– Хочешь, поставлю на кон свой сон? – сказал он неожиданно.

– Сон? – удивился Цыба. – Это еще как?

– Как-как… Просто! Если я проиграю – отдаю тебе свой сон. Я знаю как.

Цыба перекинул спичку с правого края рта в левый, подумал немного и с усмешкой ответил:

– Ну ладно, давай. Пять копеек за твой сон ставлю.

– Двадцать! – оживился Марик.

Сошлись на десяти. По кивку Цыбы я снова взял колоду и начал выдавать карты. На этот раз Марик набрал шестнадцать очков. Посомневался недолго и пальцем потребовал еще карту. Ему достался валет. Восемнадцать очков – в общем-то, неплохо. Цыбе выпал король, десятка и шестерка – двадцать очков. Он забрал свой десяток и вопросительно взглянул на совершенно поникшего Марика.

– Когда?

– Сегодня ночью отдам, – пробормотал Марик. Он медленно поднялся, вышел из комнаты и сквозь подвальную тьму побрел к двери. На секунду-другую мы услышали, как завывания ветра снаружи стали громче, затем все стихло. Никто в тот вечер так и не понял, что за странная сделка состоялась в Тепляке.

В следующий вечер мы собрались той же компанией. Некоторое время играли в дурака, затем в чешского. Про деньги пока никто не заикался – все понимали: раз молчит Марик, значит, у него нет ни копейки. Цыба держался странно. Он не давал никому указов, разговаривал сдержанно, словно перестал считать себя нашим лидером.

– Давай в очко раскинем, – неожиданно предложил он Марику.

– На сон? – уточнил тот.

– На сон.

– Пятьдесят копеек.

– Почему пятьдесят?

– А ты знаешь, каково это – отдавать свои сны?

Цыба откинулся спиной на трубы, скрестил руки на груди. На его лбу противно, как гусеница, зашевелилась выпуклая горизонтальная складка.

– Ладно. Пятьдесят так пятьдесят.

Нашему с Борисом удивлению не было предела. Вчера мы посчитали, что Марик от безысходности предложил какую-то чушь, а Цыба разжалобился и согласился. Но сегодня мы ощутили жуткую серьезность происходящего. Страшным было это возникшее между Цыбой и Мариком взаимопонимание.

Борис раздал им карты. Выиграл Цыба – ему пришло «золотое очко» из пикового и червового тузов. Странно, но Цыба вроде и не обрадовался победе, а как-то успокоился и снова превратился в обычного Цыбу – запихал спичку в зубы, начал шутить, а потом вдруг поднялся, сказал «до завтра» и ушел.

Марик вышел через полминуты, ровно в тот момент, когда мы приготовились засыпать его вопросами.

Игра по принципу «сон вместо денег» продолжалась еще неделю. Все это время Цыба ревностно охранял состав нашей компании – все прочие в подвал не допускались. Один особо непонятливый мальчишка даже получил кулаком под глаз, прежде чем его вышвырнули из Тепляка. Раздражение Цыбы нарастало еще и потому, что он начал проигрывать. Несколько дней Марик уносил с собою по два или три рубля, сам же продолжал ставить на кон свои сны. Наконец он заявил, что хочет назад серебряную цепочку. Цыба возражать не стал – вернул ему цепь и предложил полтора рубля за сон уже без всякой игры.

– Нет, – сказал Марик. – С меня хватит.

Цыба достал сигарету и подкурил от бензиновой зажигалки. Он демонстративно нарушал им же самим установленное правило – не курить в подвале. Дым из Тепляка проникал в квартиры на первом этаже, и нас запросто могли прогнать, но Цыбу уже занимали более важные дела.

– Почему хватит? – спросил он подчеркнуто спокойным тоном.

– Это тяжело, – пояснил Марик. – Я устал.

– Потерпеть не можешь ради друга? Ты просил цепочку вернуть – я вернул. Хотя мне за нее уже кое-что обещали. Ну так как?

– Полтора рубля мало! – Марик довольно дерзко посмотрел Цыбе в глаза. – Сегодня сон стоит пятерку.

– Пятерку? А ты не оборзел? Почему это?

– За позарез.

