— К свободным — только по именам. А нашедшие пару раньше, еще до войны, становились сумраками. К примеру, ко мне отныне могут официально обращаться сумрак Фрей. Но не все захотят, потому что теперь наличие в слове и в наших душах мрака все искажает, теряет смысл, дурно пахнет!

— Да ну, — не согласилась я. — От тебя пахнет очень вкусно и привлекательно, так что тебе обращение «сумрак» очень подходит!

— Потому что я твой сумрак, а ты мой свет, — тихонько шепнул мне на ухо Фрей, прижав к своей груди.

Я слегка иронично заметила:

— Твои друзья, которые торопились вернуть тебе долг после долгой разлуки, теперь тоже вполне прилично пахнут.

Юлжен с Аршесом приуныли, им явно было неловко за «торжественную» встречу. По словам Фрея, меня они попросту не сразу заметили, потому что «обрадовались» долгожданному другу.

— Простите нас за оплошность, — попросил Аршес, более стройный, чем его друг, в нежно-голубой рубашке и белых брюках тоже немудреного кроя, но замечательно сидящих по фигуре.

Честный, слов нет. Так сконфуженно и искренно извиняться не за то, что в морду должнику дал, а за невнимательность — надо уметь.

— Мы надеемся на новые встречи, — добавил Юлжен, напряженно переводя взгляд с меня на Фрея.

— Хорошим друзьям Фрея я всегда рада помочь, конечно, если он будет не против, — без экивоков сообщила я, заодно чтобы забыли прошлые долги и обиды.

— Истинный свет! — с заметным облегчением выдохнул Аршес.

Я поправила с самоиронией:

— Боюсь, подпорченный изрядной долей тьмы. И пока под вопросом, повезло, что божественной, или что экспериментатор неудачливый попался.

— Главное — повезло, а благодаря чему — как ты говоришь, плевать, — проворчал Фрей.

В распахнутые двери помещения, где нас уже заждались, мы вошли вчетвером, обмениваясь короткими репликами. К моему удивлению, за ними оказалась не комната или кабинет, а нечто похожее на пещеру, кристальную. И под мой испуганно-восторженный писк в буквальном смысле съехали по идеально гладкой горке на пару этажей вглубь. Вайры скользили по дорожке ловко и привычно, помогая себе крыльями, как если бы подобные эскалаторы в Оплоте сплошь и рядом.

Кивнув на сверкающие стены справа и слева от «горки», Фрей пояснил:

— Во время массовых мероприятий из кристальных стен выращивают кресла, внизу устраивается сцена для выступающих.

— Угу, — подобно сове «высказалась» я, с колотящимся сердцем ступив ногами на ровную горизонтальную поверхность.

И, обернувшись, оценила идеально гладкий склон, по которому проехалась на полусогнутых, балансируя собственными крыльями и благодаря надежной руке Фрея. Уф, я просто героическая женщина без страха и упрека!

Сквозь полупрозрачный купол помещения, куда мы прикатили, струился естественный свет, преломляемый кристаллами и далее разбегавшийся разноцветными лучами и бликами по стенам и большой площадке — прямо-таки театральной сцене. Но там развернулось отнюдь не театральное действо — вайры комфортно расположились у низкого длинного столика, заставленного всякими вкусностями. Кто сидел, кто полулежал, этакий банкет в восточном стиле, надо думать, по поводу прибытия нашей пары на Вайр. Трое из десяти мужчин были с женщинами, сидевшими у них на коленях. Две из них, красноволосые, клыкастые, хрупкие, яркие, бесспорно, сородичи Фрея женского пола, а третья походила на эльфийку, золотоволосую и голубоглазую. Причем все мы и я в том числе раза в полтора уступали размерами своим мужчинам, которые выглядели, да и являлись, живым щитом своих женщин.

Впрочем, женщины — это сильно сказано, внешне они очень-очень молодые, девушки и, на мой земной взгляд, моего возраста, двадцати-двадцати пяти лет. Все в похожих на мое платьях, разных цветов и дизайна, главное — искрили и переливались драгоценными капельками, особенно когда на них играли лучики света. Юные красотки жались к своим крупногабаритным мужчинам, суровым хищникам. Мне показалось, что делали они это неосознанно, словно испытывали внутреннюю потребность прятаться в мощи своего сумрака, скрывать в их тьме свой свет.

