Хотя если бы немецкие и американские флоты схлестнулись всерьез я бы не поставил на американцев — по крайней мере свое жалование — позволил себе усмехнутся Чихачев. У Америки корабли положим неплохи да вот люди — так себе… Южане прорывали блокаду под носом у многократно сильнейших эскадр и на самодельных броненосцах из старых рельс ухитрялись побеждать новейшие мониторы.

— Какое счастье что Самоанский вопрос нас не касается! — изрек регент покачав головой.

И Чихачев невольно отметил что тот вполне серьезен. И решил что и дальше обращать все в шутку неуместно…

— Боюсь огорчить вас Ваше Императорское Высочество — но у России не очень много шансов избежать большой войны буде такая вспыхнет — тем более война где участвует Германия.

— Вы уверены? — голос Георгия звучал по-прежнему серьезно и весьма заинтересованно.

— Ну — вздохнул адмирал — я знаю стратегию сухопутных войн постольку поскольку — но для англичан и американцев — а они скорее всего действовали бы заодно — стало бы жизненно важным перенести боевые действия на границы Германии. А для этого есть только один способ — привлечь к войне Францию. А Франция к сожалению ослеплена мечтой о реванше за неудачную войну 1871 года и возвращении Эльзаса и Лотарингии.

Но насколько можно понять Германия без особого труда разгромит французскую армию, возглавляемую теми же самыми генералами и маршалами, которые блистательно проиграли минувшую войну, — не без иронии прокомментировал он.

Флот же французский… — он хитро прищурился. Он силен — но только на бумаге.

Из чуть не двух с половиной десятков броненосцев половина — это панцирные с деревянным и полудеревянными корпусами — причем больше всего — древних «Провансов» «Океанов». А ведь сейчас артиллерия уже не та что даже десяток лет назад — и при обстреле хватит десятка другого снарядов. Если даже внутренний корпус и не загорится как это случилось с «Ришелье» и не будет пробита броня — то не выдержит сама конструкция…

Собственно еще при вашем деде Бутаков об этом говорил — когда великий князь Константин предложил было не мудрствовать лукаво а строить в большом числе обшитые железом деревянные линкоры — как французы с их «Глуарами», — к случаю вспомнил адмирал.

Из оставшихся, — продолжил он, — чего то стоят по большому счету лишь «Адмирал Дюперре» и «Редутабль». Там шесть штук специальных легких броненосцев для колоний — по сути больших канонерок. Четыре «Террибля» — стреляют раз в полчаса… Нет — ни на море ни на суше они не противники пруссакам.

— И немцы второй раз войдут в Париж? — недоверчиво покачал головой Георгий («А наши то молятся на французские теории — и оружие у них закупать хотят»).

— Если будет куда входить. Сейчас во припомнил, Ваше Высочество, что во время франко-прусской войны специально для штурма французской столицы было заготовлено почти полмиллиона разрывных снарядов… А германское духовенство по этому случаю обращалось к кайзеру с нижайшей просьбой — стереть с лица земли Париж ибо это — де нечестивый «Новый Вавилон».

(«Полмиллиона? У нас в армии сейчас столько есть?»).

— А у нас договоры и с Францией и с Германией — и как бы не повернулось — нам придется выбрать чью то сторону.

— Ну хорошо, Николай Матвеевич. Хорошо что все это в прошлом…

Отпустив управляющего делами морского министерства Георгий глубоко задумался.

Перед внутренним взором регента вдруг предстал Петербург. Не нынешний — а послевоенный.

Город лежал в руинах, разгромленный огнем с тех самых замечательных немецких броненосцев со стальной катанной броней — и не так уж даже важно что вражеская эскадра заплатила дорогую цену за прорыв через минные поля и линию фортов… Пустынный, почти брошенный людьми по улицам которого смело бродят вышедшие из лесов волки… Так же выглядели Вена, Париж и Берлин и даже Бостон — и его не пощадили пушки врагов. Дрейфуют в Атлантике кверху килем хваленые американские крейсера… Лежат неубранные сотни тысяч трупов на полях битв — как по мемуарам очевидцев лежали они после войны 1812 года…

И все это из за каких-то островков на краю света? А главное — это понимание того что по сути бессилен — вздумай немцы или французы воевать — России их не остановить. И придется воевать — без снарядов в достатке и со старыми винтовкам. Липкое тяжелое бессилие завладело им.