Пока Цыба докуривал, мы молчали, только гул воды в трубах нарушал тишину. От Цыбы ждали всего чего угодно, но только не того, что он сделал. Он затушил сигарету об обитый жестью угол ящика, отшвырнул окурок, затем достал из внутреннего кармана пальто стопку банкнот, отсчитал пять рублей и выложил на стол перед Мариком. Тот, недолго думая, забрал деньги и поднялся.

– Сегодня ночью, как обычно, – сказал он и вышел.

Мы молчали, не отваживаясь обратиться к Цыбе за разъяснениями. Наконец Борис, видимо решив начать издалека, спросил:

– Цыба, а как ты отличаешь собственный сон от чужого?

Цыба осмотрел меня и Бориса с некоторым недоумением, словно до этого принимал нас за неспособных к разговору низших существ.

– А если тебе вместо твоей тетради по математике выдадут чужую, ты заметишь разницу? – сказал он, тоже встал и направился к выходу.

Страшное произошло в воскресенье вечером, когда меня в Тепляке не было. Цыба снова попросил у Марика сон, но наш щупленький друг до того осмелел, что повысил цену до десяти рублей.

– Сегодня у меня столько нет, – сказал Цыба. – Давай в долг?

– В долг не дам, – заявил Марик. – Ты мне занимал?

Вместо ответа Цыба схватил мальчишку за волосы и шибанул лицом о стол, да так сильно, что кровь из сломанного носа залила фанеру. Это Цыбу только раззадорило. Он вскочил и принялся бить Марика о стены, затем приметил на трубе торчащую втулку от вентиля и опустил голову несчастного так, что втулка эта вошла в глазницу. Присутствовавший при этом Борис в ужасе убежал из Тепляка. После он рассказывал участковому, что слышал от Цыбы одну и ту же фразу: «Все у тебя заберу… все заберу…».

Битого и окровавленного Марика на скорой увезли в реанимацию, где он провел несколько дней, балансируя между жизнью и смертью. Затем он полгода лежал в разных больницах, и ему делали операцию за операцией. Глаз мальчишке сохранить не удалось, но все остальное у него со временем пришло в норму.

Цыбу с того вечера мы больше не видели. Оказалось, что у него уже имелся условный срок. Цыба испугался и на попутках отправился в какую-то алтайскую деревню к бабушке. Там его вскоре поймали и упекли в колонию для несовершеннолетних.

Затем я и сам надолго уехал из города: наша семья двинулась вслед за офицерской карьерой моего отца.

Он сидел за столиком в углу и пил о чем-то своем.

Народу в баре пока было немного: несколько потягивающих пиво студентов, мужик в белой шляпе и две накачанные коктейлями девицы. Экраны в разных концах зала показывали одно и то же – шоу каких-то прыгающих синих человечков.

Я узнал его по сутулости.

– Марат?

Он повернулся, и я сразу понял, что узнал бы это лицо даже с жуткими отметинами. Нос – кривой от сложного перелома. Вокруг правого глаза – шрамы, уходящие и вниз, и вверх. Вместо самого глаза-неподвижная имитация.

– Привет! – Кажется он искренне обрадовался. – Сколько лет не виделись? Садись ко мне. Ты один?

– Пока один, – сказал я, присаживаясь. – Жду тут кое-кого.

Одет Марик был неброско, но аккуратно: синие джинсы, кроссовки и не по погоде теплая флисовая толстовка с молнией на горле. Я старался не глядеть на искусственный глаз, но Марик будто нарочно демонстрировал его, поворачивался нужной стороной. Позже я догадался для чего: этим он внушал собеседнику неловкость, добивался сочувствия.

Я заказал ему еще водки, которую он пил. Себе взял виски с вишневым соком. Обсудили разную безделицу: кто где работал, есть ли жена и дети. Затем он попросил тысячу взаймы. Налички у меня не оказалось. Я предложил перевести на карту, но Марик сказал, что давно ее потерял.

– Сейчас ко мне знакомый подойдет – возьму у него, – пообещал я и добавил: – Надо же, кажется, я так и не видел тебя с того дня в Тепляке… Ну, до того, как это случилось. – Я повел бровью, указывая на его правый глаз. – Он стеклянный?

– Раньше был стеклянный, точнее акриловый. Недавно силиконовый поставили.

– Чувствуешь разницу?

– Да не особо.

Мы выпили еще по одной, и, набравшись решимости, я спросил:

– Тебе, наверное, неприятно вспоминать, но все-таки… что за история была со снами?