Секунда, две… и Михайлов вновь срывается, падая на помост. Больше прежнего зашумело море людское. Однако палач не растерялся и, повторив уже раз проделанную манипуляцию с верёвкой, в третий раз повесил Михайлова. Медленно завертелось тело на веревке. И вдруг как раз на кольце под перекладиной, через которое была пропущена веревка, она стала перетираться, и два стершиеся конца её начали быстро и заметно для глаза раскручиваться. У самого эшафота раздались восклицания: «Веревка перетирается. Опять сорвется». Палач взглянул наверх, в одно мгновение подтянул к себе соседнюю петлю, влез на скамейку и накинул петлю на висевшего Михайлова…»

Вот так…

Ловкий однако малый этот Фролов! Интересно — поднесли ему потом рюмку водку или просто дали трешницу? Или расщедрились на «красненькую»?

И вот сейчас эта Гинсбург!

Он представил себя на том плацу — ведь наверное захотел бы остановить казнь — просто что называется по человечеству…

Но ведь цареубийцы должны быть покараны — смерть царя и смерть убитых царских слуг — да и простых обывателей погибших от бомб неотмщенной остаться не могла… Иначе — что станет с законом и справедливостью? В памяти опять ожило прошлое — на этот раз тот страшный день когда деда привезли в Зимний дворец после взрыва бомбы Гриневицкого… Пятна крови на мраморных ступенях по пути в царские покои куда их — детей — привел отец — цесаревич Александр Александрович — которому оставалось быть цесаревичем меньше часа… Тяжелый запах лекарств и смерти. Кровоточащая наскоро забинтованная культя на месте правой ноги, множество ран на лице и голове, угасший взгляд умирающего… Брат Ники, смертельно бледный, в своем синем матросском, плачущая матушка, все еще держащая в руках коньки — известие о цареубийстве пришло когда они готовились отправится на дворцовый каток… Отец стоял у окна, опустив могучие плечи, сжимая до боли кулаки и тяжело, страшно молчал…

Георгий невольно проглотил комок в горле.

И вот этих — миловать??!

Но одно дело всё понимать и совсем иное — видеть самому как дергается на «глаголе» живой человек казнимый по твоей воле.

Такова если подумать участь царя — обратная сторона жизни каждого властителя…

Право и обязанность обрекать людей на смерть — будь то несколько преступников или десятки, сотни тысяч солдат во время войны..

Поднявшись Георгий вышел в зал ротонду, машинально кивнув лейб-гвардейцу у дверей кабинета.

Тут никого кроме него не было — все адъютанты и дежурный генерал находились в другом крыле — если потребуется — явятся а мозолить глаза царю лишний раз незачем.

Зал был обставлен гарнитуром золоченой мебели дворцовых мастеров, а на полу расстелена огромная шкура азиатского тигра поднесенная отцу депутацией самаркандских туземцев.

(Некстати вспомнился рассказ гатчинского обер-егермейстера — тигра этого дабы не попортить шкуру не застрелили а отравили подбросив на охотничью тропу приправленное особыми местными ядовитыми травами мясо свежезарезанного козла. Экое, однако, зверство!)

Как резиденция, Гатчина что ни говори была великолепна: дворец, вернее, замок, представлял собой обширное здание, выстроенное из тесаного камня, прекрасной архитектуры и вполне удобной планировкой.

Дворец украшен зеркалами и золочёными консолями с мраморными вазами и светильниками венецианского стекла тончайшей работы, мраморные камины, обшитые дубовыми панелями гостиные…

При дворце имелся обширный парк, в котором росло множество старинных дубов и других деревьев. Прозрачный ручей вился вдоль парка и по садам, обращаясь в некоторых местах в обширные пруды, вернее, озера. Вода в них была до того чиста и прозрачна, что на глубине трех-четырех аршин видны были камешки на дне, и в этих прудах плавали большие форели и стерляди — их иногда подавали к царскому столу.

Здесь жила семья государя Александра, тут прошло детство Георгия. Многие втихомолку злословили — дескать слаб духом царь — не в пример деду и отцу. Спрятался в Гатчине будто медведь в берлоге. Это про человека стоявшего на линии огня на Дунае и под Рущуком.

