— М-да… — протянул Коршунович. — Матерая работа. А мотивы каковы, как думаешь?

— Шарадниковых заткнуть, — пожал плечами Золотых.

Злость его мало-помалу испарялась. Коршунович подошел к делу очень корректно и профессионально. Золотых и сам к этому стремился. — Какие еще могут быть мотивы, сам подумай?

— А если это волки? — вмешался Чеботарев. — Очень ведь бесцеремонная работа. Прям как на Пожарке ночью…

— Вряд ли, — усомнился Коршунович, задумчиво качая головой. — Волки в Берлине клали всех без разбору — намеченных жертв, свидетелей, людей из полиции, если те успевали вмешаться. А тут очень чистая работа. Убиты только Шарадниковы, остальные просто временно выключены из событий. Образцовый «фитиль».

— Твоя правда, — кивнул Золотых. — Не волчья это работа, нутром чую…

— Погодите, — вставил вдруг Чеботарев. — Говорят, этот фрукт был лысый?

Золотых уставился на него.

— Лысый. А что?

Чеботарев возбужденно потер щеки.

— Дьявольщина! Подвал на Пожарке! Куда мы ночью ездили!

— А что — подвал? — не понял Золотых.

Чеботарев изо всех сил пытался казаться спокойным.

— Шелухин там все досмотрел как следует… С помощью экспертов, разумеется. Это только на первый взгляд там подобрали все до крупинок, как я докладывал. А на деле мы нашли несколько волосков у зеркала. Свежесрезанных. И еще — на самом зеркале, на умывальнике, в стоке… В общем, вечером тот, кто в этом подвальчике обитал, с большой долей вероятности подстригся, а затем наголо выбрил голову.

Золотых задумался.

— А потом, выходит, инсценировал собственное похищение, так что ли? — спросил он с сомнением.

— А почему нет? — Чеботарев все более увлекался собственной версией.

— Не пойдет, — хмуро сказал Нестеренко. — В подвальчике обретался афган, а в управу ходил пинчерообразный аморф.

Азартный огонь в глазах Чеботарева сразу потух. Но он еще пробовал сопротивляться:

— Не чистый ведь афган… Мешаный…

— Афгана с пинчером не спутаешь, — вздохнул Нестеренко. — Даже мешаного афгана с мешаным пинчером. Даже если обоих обрить налысо.

— М-да, — протянул Коршунович. — А гипотеза интересная. Скажите-ка, други, а не было ли в первом круге потенциальных поднадзорных изначально лысых?

— Нет, — не задумываясь ответил Золотых.

— А пинчеров?

— Михеич этим занимается, — подсказал Чеботарев. — С таксой-архивариусом работает. Может, и найдут кого похожего.

— А может, и не найдут. — Золотых болезненно поморщился. — Даже наверняка не найдут.

В дверь постучали; спустя секунду вошел Герасим, доселе шаставший по окрестным улицам.

— Ну? — повернулся к нему Золотых.

— Просто поразительно, — ответил тот. — Никто ничего не видел. Приблизительно во время визита в управу с поперечной улицы отъехал экипаж. Ни породы, ни номера, ни даже цвета установить не получилось. И еще вот. — Герасим выудил из внутреннего кармана пластиковый пакет, обернул носовым платочком руку и показал всем присутствующим портативный широкодиапазонный оптический усилитель. — Оставлен на чердаке дома напротив. Сыт, полностью готов к действию. Никаких отпечатков или сопутствующих следов. Того, кто его оставил, не видела ни единая живая душа.

— Блин, — выругался Чеботарев. — Можно подумать, что здесь пустыня, а не город!

Коршунович, взявший из рук Герасима бинокль вместе с платочком, покосился на него.

— Пустыня, говоришь? — переспросил он непонятно зачем.

Чеботарев осекся и вопросительно воззрился на него.

— Э-э-э… В каком смысле?

— А вот погляди, — сказал Коршунович и показал ему маленькое клеймо на панцире бинокля.

Чеботарев, шевеля губами, прочел:

— «Питомник оптических селектоидов. Ашгабат, Туркменистан».

— И впрямь пустыня, — крякнул россиянин Лутченко.

— Да бросьте вы, — брюзгливо сказал Золотых. — Мало ли где его вырастили? И мало ли кто им пользовался…

Повисло недолгое молчание, прерванное стуком в дверь.

— Да! — раздраженно бросил в сторону входа полковник.

