– В Минске, разумеется. Точнее, рядом, в пригороде. Здесь располагается наш филиал.

Айзек нажал на боковину стола, и тут же вся поверхность превратилась в экран. На экране возник пейзаж: пронзительно-голубое небо, ярко-зелёные холмы и белая вилла, похожая на ступенчатое пирожное безэ.

– Мы вот здесь, – указал он на один из выступов пирожного. – Чтобы войти внутрь, нужно преодолеть двадцать два метра открытого пространства, и я не могу гарантировать полную конфиденциальность. Вы сейчас – загадка номер один, Мирон. Некоторые готовы почти на всё, лишь бы узнать, кто такой Чёрный Ферзь.

– Почему я должен верить вам? – спросил Мирон, беря в руки шлем.

Гладкая поверхность приятно холодила ладони, в глянцевой тьме проступило отражение его лица. Чёлка сгорела, кожа на щеках, лбу и подбородке отваливалась тонкими чешуйками – пузыри ожогов давно полопались, под ними проступала новая, ярко-розовая кожа. Но в целом, в целом – это был он, Мирон. Никаких сомнений.

– Хотя бы потому, что мы вытащили вас из плена и до сих пор об этом никому не сообщили.

Рыжий Айзек улыбнулся бесконечно терпеливой улыбкой.

– Вы думаете, у меня нет выбора, – сказал Мирон. – Думаете, мне всё равно больше некуда идти.

– Мы всего лишь хотим, чтобы вы нас выслушали, – в глазах рыжего не появилось ни малейшего намёка на напряжение.

Или он говорит правду, или чертовски хорошо подготовлен, – подумал Мирон. – Об этом забывать нельзя. Я и сам – профессиональный врун.

Надев шлем, он шагнул из конвертоплана на пружинящее покрытие взлётной площадки.

– Где Виталик? – спросил он, пока рыжий вёл его к прозрачной стене здания.

– В данный момент – на операции. Ему меняют костный мозг. Рекластеризация ламинов – тоже наше изобретение…

– Так он перестанет расти?

– По большому счёту, он обретет новое тело. Более крепкое, более выносливое. И совершенно здоровое.

– Технология будущего?

– Уже настоящего, Мирон, – Айзек махнул рукой и стена перед ними разошлась, как протаявшая вакуоль. – Пока это безумно дорого, но через несколько лет мы оптимизируем процесс, и поставим операцию на поток.

– Для всех желающих?

– Разумеется. Технология перестройки ламинов даёт безграничные возможности. СПИД, рак, генетические заболевания…

– Вы можете баснословно разбогатеть, если придержите эти вещи лишь для избранных.

– Мы уже говорили: деньги – не проблема.

Они шли по прохладному коридору, полностью пустому. Мягкий, словно живой ворс на полу абсолютно глушил шум шагов.

– Тогда власть, – заметил Мирон. – Корпорации играют на рынке тоже не ради денег. Власть – самый крепкий наркотик.

– Не в том значении, которое придаёте этому слову вы, – этот голос был женским. Он звучал откуда-то сбоку, и Мирон подумал, что на стене находится динамик.

Но в следующий миг стена протаяла, обнаружив кабину лифта, а в ней – стройную белокурую девушку.

– Это Оссеан, – представил Айзек. – Глава отдела исследований иррационального интеллекта.

– Попросту говоря, поведенческих стереотипов толпы, – улыбнулась девушка. Кожа её, в отличие от волос, был очень смуглой, тёмно-кофейной. А зубы на её фоне такими же белыми, как и волосы. – Ахроматия, – добавила она. – Так называется моё заболевание. Это чтобы ты не гадал, почему я так странно выгляжу…

Мирон поймал себя на мысли, что действительно не может отвести глаз от её лица. Радужки глаз Оссеан были бледно-серебристыми, в них тёмными змейками ветвились кровеносные сосуды. Моргнув, он переключил внимание на свои ботинки – точнее то, что от них осталось после путешествия по степи, плена и пребывания в воде.

