вагранийку. — Я обязана им сообщить. Времени у тебя немного.

— Что успеть? — не понял Фештан.

Мать не ответила. Когда Айша вышла, она бросилась обнимать сына: позволяла себе проявлять чувства, даже материнские, лишь наедине.

— Мертвые боги, я уже почти попрощалась с тобой! Зачем ты ходил в подземелье дворца той ночью? Что там произошло?

Феш слабо пожал плечами. Ослабевшее тело почти его не слушалось.

— Да вроде ничего такого… Я мало помню.

— Советую напрячь память. — В голосе матери зазвучал привычный металл. Значит, сеанс нежностей был окончен. Как всегда. — Шано Оддэ будет тебя допрашивать. Присутствовать рядом с тобой я не смогу. Пока ты спал, порядки сильно изменились. Мы теперь мало на что влияем.

От Феша не укрылось презрение в ее голосе.

— Да что случилось-то?

— Что случилось? — взвизгнула она. — Ты тайком проник на запретную территорию. Устроил там форменный бардак! Не знаю, с каким колдовством ты решил поиграть, но, чтобы просто вытащить тебя оттуда, страже пришлось двигаться наощупь. Там до сих пор все светится, как внутри звезды! Что ты там делал, Фештан? Лучше скажи мне… Я… Я теперь могу немного, но придумаю, как тебя защитить.

Он растерянно огляделся, жестом попросил еще воды.

— Мама, я и правда плохо помню. Пошел туда, потому что это подземелье Шано Оддэ, а я советник и имею право там находиться. Я исследовал то место. Что искал, сказать точно не могу, но мне давно не давало покоя чувство какой-то неправильности. Я ходил туда по ночам много раз, просто лишь в тот, последний, наконец-то до кое-чего добрался. Помню, что наткнулся на купель, вытащил из нее какую-то железку, и после этого все засияло. А я отрубился. И все.

Рошана вздохнула в отчаянии.

— Значит, ты не колдовал?

— Как я могу? Я же фхетуш.

— Но ты мог принести туда другое колдовство. Какой-то зачарованный предмет или что-то в этом роде…

— Наоборот. — Он с благодарностью принял из рук матери воду. — Я просто осматривал дно купели — не мог понять, зачем вообще ее там сделали. Пока шарил, напоролся рукой на старую железку на дне — меч или кинжал, не понял. Вытащил его — не без усилий. И после того, как вытащил… Не помню ничего. Очнулся лишь сегодня.

— Боюсь, ты многого не знаешь, сын. — Рошана подошла к окну и схватила край плотной шторы. — Какая погода была в день, когда ты пришел в подземелье?

— Снег. Холодно было. Я еще тогда здорово поскользнулся.

— То-то и оно. А теперь взгляни. — Она со всей силы рванула занавеску в сторону и распахнула глухие ставни. Фештану пришлось зажмуриться — настолько ярким был свет.

— Видишь? Чувствуешь?

Ему в нос ударили ароматы цветущих садов — не те нежные ноты весенних первоцветов, но до одурения насыщенные запахи летнего буйства природы.

Он попытался подняться. Растренированные мышцы отказывались слушаться.

— Помоги… Пожалуйста.

Рошана подхватила его, позволила опереться на свое плечо и аккуратно подвела к окну.

— Только осторожнее, сынок. Ты похудел, но все еще тяжелый.

Феш опустил глаза вниз: дороги, желтые от пыли, какая бывает лишь в затяжную жару. Мясистая и насыщенная листва в садах. Наливающиеся соками плоды на деревьях — еще не дозревшие, но уже обещающие богатый урожай. Бешено галдели разноцветные садовые птицы, низко жужжали шмели, надо рвом порхала целая стая стрекоз.

— Сколько, говоришь, прошло времени? — уточнил шокированный Фештан. — Три дюжины дней? Чуть больше полного лунного цикла?

— Да…

— Но… Как это возможно, мама? Не может такого быть, что тогда лежал снег, а сейчас на дворе жаркое лето!

Рошана устало кивнула.

— Снег сошел на следующее утро после того, как мы нашли тебя в подземелье, — проговорила она. Феш заметил, что она держала ухо востро и внимательно прислушивалась к шуму с нижнего этажа. Ждала гостей, выглядела встревоженной. Неужели из дворца за ним придут сразу же? — Ты лежал подле купели. Вокруг тебя все сияло непостижимым ярким свечением — никогда не видела ничего подобного. Горело так ярко, что к тебе пробирались на ощупь. Это потом эннийцы догадались отлить особые маски из темного стекла, чтобы можно было хоть как-то глядеть на зал… Но с того момента земля начала меняться. Снег и лед словно испарились уже к утру. Почва прогрелась, дороги просохли. Начали проклевываться растения, появилась листва. Через дюжину дней все цвело. Появились пчелы. Природа сходила с ума… А я сходила с ума, не зная, что с тобой произошло… Ты лежал, словно покойник.

Колени Фештана подкосились, и он, обескураженный услышанным, сполз на сундук под окном.

— Понимаю, все связывают меня с этой резкой переменой. Считают виновником. — Он с трудом перевел дух. — Но я же ничего не сделал, только вытащил железку из купели. Нужно взглянуть на нее.

— Уже осмотрели. Это древний меч. И, кажется, это меч нашего предка, Толла Необоримого. Единственное оружие, которое могло уничтожить колдовство.

— Я думал, это легенда.

— Кажется, нам всем придется поверить во многое из того, что мы считали невозможным. В нашей крови течет нечто, что способно сопротивляться колдовству. Если Толл действительно закалил меч в собственной крови, как о том говорилось в преданиях, то, быть может, этот клинок оказался в том месте не просто так. Меч давно считался утраченным. Говорили, Толл забрал его с собой в могилу. — Рошана спрятала лицо в ладонях. Она выглядела изнуренной и встревоженной. — Не знаю, сын, я ничего об этом не знаю. Я уже во все готова поверить. Но больше всего меня сейчас заботит то, что будет с тобой дальше.

— Я в порядке, мам.

— Ты поседел. Окончательно.

Феш огляделся в поисках зеркала. Собственная спальня нынче казалась ему незнакомой: часть мебели убрали, сменили ткани на светлые — в Ваг Ране считалось, что белый цвет отгонял болезни. Завесили зеркало. Стараясь сохранять твердую походку, он подошел к нему, сорвал ткань и охнул.

— Я давно желал этого, но не думал, что это случится так резко.

— Теперь никто не усомнится в твоей зрелости и праве на пост советника, Фештан.

Он промолчал. Наверняка седина была как-то связана со случившимся в подземелье. Феш не понимал, как одно могло повлиять на другое, но иного объяснения не находил. И он действительно ждал момента, когда поседеет полностью — до тех пор старшие вагранийцы не воспринимали его всерьез. Но было ли это настоящим признаком зрелости? Фештан сомневался. Все, что он творил в последнее время, не казалось ему разумным. Однако теперь с ним будут разговаривать в Совете на равных.