Вошел взъерошенный Больных. Вид у него был слегка очумелый.

— Ё-моё! Еле прошел в контору! Корочки шесть раз показывать пришлось и два папиллятора проходить.

— Спохватились, — буркнул Чеботарев угрюмо. — Кой дурень теперь сюда полезет? Впрочем, чего еще ожидать… Как у тебя, Саша?

Золотых вмешался:

— По полной доложись… Тут коллеги.

Больных кивнул:

— Есть, господин полковник…

Золотых поморщился, но смолчал.

— Я прослеживал вероятные пути проникновения Шарадниковых в Алзамай. Поскольку у них самих это выяснить не удалось и, подозреваю, уже не удастся, шансы на успех были весьма невысокими. Но, — Больных горделиво выпрямился, — тем не менее…

Он помахал в воздухе несколькими бумажками.

— Это корешки ральсодорожных билетов; рейс… — Больных заглянул в билеты, — сто десять-бис, Ашгабат — Караганды — Краснояр…

— Ашгабат? — не выдержал Лутченко. — Черт побери!

— А что такое? — насторожился Больных.

— Продолжай, Саша, — командным голосом велел Чеботарев. — После.

Больных вновь набрал в грудь воздуха и, теперь уже шаря взглядом по лицам слушателей, возобновил рассказ:

— …Ашгабат — Караганды — Красноярск — Хабаровск, так называемый «Азиатский экспресс». Шарадниковы сели на него в Ашгабате, вышли в Красноярске примерно за сутки до момента, когда в базе гостиницы «Привокзальная» была подправлена дата их заселения. Но это еще не все. — Больных покачал перед носом указательным пальцем и выудил из тощенькой пачки бумажек еще одну.

— А это билет на имя Давора Мрмича, более известного нашему ведомству под псевдонимом «Испанец». Тому самому, которого убили в тупике за вокзалами. Билет на тот же экспресс, которым приехали Шарадниковы. В тот же вагон. И даже в одно и то же купе. Только в Красноярске эта троица разделилась и до Алзамая добиралась уже порознь. Шарадниковы — парой, Испанец — самостоятельно.

— И сел Испанец, конечно же, в Ашгабате? — скорее уточнил, чем спросил Чеботарев.

— Разумеется, Степа. Разумеется, в Ашгабате.

Золотых с сомнением покачал головой:

— Испанец в одной команде с этими олухами? Поверить не могу.

— Но убрали-то их, по сути дела, скопом, а это что-то да значит, — задумчиво протянул Коршунович и хлопнул себя по коленям: — Черт! Ваша система регистрации ральсодорожных билетов позволяет раскапывать многие вещи!

— А это потому, Вениамин Палыч, — с неким намеком на благодушие в голосе пояснил полковник Золотых, — что в Сибири регистрацию билетов не считают посягательством на свободу передвижений. Больных, продолжай!

Тот выудил из пачки очередную бумагу.

— Я взял на себя смелость и изрядно покопался в банках ральсодорожной службы и таможни. Вот это список отслеженных пассажиров, транзитом или директом прибывших из Ашгабата в Алзамай в интересующий нас период. Всеми видами транспорта. Семьдесят шесть человек. Конечно, это не все. Думаю, процентов шестьдесят — семьдесят от реального числа. Из них в городе по-прежнему находятся четырнадцать; пятьдесят девять убыли. Трое мертвы.

— Группа из Иркутска прибыла уже? — Золотых привычно взглянул вправо, но ординарца на положенном месте не оказалось. Золотых чертыхнулся.

— Прибыла, — ответил Чеботарев, сделав вид, что ничего не заметил. — Мне кадровик сказал.

— Надо их подключать, — буркнул Золотых. — Вот пусть они этим списком и займутся… И еще: скажи кадровику, чтоб вместо Олежки прислали кого-нибудь толкового!

Чеботарев немедленно взялся за мобильник; полковник вопросительно поглядел на Больных:

— Все у тебя?

— Так точно, господин полковник. На сегодня — все.

— Молодец! Полезно поработал. Подключайся к своей группе.

Тот сдержанно кивнул и уселся за стол с краешку, поближе к Чеботареву.

— Кстати, — озабоченно сказал Коршунович. — А охрану в доме Эрлихмана усилили? А, Семеныч?

Золотых фыркнул:

— Обижаешь! Сегодня охрану даже в буфет загнали. А пост в доме Эрлихмана даже не удвоили, а утроили. Во избежание, как говорится.