Ох «бремена неудобоносимые»!

В дверях появился Кауфман — осведомиться не нужно ли чего — уже вот привык к нему хотя и не назначал вроде ни на какую должность… Должность…

— Михаил Алексеевич, — остановил он подполковника. Скажите — вы ведь собирались просить перевода в свиту Николая Александровича.

— Так точно, Ваше императорское высочество! — отрапортовал артиллерист. Но передумал!

— Вот как? А можно узнать почему?

— Да не сочтете вы за лесть, Ваше императорское высочество, — Кауфман смешался. Но мне почему то нравится служить при вашей особе!

— А почему же?

Кауфман промолчал. А потом вдруг негромко произнес — Мне кажется… у меня еще не было командира лучше… Вас.

Теперь уже удивился Георгий.

— Лесть?? — с привычным недоверием глянул он в глаза Куфману. Тот не отвел взора Георгий понял — нет, правду говорит. Черт — кажется он не ошибся… Прямо карта сама в руки идет.

— Ну-с — раз так… Как вы посмотрите на то чтобы возглавить мою охрану?

Подполковник ответил не сразу.

— Но, Ваше высочество, — я конечно знаком с этим вопросом — но лишь постольку поскольку служил в лейб-гвардии. А господин полковник Ширинкин…

— Господин полковник Ширинкин — помощник господина Черевина, — сухо и отрывисто сообщил Георгий. А господин Черевин — командовал охраной моего отца…. И хотя вины ни того ни другого тут вероятно нет — но мой отец мертв. И это не лучшая рекомендация в моих глазах.

Кауфман помолчал с полминуты потом вытянувшись по стойке «смирно» спросил — Когда прикажете принимать должность, Ваше Императорское Высочество?

…Таким образом, по заключению членов консилиума улучшение здоровья и выход Николая Александровича из паралича невозможны и, следовательно, можно говорить о недееспособности Императора. У меня всё, — закончил Груббе и с виноватым видом захлопнул папку…

Заседание Регентского Совета, на котором должен был быть заслушан доклад консилиума придворных врачей о состоянии здоровья Императора Николая II можно было считать оконченным.

— Значит — никакой надежды? — тихо спросила Мария Федоровна.

— Ваше Величество, — Груббе машинально одернул вицмундир придворного ведомства на петличках которого красовались бронзовые римские цифры «VII».

Истории известны чудесные исцеления — но я бы потерял право именоваться медиком если бы обнадежил Вас. Как и родню любого пациента с аналогичным травмами в подобном случае, — зачем то уточнил он. Возможны отдельные улучшения — но если состояние Государя не будет в дальнейшем ухудшаться — это можно будет считать врачебной удачей.

— Но позвольте, — высказался Павел Александрович. Я не глубокий знаток лекарского искусства, но знаю что многие люди с параличом из за ран и повреждений, тем не менее в дальнейшем вели достаточно бодрую жизнь и сохраняли умственную и даже отчасти физическую активность и крепость. Причем многие годы! Пусть Его Величество и не сможет принимать парады верхом — но в конце концов в наше время это и не есть непременная обязанность монарха!

— Это так! — кивнул Груббе. Обдумывая возможность излечения… нашего августейшего пациента, я — и мои коллеги тщательно изучили подобные примеры — если хотите можете справится в Военно-Медицинской Академии. Но это всё как правило случаи когда человек получал на поле боя одну рану — пусть даже и серьезную. Тут же организму молодого царя было нанесено сразу несколько травм — причем любая из них вполне могла закончится трагически… Однако решающим является двойной перелом позвоночника и прогрессирующий паралич. Еще раз повторю — если удастся добиться стабильного прогноза и в дальнейшем — мы почтем свой врачебный долг исполненным.