Дункан Макмиллан, интервьюер: Где вы были, когда услышали вердикт?

Сэнди Финч: На своей кухне, готовил кофе. У меня было предчувствие, что это произойдет тем утром. Когда они показали Клео по телевизору, я был потрясен. Я не просто сочувствовал ей – я чувствовал ее, как будто физически находился рядом с ней. Я знаю, что она невиновна в убийстве первой степени. Невиновна. Я имею в виду, она была виновна во многом другом, но только не в этом.

Дункан Макмиллан, интервьюер: Вы думали о том, чтобы отправиться туда и попытаться увидеться с ней?

Сэнди Финч: Конечно да. Но перед моим домом двадцать четыре часа в сутки дежурили репортеры. Стоило только мне направиться на север по 405-му шоссе, они бы двинулись следом, так что к тому времени, как я достиг бы места, меня уже ждала бы толпа. А единственным способом увидеться была бы встреча за стеклом и общение с помощью настенных телефонов.

Поэтому я написал электронное письмо, отправил его Самсону, который находился там, попросил его распечатать и лично доставить в тюрьму. Так что она получила его в тот же день, когда вынесли вердикт.

Клео Рэй: Я знала, что Сэнди не будет, но все равно искала его глазами. Сразу после оглашения приговора меня вывели из суда. Мы спустились по лестнице, меня посадили в фургон, который проехал три квартала до тюрьмы. И я вновь очутилась прямиком в своей камере.

Лети старалась меня подбодрить. Я была в шоке, но, тем не менее, была способна воспринимать ее слова. Она пыталась заставить меня почувствовать себя лучше, и это очень помогло.

Помощник шерифа доставил письмо как раз перед обедом. Я увидела конверт от дяди Самсона, вытащила из него листок, развернула и поняла, что это от Сэнди. Мое сердце остановилось. Мне пришлось заставить себя прочитать письмо. Оно у меня с собой. Хотите, чтобы я прочла вслух?

Дункан Макмиллан, интервьюер: Пожалуйста.

Клео Рэй: «Моя дорогая Клео, я только что услышал о решении присяжных. Мое сердце разрывается. Писать эти слова тяжело, но я хочу, чтобы они дошли до тебя к концу дня. Я знаю, не сомневаюсь ни секунды, что ты невиновна. Я никогда не смогу понять, насколько разрушительным был для тебя этот момент. Я люблю тебя. Не обязательно знать человека долгое время, чтобы сказать это и думать так. И я говорю это серьезно.

Хотя я принял решение не приходить в суд, я следовал за тобой на протяжении всего этого испытания, и я так горжусь твоим мужеством! Когда я, сидя там, давал показания, мне пришлось использовать каждую унцию силы воли, чтобы не потянуться к тебе, не броситься к тебе, не заключить тебя в объятия. Я не пришел навестить тебя в тюрьме, мне просто не хватило мужества, потому что я знал, что между нами будет преграда, и я боялся, что не смогу быть таким сильным, каким тебе нужно было меня видеть. Прости меня за то, что я подвел тебя.

Я не могу предсказать будущее – наше будущее, но очень надеюсь, что когда-нибудь у нас появится еще один шанс быть вместе. Ты через столько прошла и выжила… Это дар, который может помочь тебе продолжать выживать и даже найти способ преуспеть перед лицом этого испытания. Ты мое вдохновение, Клео, и, хотя физически я не рядом, я навечно сохраню тебя в своем сердце. Люблю навсегда, Сэнди».

Дункан Макмиллан, интервьюер: Вы помните, что вы почувствовали, когда прочитали это?

Клео Рэй: Письмо заставило меня осознать всю силу его боли. Я пропустила ужин, осталась в камере. Лети принесла мне кисло-сладкий рулет и яблоко. И я с горечью осознала, что на следующий день потеряю ее. Она сказала: «Хочешь, я украду упаковку пива и вернусь сюда, чтобы составить тебе компанию?» Она такая милая!

Знаете, что странно? В ту ночь, после того как меня признали виновной и я получила письмо от Сэнди, я спала как убитая. Такого не случалось ни разу за все время, что я провела в окружной тюрьме.

Дункан Макмиллан, интервьюер: Потому что все решилось и не было неопределенности?

Клео Рэй: Наверное, так и есть. Я знала, что следующий день будет последним, когда мне придется выступить перед миллионом людей и беспокоиться о каждом жесте, о выражении лица, о том, чтобы быть уместной и не сотворить глупость – нечто неосмотрительное, что вызовет катастрофу в Twitter. Я была так измучена… Я просто хотела спать.

Джейк Кроу, репортер Inyo Register: Штат разрешает обвиняемой, ныне осужденной преступнице, сделать заявление в суде при вынесении приговора и/или попросить свидетелей выступить от ее имени. У обвинения также есть возможность вызвать свидетелей, чтобы они высказались о том, почему судья не должен проявлять никакого снисхождения.

