– Оружие!

И сразу, как по волшебству, перед нею вырос тот самый человек-шифоньер, полностью заслонив собою противную бабу. Как он только так успел?! Зоя же, выхватив оружие, решила сначала вывести из стоя его. Пусть он огромен, пусть пуля мала, всё равно её кинетической силы хватит, чтобы пробить ему глаз и если не убить, то вызвать болевой шок. За это время девушка собиралась прикончить злобную бабу, а уж потом она достанет стилет, – Зоя сморщила носик и даже хищно оскалилась, – и тогда она ещё посмотрит, кто выйдет живым из дамской комнаты.

Девушка вскинула пистолет, во время движения взведя курки, и сразу выстрелила, ни мгновения не сомневаясь, что попадёт в большой, полуприкрытый глаз твари.

Пах! И сизоватый дымок поплыл по дамской уборной.

Выстрел, как почти все выстрелы девушки, должен был быть точен.

Но… Этот огромный человек успел в последнюю долю секунды просто опустить лицо, и небольшая пуля ударила в его массивную надбровную дугу, выбив не глаз, а всего-навсего каплю почти чёрной крови. Зоя знала, что в лоб этому монстру стрелять нужно только из хорошего револьвера или винтовки, иначе толку не будет. Эти твари на удивление прочны. В общем, выстрел оказался… плох. Она только зря потратила патрон, но это не обескуражило деву, и она, уже прицелившись, делает ещё один, последний выстрел, снова пытаясь выбить глаз монстру. И на этот раз дева достигла своей цели; огромный, как у коровы, глаз дёрнулся и закатился, тварь заорала, заревела от боли:

– Оо-оааа…!

И схватилась за уничтоженный орган. Всего на секунду он остановился, чтобы прийти в чувство, но этой секунды девушке было достаточно. Ножны её ручного оружия, что были выполнены в виде стека для верховой езды, ещё не успели упасть на пол, а она, уже крепко сжимая клинок в руке, бросилась к великану и мгновенно, чуть присев, прямым выпадом снизу пронзила диафрагму существа так, что клинок точно вошёл ему в сердце.

Она убила его одним движением. Почти бескровно. И сама была горда этим, вот только гордиться ей пришлось всего одну секунду, пока громадная туша твари не рухнула на пол. А когда рухнула, Зоя поняла, что осталась безоружна, так как она не смогла высвободить свой стилет, намертво застрявший в грудине существа. Увидав всё это, Эбердин Тейлор побледнел и сразу выхватил из кармана панталон револьвер. Но англичанка, заметив его оружие, рявкнула на него:

– Уберите оружие, болван. Брать только живой.

Зое было не до них, она даже наклонилась и попыталась вытащить стилет, но оружие застряло в скрючившимся трупе накрепко, словно в застывшем бетоне, а перемазанная кровью рукоять была скользкой.

А тут с шумным ударом дверь в уборную распахнул и второй человек-шкаф. А за ним появился и ещё один кривоногий. Как только они ввалились в помещение, леди Рэндольф крикнула:

– Взять её, Чарли, взять живой!

Ах, как всё это было неприятно. Очень неприятно. Как хорошо начинался этот день, день первого её настоящего задания. И вот чем всё закончилось. Зое стало грустно. Так грустно, что захотелось плакать. Вот только плакать она не собиралась. Дева знала одно: попадать в лапы к англичанам нельзя. Нет ничего хуже их лап. Поэтому, видя, как большой человек в чёрном сюртуке и чёрных перчатках двинулся к ней, она легко вспорхнула на подоконник и сразу вытащила заколку из тугого узла. Роскошные, с серебряным отливом волосы девушки рассыпались по её плечам, а поганая леди Рэндольф, ментально почувствовав, что девушка и не собирается сдаваться, завизжала:

– Быстрее, Чарли, хватай её!

И тот кинулся на Зою, но та, стоя на подоконнике, уверенно встретила его сапогом в мясистый нос и отшвырнула от окна, но недалеко, всего на шаг, а пока он отшатнулся, дева выдернула из своей заколки страшную иглу. Может, она и хотела продлить свои секунды, постоять тут, на подоконнике, пожалеть себя и повздыхать, вот только времени у неё на то не было.

