– Хрюша, ты что-то сказала? – первый прикладывает к уху ладонь, хихикая.

– Отвалите, – цедит Ксюня.

Второй ее передразнивает:

– Хрю-хрю, хрю-хрю, хрю.

– Блин, я по-свински не понимаю, – заливается первый.

Второй подхватывает. Оба обгоняют Ксюню и перекрывают ей дорогу. Я стою как вкопанная. Сердце колотится. Бесится на несправедливость, но я ничего не могу сделать, только посочувствовать. Хорошо, что Ксюня меня не видит.

– Эй, вы! Брысь! – Бархатов вскакивает с дивана. Он и шага не успевает сделать, как пацаны ретируются обратно в гущу толпы.

Ксюня останавливает брата хмурым взглядом. Даже я испытываю его тяжесть, хотя он направлен мимо меня. Девчонка качает головой и идет куда шла, ускоряясь.

– Постой, Ксю, – Слава бежит за ней и легко нагоняет, разворачивает за плечи и притягивает к себе. – Я Дегтю память отшиб. Он ничего не видел и не помнит.

Парень кивает на друга. Тот уже идет к ним. А я наблюдаю из-за пальмы. Дегтярев похож на медведя, такой же широкий и косолапый. На голове густой ежик, лицо круглое, лапы здоровые. Но во всей фигуре чувствуется плюшевость. И в глазах читается доброта.

Ксюня при виде Дегтярева замирает и, склонив голову, натягивает капюшон на лицо сильнее.

– Подтверди? – Бархатов смотрит на Дегтя. – Как меня зовут?

– Прокопий? – без улыбки предполагает тот.

– Видишь? – обращается Слава к сестре, наклоняясь. Он выше ее на целую голову с шеей.

Я опять улыбаюсь непроизвольно. Ксюня тоже, хоть и пытается это скрыть.

– И платье норм. Поменяй.

Девчонка косится на него с усмешкой, еще не простила, но уже на грани.

– И как твоему мнению вообще доверять после такого?

– Да я сразу сказал, что оно классное. Просто подумал, ты слишком красивая в нем будешь. Начнут к тебе приставать всякие. Но потом покумекал, мы же с Дегтем будем на стреме. Пусть только сунутся.

Ксюня хихикает и натягивает капюшон на половину лица. Дегтярев как бравый солдат прикладывает ладонь ко лбу и отчитывается по-солдатски:

– Служу целомудрию! И красоте.

– Придурки.

Ксюня резво выворачивается из-под подмышки брата и убегает.

– Сис!3 – Бархатов бессильно вскидывает руки и кладет их на пояс. – Маме скажи, что я прощен.

Она оборачивается, чтобы показать язык, и скрывается за поворотом. Я не могу спрятать улыбку. Хотя внутри жжет зависть, белая на этот раз. Мне, оказывается, тоже хочется иметь брата, именно такого, который бы убеждал меня в моей красоте, даже если другие звали бы меня Хрюшей. Наверное, поэтому Ксюне так легко противостоять всем этим насмешкам.

Меня же никто не разубеждает в том, что я ущербная. Мама только жалеет. Ничего не опровергает, просто говорит, что не надо обращать внимание на мнение других и только мое собственное имеет значение. Но ведь это не так. Я могу хоть каждый день всем заявлять, как я прекрасна, остальные лишь посмеются. Разве это не очевидно? Я не хочу быть красивой только для себя. Я хочу быть красивой для других. В первую очередь для Валентина.

Звонок возвращает меня в реальность, и я плетусь на очередной урок с потухшими мыслями.

На английском нам дают задание написать сочинение на избитую тему: «Кем я хочу стать». Учителя уже заставляют нас определяться с профилем, готовиться к ЕГЭ, чтобы поступить в приличный вуз на престижные специальности. Я выбрала гуманитарное направление, потому что такое выбрал Валентин. Я точно знаю, что он поступит в театральное училище, и пойду за ним. Кем угодно, лишь бы рядом.

Мама не одобряет мое решение. Она хочет, чтобы я стала крутым айтишником или уважаемым адвокатом. Но у меня нет способностей ни к тому, ни к другому. Я вообще классическая троечница. Только по литературе у меня пятерка, потому что Валентин любит читать и рассказывать, а мне нравится его слушать и перенимать его мысли.

