– Нет, будет так, как есть сейчас, что-нибудь ещё? – произнёс авторитет, вставая из кресла.

– Больше ничего. – полковник поджал губы от злости и выпучил карие глазки так, что на щеках и переносице проступили багровые пятна. Его голос предательски задрожал в отличие от оппонента, излагавшего мысли взвешенно и без суеты.

– Хорошо, что мы друг друга понимаем. Тогда подготовь машину на завтра, мне нужно до полного вечера отлучиться по делам. А как приеду, будем решать вопросы с ремонтом, верно?

– Конечно, Джавид, как скажешь. – ответил полковник, опуская взгляд в документы. Он ожидал совсем иного решения, ещё надеясь, что не дойдёт до крайних мер, но Осётр не оставлял другого выбора. Когда арестант отдалился от кабинета на приличное расстояние, Дымов с горечью выдохнул, набирая номер в мобильном телефоне. Спустя несколько гудков, мужчина вкрадчиво произнёс:

– Завтра утром – выезжает, к вечеру будет в городе, да… По конкретному месту точности нет, будем ждать дополнительной информации… Сопровождение? Их тоже «в расход», если угодно, так даже правдоподобней выйдет. Ну всё, отбой.

Закончив разговор, полковник Дымов с силой ударил кулаком по деревянной шкатулке с позолоченными вставками, простоявшей весь разговор на столе, опрокидывая подарок на замызганный узорчатый линолеум.

Джавид Асатиани хоть и жил в отдельной камере, каждый вечер собирал близких арестантов, чтобы решать насущные вопросы, улаживать конфликты, да и попросту перекинуться парочкой житейских историй, дабы не отдаляться от людей. Среди прочих, вхожих в авторитетный дом, был Ко́да – русский паренёк, мотавший срок за кражу деревенского мотоцикла. Он был не столь образован и академически умён, как ровесники на воле, но бесконечно старателен и справедлив, жадно впитывая тюремные мудрости более опытного товарища. Парня часто обзывали «торпедой» Осетра, ибо в спорных вопросах отважно и беспрекословно разделял взгляды грузинского смотрящего, впрочем, как и остальной мужицкий люд. Сегодня Кода выглядел по-особенному счастливым.

– Братва, прошу чуть тишины. – арестанты, прежде шумно играя в карты и травя байки, затихли, обращая взоры на парня, стоявшего по центру камеры. Кода держал руки на пояснице, что-то пряча за спиной и не скрывая восторга, торжественно продолжил:

– Завтра в нашем общем доме праздник – юбилей друга, учителя и старшего товарища, Джавида Асатиани. Мы искренне желаем тебе процветания и долгих лет жизни, благодарим за бесконечную мудрость и данные тобой советы, с которыми мы вместе идём по жизни. Так что прими этот скромный подарок в знак нашего глубокого уважения. Батя, это тебе, от всей души.

Тюремная камера заполнилась аплодисментами и одобрительными возгласами, покуда Кода протянул грузину небольшой свёрток. Развернув белую тряпку, авторитет обомлел – в его ладонях лежала деревянная резная икона в золотой оправе с изображением Асатиани в образе святого мученика с нимбом над головой. На обратной стороне гласила памятная надпись «от братвы». Вещица весьма ценного порядка, изготовленная в тюремной мастерской, потому особенно растрогала старого грузина.

– Спасибо мужики, никакие богатства не сравнятся с тем, что находится сейчас в моих руках. Это ваше признание, значит, я не свернул с праведной дороги. Посему жму руку и уважаю каждого в ответ. Вы всегда сможете прийти ко мне в дом, и будьте уверены, за оказанное мне доверие я оплачу радушием.

Арестанты радостно гудели, пока Осётр лично благодарил каждого, кто находился в камере. Когда очередь дошла до Коды, мужчины крепко обнялись в знак дружбы, и парень, будучи самым расторопным, предложил всеобщий восторг закрепить отменной пьянкой.

– Джавид, может, сабантуй организуем? А то как-то неудобно, завтра уезжаешь, и не отпразднуем вовсе. Ты только скажи – вмиг столы накроем, братва только рада будет.