Залитая кровью харя чёрного человека уже не была перекошена от боли, и он уже тянул свою огромную лапу в чёрной перчатке к ней. Зоя взглянула на леди Рэндольф и… безжалостно воткнула отравленную иглу себе в запястье.

Раз…

Человек-шкаф схватил её и стянул с подоконника.

Два…

Она почти не сопротивлялась, но не давала скрутить себя и вытащить иглу из своей руки.

Три…

Всё! Она быстро вытащила иглу и воткнула её воняющему потом бугаю в шею, до конца, до упора…

«Вот тебе, тварь!».

А потом её затошнило, сильно, – хорошо, что не вырвало, наверное, нечем было, а потом у неё всё поплыло перед глазами, и она поняла, что просто не может сделать вдоха, не может вздохнуть, словно огромная и сильная рука сжала ей живот, грудь… А после… Просто погас свет.

Подтянутый, строгий господин с моноклем, в котелке и с тростью шёл от двух мостов к узенькой улочке Альтер Вандрам. Этот совсем не старый ещё господин был ничем не примечателен: ни одеждой, ни телосложением. Ну разве что выправкой и видимой опрятностью и строгостью в костюме. Судя по всему, мужчина был учителем гимназии или, скорее, офицером, переодевшимся для прогулки в партикулярное платье. Монокль, усики и серьёзный вид как раз и натолкнули бы всякого, его увидавшего, на подобные мысли. Строгий господин размеренно шагал, при том держа левую руку на бедре, словно по привычке придерживал саблю. Казалось, что передвигался он беззаботно, тем не менее у каждого поворота, угла или, например, на выходе с моста мужчина останавливался и стряхивал какую-то нитку с рукава или пушинку с лацкана сюртука, или отряхивал штанину, или делал ещё что-либо подобное. Тем временем он исподлобья, но внимательно изучал улицу. На предмет слежки. Смотрел, не попадётся ли ему на глаза кто-то необычный для этой части города. И, убеждаясь, что никого подозрительного на улице нет, он продолжал свой путь всё с той же видимой беззаботностью.

Так он дошагал до дома номер четырнадцать, на одном из углов которого висела старая, полустёртая вывеска: «Пивное заведение Хольца. Пиво, сосиски, капуста, музыка». Строгий господин уверенно открыл дверь в заведение, как будто делал это не в первый раз, и вошёл внутрь.

Вывеска не обманывала: в полутёмном помещении, куда через грязные окна попадало совсем немного света, пахло пивом и кислой капустой, возможно и сосисками. Народу тут сейчас было немного – рабочий день в самом разгаре, а именно простые, рабочие люди из порта и с верфей и были основными посетителями этого заведения. Мужчина сразу же направился к автоматической пианоле и, бросив в прорезь монетку, запустил автомат. Аппарат поначалу зашуршал, а потом стал выдавать весёлую мелодию, этакую незатейливую пародию на раннего Моцарта. Удовлетворившись мелодией, он огляделся.

Две трети столов в пивной были свободны, но строгий господин сел за стол, что находился в углу, у выхода из кухни, за которым уже сидел другой господин. Сел он туда без приглашения, даже не произнеся ни одного слова. Просто подошёл, отодвинул старый, тяжёлый стул и уселся. Не сняв ни котелка, ни перчаток, даже монокля из глаза не убрал. Только поставил трость между ног и руки положил на её рукоять.

Мужичина, сидевший за столом, был чуть лысоват, хотя на висках и на затылке его головы начавшие седеть волосы весело кучерявились, а ещё, словно в пику строгому и подтянутому господину, этот человек не был чрезмерно опрятен, зато был полноват, нехорошо выбрит и держал несвежий свой жилет вызывающе расстёгнутым, рубаху под ним вовсе не накрахмаленной, а ботинки изрядно стоптанными. Трость же его, приставленная к облупленной стене пивной, была стара, тяжела, оббита и потёрта во многих местах. То был резидент ордена в Гамбурге брат Тимофей. А в миру Тимофей Сергеевич Елецкий.

Он отпил из большой кружки пива и спросил пришедшего очень тихо, почти шёпотом, хотя рядом с ним, за соседними столами, никого не было:

– Выпьешь чего-нибудь?

Строгий господин только покачал головой: нет. А потом выронил монокль из глаза, зажмурился, давая веку отдохнуть, крякнул почти удовлетворённо и спросил так же тихо, как и собеседник: