Аури была активной и непоседливой, как и большинство детей ее возраста, но ее сильно отличала от остальных послушниц и деревенских ребятишек неуемная и бурная фантазия, которую она воплощала в жизнь с помощью рано проснувшейся водной магии с завидной регулярностью.

Как возможность занятия свободного времени и душевных развлечений был вариант устроить потоп на кухне и залить водой очаг или плиту, на которой готовилась еда, устроить водный душ "в постель" злой монахине - ткачихе, выпарить всю воду из котла с супом или "порадовать" всех обедающих за большим столом монастырской трапезной летающим компотом. Изобретались водные бомбочки покрупнее, которые гонялись за людьми и взрывались обязательно у них перед носом. Вариантов было о-очень много. Фантазия Аури, как выяснилось опытным путем, не знала границ.

Конечно, наказание преследовало ее после каждой шалости… Маленькое чудо ставили в угол, на горох, отправляли полоть огород, оставляли без скудной монастырской еды, отправляли молиться на всю ночь, но не помогало ничего. Отстояв пять минут в углу, Аури растворялась в стенах монастыря, и до следующего утра найти ее было нереально. Если ее ставили молиться и с двух сторон приставляли других послушниц, то она сначала засыпала стоя, потом опять же буквально растворялась в воздухе, и ее долго никто не мог найти.

Монахиня Нурия, которая присматривала за маленькой воспитанницей, в первые разы ее исчезновений, пугалась и искала Аури сутками, но потом привыкла и спокойно дожидалась ее появления. Конечно, Нурия не могла позволить, чтобы ее подопечная голодала, и она все равно понемногу подкармливала ее своей едой, когда никто не видел.

В довершение всех творимых чудес, Аури научилась делать снег и лед. Ткачиха теперь часто каталась на попе по ледяным дорожкам в замковых коридорах. Причем ледяные дорожки появлялись только для нее. Если Нурия шла рядом или за ней, она уже шла по обычному каменному или земляному полу монастыря.

Однажды, когда Аури наказали, лишили обеда и поставили в угол, в трапезной монастыря пошел снег крупными хлопьями. Хлопья весело кружились, ложились плотным слоем на столы, стулья, падали в кружки с ягодным взваром, оседали небольшими сугробами на головах, плечах и спинах монахинь и послушниц. Лицо настоятельницы Гантии приобрело зеленоватый оттенок. Она встала, подошла к Аури, взяла за руку и вывела опустившую голову девчушку в монастырский двор.

- Вот и что мне с тобой делать, - грустно спросила Гантия.

- Любить, жалеть и баловать, - быстро ответила Аури. А в голубых хитрых глазках мелькали искорки. Она конечно изображала раскаяние, но было очевидно, что угрызения совести ее совсем не мучили.

Розги и порку настоятельница монастыря не разрешала никогда, но в случае с маленькой Аури она уже начала крепко задумываться о возможных вариантах более жестких наказаний. Она была в тупике, так как не понимала, что сделать с малышкой, чтобы она не озорничала. На нее ничего не действовало…. Ни угрозы, ни уговоры, ни самый темный и страшный угол монастыря. Кроме того, она развивалась не по годам быстро и была гораздо смышленее своих одногодок. Обычные занятия монастыря - молитвы, уборка, рутинные послушания монахинь и обучение послушниц, все это ей очень быстро надоедало. А еще так рано проснувшаяся магия, которой Аури пользовалась по своему детскому, одной ей ведомому усмотрению.

Единственным способом хоть немного утихомирить маленькую воспитанницу были уроки этикета от Настоятельницы. Аури всей душой ненавидела эти уроки и считала их самым страшным наказанием. В тот самый момент, когда Настоятельница Гантия строго смотрела на девочку и потом кивала головой, брала ее за руку и вела куда-то вглубь монастырских строений, Аури понимала, что ее ждет самое страшное наказание.

- Занятие по этикету, - Аури съеживалась, резко приобретала серый цвет лица и начинала хныкать.