Грузин сменился в лице, выказывая некую обеспокоенность, потому тихо произнёс, не привлекая внимания:

– Не время балы́ устраивать, мой друг, нынче тревожные обстоятельства зарисовываются. Лучше скажи, не откажешь ли мне в партейке?

– Ещё спрашиваешь, конечно, тем более я обязан взять реванш за все прошлые проигрыши.

Кода выудил из мешка особые нарды из древесной ольхи, пропитанной известковым молоком – жидкой кашицей из воды и извести для усиления натурального красного цвета, принимаясь раскладывать фишки на доске. Взяв в руки кости, Джавид сразу выбросил дубль, продвигаясь по полотну.

– Что-то неладное творится в зоне. Хозяйка вновь поднимал вопрос о сбыте, оппозиция Маги растёт – многие недовольны положением дел, да и завтрашняя «сходка» в городе может существенно поменять расклад. Так что ты должен быть внимателен и крайне осторожен в моё отсутствие.

– О чём речь, батя. Одно твоё слово и мы всех положим. Будем кровавыми соплями утираться, но шагу назад не ступим.

– Похвально, но всё же не сто́ит прыгать на рожон, пока финка тупа. Действуй всегда по уму и с пустым сердцем. И ничего не предпринимай, пока я не разрешу.

Кода уверенно мотнул головой, а Джавид Асатиани последним ходом оформил очередную разгромную победу. В азартных играх грузину везло больше положенного, будь то карты или рулетка, фортуна всякий раз была на его стороне. И этим исключительным даром Осётр пользовался в достатке.

Между тем в «хату» неожиданно вломился сутулый паренёк, держась за грудь и задыхаясь от стремительного забега по этажу. Он никогда прежде не заходил без разрешения, потому Джавид Асатиани тревожно поднялся из-за стола, ожидая, покуда парень вымолвит хоть слово.

– Ну не мычи, говядина, что стряслось? – не выдержал грузин.

– Прошу прощения, Осётр… В каптёрке нашли Гиви… он того…

– Чего?

– По́дох совсем… Вскрылся.

Обитатели тюремной камеры шумно выскочили наружу, переворачивая табуретки на пол, и, вооружаясь заточками, спешно направились в хозблок зоны.

Между заполненными стеллажами из клетчатых баулов, дырявых матрасов и тюремной робы был неприметный угол, прямиком под зарешёченной форточкой. С железных прутьев свисал канат, связанный из старых простыней, а на нём покачивался мёртвый Гиви с посиневшими губами. На запястьях мужчины виднелись глубокие вертикальные порезы, а на полу – бурая масса из крови и испражнений. При жизни арестант являлся правой рукой Осетра и ярым защитником старых воровских традиций, всякий раз доказывая в бою праведность получения своего воровского титула. На груди мужчины убийцы прибили степлером тетрадный листок с надписью «ნარინჯისფერი», что в переводе с грузинского означало «апельсин» – человек, присвоивший себе положение авторитетного вора без веских на то оснований, самозванец, по сути. Послание совершенно точно предназначалось Джавиду Асатиани с явным намёком, что последний грузинский авторитет в колонии может оказаться следующим, кто не доживёт до окончания срока заключения, а его империи придёт конец.

– Где каптёр? – взвыл Джавид, обращаясь к мужикам, стоявшим позади.

– Уже ищем, батя. – робко ответил Кода.

– Приведите его сюда. И если он причастен, я собственноручно выдавлю ему глаза.

Спустя полчаса в прачечной нашли и каптёра – зэка, отвечавшего за сохранность тюремного имущества в кладовой. Из его упитанного туловища торчала заточка, примерно в области печени, навсегда затыкая рот возможному свидетелю убийства Гиви. Или непосредственному участнику расправы, ведь ключи от кладовой находились исключительно в его имущественных правах. Теперь же и не разберёшь наверняка, потому Осётр лишь скупо произнёс, обращаясь к соратникам.

– Быть начеку, не пить, не играть, «пустить дорогу» и вооружить остальных. Мы обязательно поквитаемся за смерть нашего брата. Покойся с миром, Гиви.