«В январском парке предрассветном…» В январском парке предрассветном, где не курить разрешено, идешь и стряхиваешь скверну и напеваешь заодно: «Кавалергарда век – не доллар». Не доллар, впрочем, все вокруг. И раздражает южный говор у веток, жаждущих на юг. Опять неровно месяц выгнут! Безруким труден каждый шаг: снежинки зимопись постигнут, но каллиграфию – никак… Не жаль ни капельки, нисколько лису с отломанным хвостом. И карусель скрипит, как койка — да не о том все, не о том. День учителя
…А салют оплошал — не помог протрезветь после пива. А концерт неплохой — и ведущий такой голубок. В лабиринте толпы был один, кто рукой торопливой на глазах у заката разматывал лунный клубок. К смыслу жизни приду между арией Каварадосси и мольбой прекратить обжираловку после шести. Оплеухи дождя раздавала без устали осень, чтобы в чувство не город — хотя бы меня привести. Сказка на ночь Луне круглолицей пора на диету, а девочке Лизе в кроватку пора. На чистое тело пижама надета. Сегодня вот-вот перейдет во вчера. Пусть Лизе приснятся Антошка и Димка, котейка ученый, у дерева цепь… Недолго пустует петля-невидимка, ведь лунное горло — желанная цель. Апрельские тезисы А весна-то не так и красна: птичьи клятвы недорого стоят. Снова слякоть – с утра допоздна — в Петербурге, Тюмени, Ростове. И судачит везде старичье про непоротое поколенье. Отболевшие мышцы ручьев атрофируются, к сожаленью. Но и это в порядке вещей. Ко всему привыкаешь с годами… И трухой забивается щель между осенью и городами. Дожить до заката Уже вдоль моря тянется июль. И никого на улице Весенней. И тонут крики в грохоте кастрюль без мало-мальских шансов на спасенье. Извилины от солнца набекрень. Уже у неба кровоизлиянье… Но время не отбрасывает тень, как та же скорость или расстоянье. Истома Суббота – где-то там, в календыре. Как день знакомства, значит, несчитово. Бубнит прибой о том, что на жаре бездумно тело, а душа – без плова. О главном – всякий раз издалека. Так знай, что Тэффи звали идиоткой, что снова морем пахнут облака, что апельсин уже не пахнет водкой… Бабье лето Молодой ты да ранний. Только что-то не то. На осенней веранде помирает пальто. У соседей Сердючка. Перестук каблуков. Извелась авторучка без попыток стихов. Не хватает черемух ароматных длиннот. Почитаешь Ерему — и отложишь блокнот. Дядя Ванечка Жданов сделал воздух другим. И лежишь, наслаждаясь обнуленьем своим. Конфуз Зашелестело. После громыхнуло. Так начинался форменный потоп… Ты все равно халат свой распахнула — и в тот же миг ушел в себя лэптоп, и дождь, как нецелованный, смутился: стоит под дверью и твердит о том, что, кажется, не вовремя явился, что он заглянет как-нибудь потом… Накануне Пустой квартирой мир не удивить. Родился месяц – изымать излишки. В копилке – два развода по любви. Две с половиной сотни – на сберкнижке. Мала рубашка. Надо же, мала. А в небе звезды словно метастазы. Матрас и чайник. Вот и жизнь прошла. В углу – плита. Могильная. Без газа. В санатории День играет соснами. Сумрачный ампир. Волны бьются сослепу о бетонный пирс. Мы живем привычками. Но в июльский зной Лермонтов не вычеркнул парус, край родной. На обед – баранина. Страсть в одном носке. На груди царапины. Буквы на песке. Муза Солнышко на облаке, как и ты, – верхом. Девушка на отдыхе. Ей не до стихов. Модная, но смелая: в море – и назад. Лучшая косметика — новенький закат. Девка незамужняя. В тумбочке тетрадь. Волны не рифмуются — надо ж понимать… Сумерки
Отважно сосны охраняют Обского моря побережье. И песню чуешь обоняньем — да, «Из-за острова на стрежень». Легко, как после медовухи. И пусто, как в открытом сейфе. Здесь паучок боится мухи, а паутина – фон для селфи. Песок остынет. Стихнет ветер. Исчезнут вопли, войны, ворды… И только вечер, вечер, вечер. И только волны, волны, волны. |