Он меня на все вдохновляет. Книжки я читаю тоже для того, чтобы с ним потом обсудить. И фильмы смотрю те, которые он советует. Валентин любит артхаус и социальные драмы, которые снимают для фестивалей. У него в целом утонченный вкус во всем. Даже в одежде. Он всегда элегантен. Ходит в рубашках и свитерах. Если и носит джинсы, то прямого кроя, без каких-либо украшательств. А кроссовки у него всегда белые, причем идеально чистые. Совершенен, одним словом.

Я опять любуюсь им весь урок. Валентин иногда оборачивается на мое пристальное внимание, но тут же возвращается к сочинению, я даже взгляд не успеваю отвести. Люблю, когда он так сосредоточен и серьезен. Интересно, о ком он думает? Неужели ему никто не нравится? Я вовсе не надеюсь, что я, конечно, но любопытно ведь…

Мда, кажется, я понимаю Анжелику. Жаль, что у меня нет на нее компромата. Так бы я тоже заставила ее разузнать все о Валентине для меня. Многое из ее списка я про него знаю: и номер телефона, и дату рождения, и хобби, и будущую профессию, но это пока никак не помогло мне Вале понравиться. Наверное, потому что я не знаю главного. Там среди Ликиных вопросов есть даже такие: самое грустное воспоминание, первый поцелуй, что нравится в девушках. Я такими вопросами о Валентине и не задавалась раньше. О чем он может грустить? И какое у него самое веселое воспоминание?

После третьего урока я опять мчу в столовую, чтобы занять очередь, и прибегаю десятой. Стол для нас занимает Еловская, большой, поближе к окну. Еду ей приносит Кузьмин. Валентин с Анжеликой обсуждают театральные училища и вступительные экзамены к ним.

– А че не ГИТИС? – ухмыляется Коростылева Валентину.

– РГИСИ – колыбель множества талантливых актеров. Там отличные мастера, – он вскидывает руку, как поэт, словно говорит что-то сакральное. – Ни Москвой единой.

Мне тоже хочется поучаствовать в их разговоре, и я вставляю свои пять копеек.

– О, а там можно выбрать мастера? Ты уже выбрал?

– Я хочу к Фильштинскому. У него многие звезды учились. Хабенский, например, или Козловский.

– Вау, – протягиваю. Для меня этот уровень непостижим. Даже не представляю, каково это играть на той же сцене, где когда-то выступали Козловский и Хабенский, но в Валентине не сомневаюсь. У него таланта не меньше, чем у этих двоих вместе взятых.

– К нему и конкурс выше всего, разумеется.

– Ты же так классно играешь. Уверена, он сам захочет тебя к себе в ученики, как Марина Антоновна.

Валентин водит скромным взглядом по кругу. Чувствуется, что хочет улыбнуться, но сдерживает себя. Лишь уголки губ подрагивают.

Остальные трое косятся на меня с усмешками. А что такого? Я разве не правду сказала? Просто подметила факт. Это же все признают. Марина Антоновна тоже профессионал.

Еловская заполняет паузу предложением покататься на самокатах в выходные. Все соглашаются. Я только за. Люблю такие покатушки. Валентин вне школы более расслаблен и открыт. Можно с ним обсудить какой-нибудь фильм или книгу. И вообще, мне хочется отвлечься. А то неделя выдалась стрессовой.

Ребята выбирают место, где покататься. Я в этом не участвую и ради отвлечения озираюсь по сторонам. Когда натыкаюсь на Бархатова во втором ряду, пытаюсь высмотреть, что у него в тарелке. Приходится тянуть шею. Это привлекает его внимание. Парень сдвигает брови и инстинктивно подвигает еду ближе к себе. Я краснею и отворачиваюсь. Кажется, выходит демонстративно. Еще несколько секунд я чувствую его взгляд на себе.

Зато мне этого хватило, я все увидела и могу записать в заметки: «ВТ – гречка с фрикадельками, апельсиновый сок, ватрушка с творогом».

Ага, второй день подряд ватрушка, и опять с творогом. Если и завтра то же повторится, это точно его любимое блюдо. По крайней мере, одно из. Анжелика ведь не написала узнать все его любимые блюда, поэтому ватрушки хватит. Я испытываю легкое торжество.

Еще мне надо добить его номер – прозвонить все варианты от нуля до девяти в качестве последней цифры, которую я вчера так и не смогла запомнить. Я украдкой гляжу на Бархатова. Он уже увлечен разговором с одноклассниками. Сегодня их за столом целых шестеро. Кажется, на меня он больше не обращает внимания, можно приступить к операции.