Но ослепительно сверкали не только их платья, разве можно от порождения мрака, коим я являюсь по факту рождения, спрятать искрящиеся светом души. Я по-детски засмотрелась на трех женщин, чувствовала, как глаза щиплет от подступивших слез. Как в моей груди трепещет перед их первозданной душевной чистотой. И, ощутив побежавшую по щеке горячую слезу, осознала истинное понятие «наши светлячки», о которых с таким тоскливым придыханием говорил Фрей, рассказывая о потере целого мира.

Мир света и тьмы! Теперь я понимаю, каким был Вайр, пока не заразился мраком. И почему мужчины умирали в муках, когда пытались отобрать, либо защитить свой свет. Почему даже в Оплоте и среди своих трое светлых душ откровенно тянутся в тень своих темных защитников, неосознанно прячутся во Тьме.

Я не сразу поняла, что мы с Фреем молча застыли возле стола. Все рассматривали меня, а я, потерявшись в своих мыслях, пораженно таращилась на незнакомок. Совершенно неожиданно эти три светлячка поднялись, словно сверкающие бабочки вспорхнули, и, обогнув стол, приблизились ко мне.

— Я свет Имрой, — прозвенел задорным колокольчиком голосок первой красноволосой девушки, она оказалась еще более миниатюрной, чем показалась с первого взгляда.

— Почему ты плачешь, милая? — обеспокоенно проворковала вторая представительница расы вайров и осторожно, с нежностью вытерла слезы с моих щек. — Я свет Лея…

О, боги, что им ответить? Что осознала свою душевную убогость рядом с ними? И это ощущение отдалось мерзким привкусом зависти и камнем легло на мою темную душу. Я невольно оглянулась на Фрея, с мучительным содроганием и пронзительным сочувствием осознав его чувства, его боль, его ярость от потери и грандиозного обмана при нашей первой встрече. И все равно фанатично жаждал обрести даже такую, загрязненную тьмой истинную. Ведь именно эта жажда позволила ему справиться с порывом убить, искалечить то недоразумение, которое подарило ему вместо истинного света само мироздание.

— Я свет Рахель, — приглушенно, очень женственно и одновременно с легким сочувствием и пониманием представилась «эльфа», тот самый оракул, которая помогла нам с Фреем встретиться.

— Я Олеся, — сипло назвалась я и с горькой самоиронией добавила, — просто Олеся.

Меня неожиданно вырвали из окружения девушек, но испугались они, а не я. Крепко, но не причиняя мне боли, держа за локоть, надо мной навис Фрей и сверлил таким зловещим взглядом, что я невольно поежилась. Он же глухо, явно пытаясь сдержаться, вопросил:

— Ты что это надумала? А? Откуда горечь и страдания? Почему ты закрылась от меня, захлопнулась как ракушка?! Хочешь сбежать? Что они или я… что мы сделали не так?

Я не успела ответить, не успела погрузиться в бездну самоуничижения, вместо меня пояснила свет Лея:

— Не ворчи на Олесю, мой мальчик. Это из-за первичного воздействия первозданного света на тьму. Сейчас она привыкнет и все будет хорошо. Просто твоя замечательная женщина среагировала на нас как вы, темные. Вспомни нашу первую встречу, сумрак Фрей.

Едва уловимые материнские укоризненные нотки в Леином голосе подсказали, что она гораздо старше не только меня, но и Фрея. Хоть и выглядит как двадцатилетняя нимфа.

Алые глаза моего мужчины распахнулись в удивлении, затем он, сконфуженно поморщившись, прижал меня к себе и признался:

— Не поверишь, я тогда плакал как ребенок.

— Ты и был тогда ребенком, — с мягкой грустью заметила Лея.

Я уткнулась лицом в грудь Фрея, пытаясь справиться с чувством собственной неполноценности. Ведь я не такая! Не слабая! Даже на Ариме, в условиях абсолютного беспросветного мрака, я боролась за себя и за свою жизнь до конца. Ну и что, что темная? Зато живая! И полностью верна себе, как и прежде. Я не изменила себе, не превратилась в чудовище. И пусть моя магия темная, но душа-то прежняя. Я так чувствую! И ничем не хуже других! К тому же я из техногенного мира, где каждый ребенок знает, что темно, потому что света нет! Тогда в чем проблема? Включи, если темно стало. Ведь все зависит только от нас…