***

– Неохипстеры, – сказал Виталик. – Они не похожи на молодых руководителей начала двухтысячных. Никаких игр в тимбилдинг, никаких веганских заморочек. Осталась, пожалуй, любовь к зауженным костюмам и причёскам в стиле помпадур.

Мирону разрешили навестить парнишку на следующий день. Палата походила на надутый полиэтиленовый пузырь, с мембранным входом, не пропускающим бактерии.

Ему тоже пришлось пройти биообработку, а еще надеть маску-фильтр и перчатки – у Виталика еще не было естественного иммунитета.

Для его запуска понадобится бомбардировка кожи пучками радио-излучения, – так объяснил Айзек, пока вёл его к палате.

– Им можно доверять? – спросил Мирон. – Ты знаком с ними дольше, чем я, так что…

– Настолько, насколько это возможно по отношению к людям, облеченным неограниченной властью, – пожал плечами Виталик.

Под больничным халатом проступали тощие, похожие на куриные косточки, ключицы. Руки вылезали из рукавов сантиметров на двадцать.

– Оссеан сказала, что они пытаются не допустить какой-то жопы, которая должна, по их расчётам, случиться в самое ближайшее время.

– Я не настолько знаком с верхушкой, – покачал головой Виталик. – Всего лишь подопытный кролик, помнишь?

– Ты социолог, – сказал Мирон. – И понимаешь в этой муре больше, чем я. А еще я тебе доверяю.

– Почему?

– Ты сам говорил, что узнал меня еще там, у кочевников. Но не сдал – хотя деньги предлагали немалые.

Виталик какое-то время молчал, только хлопал длинными ресницами. Его нескладная фигура едва умещалась на функциональной кровати, да и то, как заметил Мирон, пришлось выдвинуть дополнительный карниз.

Но глаза его больше не светились той наивной верой в себя, что так бесила Мирона в стойбище. Теперь её даже не хватало…

– Что они конкретно сказали? – спросил он.

– Падение Технозон вызвало ударную волну, которая прокатилась по экономике всей планеты. Они стараются минимизировать последствия – в конечном итоге диверсификация Нирваны пойдёт на пользу… Но до этого еще далеко. Сказали, сейчас наша цивилизация как нельзя близка к началу техногенной катастрофы.

– Средние века, – кивнул Виталик. Затем пояснил: – Роберто Вакка. Он выстроил модель падения цивилизации еще в двадцатом веке. Всё начинается с автомобильной пробки и аварии на железной дороге…

– Деградация крупных систем, – кивнул Мирон. – Это произошло в Америке, в двадцать первом. Из-за аварии диспетчеры аэропортов не смогли добраться до работы, и два реактивных лайнера упали на высоковольтную линию. Из-за перегрузки случилось полное выключение электричества, да еще и снег выпал… Словом, тогда всё закончилось гражданской войной с применением ядерного оружия. И теперь у них там феодальные государства. То есть, средние века…

– На самом деле, это происходит по всему миру, просто не так заметно, – сказал Виталик. – Государства деградировали до корпораций – они были слишком обширны и сложны, чтобы какая-то центральная власть могла координировать их действия. Теперь настала очередь корпораций, – парнишка дотянулся рукой, опутанной множеством трубок, до груши с водой, и сделал пару глотков. – Технозон – только первая ласточка. Ты же понимаешь, что остальные – и ЕвроТранс, и Санскрит-нешнл – колоссы на глиняных ногах. Они обязательно разделят участь Технозон. Вопрос – когда?.. Но проблема в том, что вместе с ними обрушится вся промышленная цивилизация. По самому неприятному прогнозу, мир раздробится на множество замкнутых, слабо связанных между собой кластеров, а люди – в массе – неизбежно лишаться тех знаний, что успела накопить техногенная культура.

Мирон вспомнил, что профессор Китано считал этот сценарий неизбежным. И даже начал к нему готовиться.

– Эти чуваки – Минск-Неотех – говорят, что стремятся удержать технологии от уничтожения, – заметил он.

– Новые тёмные века неизбежно породят неолуддитов. Которые будут громить машины каменными топорами, – кивнул Виталик. – А еще расцвет религий.

– Суеверий и мракобесия, – перевёл Мирон.