Соловей Светало понемножку. В сумятице ветвей, как будто понарошку, забулькал соловей. Мы венчаны, и вправе я на такую страсть, но закурил, неправи… нет, правильно стыдясь. «Я взглядом двор окину…» Я взглядом двор окину, и занесу в тетрадь прыщавую рябину, и стану размышлять: от грязного истока вовеки никогда не потечет далеко прозрачная вода. Худое око видит, что этот мир худой. Я вычеркну эпитет. Но где мне взять другой? Духота Зажигалка, рекламные спички, сигареты и водка. Прям к ее косметичке, где помада, и тушь, и подводка, он сложил на багажник барсетку, мобилу, бумажник, два увесистых кома ключей от машины и дома. В вечереющем парке, увы, нет скамеек нигде, ни одной. На окраине летней Москвы духотою сменяется зной. Он не видит ее, он почти ненавидит ее. То же самое можно сказать про нее, е-мое! Они даже не знают того, как друг друга зовут. Как на каторжный труд сатана призывает на блуд. В вечереющем парке, увы, нет скамеек нигде, ни одной. На окраине летней Москвы духотою сменяется зной. Бывшей жене Я помню черную дорогу… потом… сырые дерева… Твою неясную тревогу. Мои неясные слова. Прямоугольный пруд и елку, похожую на ершик, и всегда горящие без толку назойливые фонари… Бывали ссоры, были драки, но повторяю вам, что я был переполнен только в браке всей полнотою бытия. Вот потому-то человеку и нужен Бог, но лично, Сам. Куда еще девать калеку, разорванного пополам? И раз не вышло с полнотою, то не поможет ли она, пугающая глубиною, божественная глубина? Проходное Буйная зелень и ржавый гараж, запах июльской железной дороги. Это мой самый любимый пейзаж, это мое отраженье в итоге. Серый забор бесконечно плетет скучную, мятую, злую колючку. Вон проходная в общагу, а вот — на легендарный советский завод… Выну блокнот и потекшую ручку: «Через дорогу застыла сирень — взрыв, остановленный бешеным взглядом…» Сяду под нею в блаженную тень, пива купив в супермаркете рядом. Там проходная в секретный НИИ, кульманы были когда-то одни. Раковой опухолью день за днем офисы фирм разрастаются в нем. Тут проходная в армейскую часть. Страшно туда человеку попасть. Наискосок проходная тюрьмы. Этого тоже стремаемся мы. Буйная зелень и ржавый гараж, запах июльской железной дороги — это мой самый любимый пейзаж, это мое отраженье в итоге. Сердце мое – проходные дворы. Сердце мое – проходные составы. Улица плавится вся от жары. Косит таджик незнакомые травы. «Увы, стихи не протокол…» Увы, стихи не протокол, а потому поверьте на слово: вчера по улице я шел, навстречу мне Катюша Маслова. Я соблазнил ее тогда, когда нам было по шестнадцать, не только не боясь блуда, но и гордясь им, если вкратце… Как подурнела, как пьяна, шла, головы не поднимая, и в этом есть моя вина, еще какая! Я не пойду за ней в тюрьму, тем паче не возьму суму, тем паче не подам ей сумму, но в воскресенье своему духовнику шпаргалку суну и выдавлю словами гной, а он, накрыв епитрахилью, прочтет молитву надо мной — и боль утихнет, станет былью… «Бузина, бузина, для чего ты в сарай заглянула?..» Бузина, бузина, для чего ты в сарай заглянула? Вся природа полна «стрекотания, лязга и гула». Все растет и живет, и цветет, и поет, словно в рае. Бузина, что тебя так влечет в этом старом сарае? Бузина, изведусь я теперь, я нуждаюсь в ответе. Почему не живется тебе на сияющем свете? Да понятно оно: я тебе не Творец, не указчик, но в сарае темно, два мешка и рассохшийся ящик… «Я застыл, как столп…» Я застыл, как столп, и гляжу окрест: телеграфный столб как голгофский крест. Мне Россию жаль, но не нужно слов. И уходит вдаль череда крестов… |