В последний день этой драмы суд как всегда был переполнен, а на улице толпилось даже больше людей, чем обычно. У них оставался последний шанс принять участие в крупнейшем за несколько поколений событии в округе Инио, дабы иметь возможность сказать: «Я был на процессе по делу об убийстве, совершенном инфлюэнсером».

СУДЬЯ: В данный момент, до вынесения приговора мы заслушаем заявление отца жертвы. Сэр, вы можете адресовать свое заявление суду или обвиняемой, как сочтете нужным.

Мистер ТИТУС ОЛДЕН: Благодарю вас, ваша честь. Меня зовут Титус Олден, а жертва, Ребекка – мы звали ее Бек – была нашей дочерью. Нашей единственной дочерью, нашим единственным ребенком.

Рубен Джефсон, второй адвокат защиты: Мистер Олден повернулся к Клео и пристально посмотрел на нее. К чести Клео, она не отвела глаза. Она встретила его тяжелый взгляд и ответила сочувствием. Единственный раз она отвернулась, чтобы вытереть слезы.

Мистер ТИТУС ОЛДЕН: Мы не только потеряли нашу дочь, но и вынуждены были неделями сидеть здесь и выслушивать ее самые сокровенные тайны и мысли, выставленные на всеобщее обозрение. И она не присутствовала при этом, чтобы объясниться или защититься. Всем ее словам был придан смысл, соответствующий тому, во что адвокаты защиты хотели заставить вас поверить, и они выставили ее ужасным человеком. Они обвинили ее в шантаже, физическом насилии, мстительности и злобе. Много раз мне приходилось спрашивать себя: кого здесь судят? Потому что наша дочь не была ни тем, ни другим. Она была хорошей, нежной и заботливой, она была замечательным человеком. Почему же защита не упомянула об этом? Почему не говорила что-нибудь о ее хороших качествах?

Ее матери и мне пришлось сидеть здесь и слушать, как эти люди снова и снова оскорбляют нашу дочь, чтобы оправдать действия своего клиента. Это был отвратительный и приводящий в ярость опыт, и он только усилил нашу боль. Чудилось, что Бек снова убивают, но на этот раз бросили в пучину ее образ. Нашу милую и красивую девочку оклеветали в этом суде, и ее память запятнана навсегда. Почему? Из-за юридической тактики, чтобы выиграть судебное дело. И это позор. Позор!

Титус Олден: Если честно, я не помню, что говорил. Я не смотрел видео и не читал об этом после. Я позволил своему сердцу выплеснуть накопившиеся чувства, а затем сел на свое место.

Самсон Гриффит: Мистер Олден не ошибся. Так работает система. Я никогда не считал, что Бек была плохим человеком, думаю, что и большинство людей так не считали. Но она знала, что делала, когда пошла навестить Спарсера в тюрьме, а затем хотела использовать это против Клео.

Рубен Джефсон, второй адвокат защиты: Мать Клео захотела выступить до вынесения приговора. Вы можете себе представить, как это заставило нас нервничать, учитывая их семейную историю и практически несуществующие отношения матери и дочери. Но Эльва заранее написала Клео письмо, и та сообщила нам, что не против, если ее мать сделает заявление. Она хотела, чтобы ей дали шанс высказать свое мнение.

Мисс ЭЛЬВА ГРИФФИТ: Здравствуйте, меня зовут Эльва Гриффит, а Мэри Клэр – моя дочь. Как вы уже знаете, мы с мужем не были близки с нашей дочерью и почти не общались около десяти лет. Многое из нашей семейной истории всплыло на этом процессе и в средствах массовой информации, нет необходимости возвращаться к этому сейчас. Мы присутствовали на суде каждый день, потому что это наша дочь, и мы бы отправились на край света, лишь бы стоять рядом с ней в трудную минуту. Она от всего сердца сказала нам, что невиновна, и мы ей верим. Мы верим ей, потому что она наша дочь и потому что мы воспитали ее как дитя Божье. И мы знаем, что, когда она жила под нашей крышей, она ни разу не совершила ни единого акта жестокости, не проявила зла. Она любила все живое и никогда никому и ничему не причиняла вреда. Когда ей было шесть, в миссионерском доме, где мы остановились, завелись крысы. Мой муж расставил ловушки по всему дому и в подвале. Однажды мы услышали, как Мэри Клэр кричит снизу. Мы нашли ее пытающейся освободить крысу, которая попала в ловушку, но все еще была жива. Она плакала: «Отпусти ее, папочка, отпусти ее!» Мой муж оттолкнул Мэри Клэр с дороги и раздавил зверька ботинком. И дочь впала в истерику. Она кричала: «Господь сказал Ною спасти всех животных, а не убивать их!»