Легко судить других когда не в тебя снаряды с гремучим студнем кидают! Впрочем… все чаще посещала молодого императора дума — только ли от людей из «подполья» ждал удара отец?

Вспомнить хоть историю со Скобелевым… Он над французами с их Буланже смеялся — а ведь и в России был схожий тип (хоть в чем то мы европы опередили!)

Михаил Дмитриевич Скобелев — «Белый генерал» — самый молодой и популярный военачальник — без лести и много более старшие генералы называли его «современным Суворовым». Первым ворвался в Хиву, заставив ее капитулировать. Победитель Коканда. Герой Шипки, Плевны и Ловчи… Пожалован Золотым оружием и возведен в генерал-адъютанты. Потом — опять Туркестан. В январе 1881 года, взяв сильную туркменскую крепость Геок-Тепе, Скобелев присоединил к России богатый и цветущий Ахалтекинский оазис. Александр II дал ему чин генерала от инфантерии и орден Св. Георгия II степени. Пойди все как полагалось — быть бы Скобелеву фельдмаршалом и стать в ряду таких людей как Потемкин, Кутузов, Барклай-де-Толли и Паскевич. Да он и так уже считался признанным первым полководцем России. Покоренные азиаты боготворили его почитая «Ак Пашу» чуть не вторым Искандером — Александром Македонским. Однако прогремел взрыв первого марта…

Когда в Туркмению пришла весть о цареубийстве, Скобелев немедленно отправился в путь — и на каждой станции его встречали как триумфатора, а встреча в Москве превзошла все что можно было ожидать: генерал-губернатор князь Долгоруков, который должен был сопровождать полководца в Петербург, едва сумел пробиться к его вагону, так плотно стояли тысячи москвичей на площади перед вокзалом. (Это ведь, минуточки во дни траура — почти сразу после царских похорон!) Прибыв в Петербург, Скобелев прежде всего поехал на могилу Александра II, и только после этого — в Зимний дворец. Отец принял его холодно, даже не предложив сесть — и не в одном нарушении устава было дело…

Что уж случилось с рассудком этого не обиженного ни судьбой ни властью человека что он перестал быть тем кем был раньше — слугой трона и России — неведомо. Но случилось. Правда, матушка как то обмолвилась — еще пару лет назад — что слухи доходили до двора еще и прежде…

Победоносцев, сразу же разобравшись в существе дела, написал Александру III большое письмо, призывая царя непременно привлечь Скобелева на свою сторону. Георгий нашел его в бумагах отца — он их толком не разобрал еще…

«С 1 марта вы принадлежите со всеми своими впечатлениями и вкусами не себе, но России и своему великому служению, — писал обер-прокурор Синода. Нерасположение может происходить от впечатлений, впечатления могут быть навеяны толками…» И дальше — что такой человек как Скобелев уже принес России огромную пользу и принесет еще больше — если не отталкивать его а вернуть на должный путь…

В итоге увещевать Скобелева отправился лично Лорис-Меликов. «Белый генерал» пригласил его в свой вагон. Оставшись наедине, он разволновался, даже разрыдался и, нес какую то на взгляд Георгия слезливую ахинею — словно слабонервная дама или испитой разночинец — неудачник. Убеждал Михаила Тариэловича ни много ни мало учинить мятеж.

«Дальше так идти нельзя. Все, что прикажете, я буду делать беспрекословно и пойду на все. Я не сдам корпуса, а там все млеют, смотря на меня, и пойдут за мной всюду… Я готов на всякие жертвы, располагайте мною, приказывайте!». И обиняками изложенный план — о, дерзкий и безумный — но как и нечаевская затея могущий сработать — арестовать царя и упрятав все августейшее семейство под надежной охраной в каком-то из дворцов единолично править от имени монарха. При участии «хунты» — ну точно как в какой-нибудь дикой южноамериканской республике — с Лорис-Меликовым в качестве второго лица.

Потом Меликов доверительно поведал Кони: «… Это мог быть роковой человек для России — умный, хитрый, отважный до безумия, но совершенно без убеждений». Убеждение одно у него все таки было — война с немцами и австрияками — и чем быстрее тем лучше!