Они приходили в отдельную комнату Настоятельницы, где она занималась своими личными делами и принимала посетителей. Эта комната пугала и одновременно завораживала девочку: полки с книгами, уходившие под высокий потолок, склянки, вазочки, стаканчики, рюмки, длинные тонкие стекляшки занимали один большой стеллаж. Рядом с большим окном причудливо громоздились друг на друге большие и маленькие горшки с разными растениями, которых Аури никогда не видела рядом с монастырем. А еще была небольшая комнатка за тяжелым и плотным пологом, куда Настоятельница Гантия при Аури никогда не заходила. Гантия ставила стул посередине комнаты, и Аури приходилось забираться на стул и сидеть все то время, пока Настоятельница длинно и нудно рассказывала про какой-то загадочный этикет. После занятий по этикету Аури три или четыре дня ходила тихая, молчаливая и не проказничала.

Для Аури стены монастыря были родными. Даже Настоятельница Гантия, не смотря на всю свою строгость, по своему, где-то в глубине души, любила девочку. Да, кухарки, ткачиха и сторож боялись Аури и начинали гнать ее, как только она появлялась у них на горизонте, но все равно были те, кто заботились о ней. Монахиня Нурия всегда прятала и старалась сгладить последствия шалостей. Аури это понимала и бессовестно этим пользовалась. Нурия просила, уговаривала девочку, даже плакала. Аури ее жалела, обнимала, но это было выше ее сил - быть обычной, примерной послушницей.

Конечно, она еле терпела и не выдерживала служения во время молитвы и уползала, удирала, и просачивалась сквозь любые щели, чтобы слинять с этого наискучнейшего по ее мнению занятия. Конечно, на правах самой младшей ей многое сходило с рук. Встречались маленькие недоразумения в виде обязанностей послушницы, которые ей тщетно пытались навязать. Но не тут-то было, она жила в свое удовольствие, по своим собственным правилам, которые она сама не до конца осознавала, и не заморачивалась ежедневными тяготами монастырской жизни обычных послушниц.

Например, мытье посуды было ежедневным послушанием младших воспитанниц, но после того, как Аури устроила танец тарелок над ушатом с водой и их бомбардировку водными шариками, во время чего большая часть тарелок разбилась, ее отстранили от этого обязательного для остальных занятия.

Примерно то же самое получилось с кормлением кур, которые оголодали и перестали нести яйца, а также прополкой огорода. Когда Аури ровненькой стопочкой сложила все высаженные весной и выросшие к началу лета растения, монахини были в ужасе. Пытались ее поставить с веником мести монашеские кельи, но они резко оказывались мокрыми. Если выдавалась тряпка для мытья пола, то пол сразу покрывался ледяной корочкой. Душевные порывы девочки категорически не совпадали с мыслями взрослых об ее обязанностях послушницы в стенах монастыря.

Все шалости Аури шли от души, она их творила с огромным удовольствием. Как и все маленькие дети, девочка искренне хотела родительского тепла и заботы, чего, как бы не старалась Нурия, она не могла получить в полной мере. Нурия искренне любила свою подопечную, но согласно правил монастыря, она не могла все время находиться рядом с ней. А Аури выражала свой протест одним доступным ей способом - своими проказами.

Единственным существом, которого не трогала Аури, был загадочный пес Настоятельницы Гантии Назир. Он был изысканно-белый от кончика черного носа до хвоста, с длинной, чуть вьющейся шерстью по бокам, на шее и на хвосте. На голове у собаки шерсть была короткой, лишь немного удлиненной на небольших аккуратных ушах, прижатых к голове. Худой, высокий, на тонких лапах, с узкой длинной мордой, он смотрелся изысканной фарфоровой статуэткой. Его темные миндалевидные глаза сразу же привлекали внимание, они были похожи на человеческие, в них светилась мудрость, ум и что-то еще, что неподвластно было разгадать обычному человеку. Его суть мог понять только очень сильный маг, которых в каждой империи были единицы. Он был изящным аристократом по сравнению с дворовой собакой и смотрелся откровенно неуместно в монастырской обители. Никто не знал, откуда появился этот пес, но он постоянно следовал за хозяйкой, не заходя только в общие помещения монастыря, где проходили службы и молились послушницы или прихожане. Загадочный пес не ловил мышей и крыс, хотя по всем признакам он должен был быть охотничьей собакой. Назир на всех смотрел немного свысока, ходил медленно и степенно. Крайне редко Назир расслаблялся и позволял себе побегать, но делал это больше для своего удовольствия, чем для чего-то еще. Крестьяне раскрывали рты и бросали свою работу в поле, когда видели, как бежит этот пес, как белый борзой вихрь стелется по полю. Это было завораживающее по своей красоте зрелище.