Черничное варенье так и осталось нетронутым…

Или, допустим, звонит и спрашивает номер моей карточки. Чуть погодя приходит уведомление о списании не вполне скромной суммы в пользу какого-то гонконгского интернет-магазина с непроизносимым названием почти из одних гласных. При встрече, я интересуюсь сделанной покупкой – к искреннему удивлению дочери, полагавшей, что это имело место столь невозможно давно – целых две недели назад! – что какие-либо обсуждения попросту неприличны. Так что это было? Да так, ничего, ерунда. А все же? Ну, там для Василия один гаджет. (Произносит вовсе незнакомое мне слово.) А зачем он? Ну, так… ты все равно не поймешь… вот он курит трубку и ему надо бла-бла-бла-бла. Иначе будет – бло-бло-бло-бло… В общем, я действительно мало что понял – но уточнять и впрямь охота отпала…

Наверное, я плохой отец. Оставив трехлетнего младенца матери, выпорхнул на свободу веселым чижом – впрочем, как все или, по крайней мере, как многие вокруг – ничего выдающегося, ей-богу. Нет, я не прятался от ответственности, боже упаси, – я принимал участие в том, в чем надлежало принять участие, я давал деньги, я тратил время и нервы в розницу и оптом, я даже пытался, поминутно приходя в отчаянье, что-то дельное вложить в эту кудрявую головку. Впрочем, однажды мне все-таки надоело стучаться в нарисованную дверь, и я сменил педагогическую манеру, разом обуздав в себе гордыню и амбиции. И с этого дня – слегка за шалости бранил… и в цирк водил… ворча сердито, кусая длинный ус… Я до сих пор не знаю, правильно ли тогда поступил – но всякий раз, когда с моей карточки неожиданно списывается некруглая сумма, а после раздается виноватый телефонный звоночек – я, наряду с неизбежным раздражением, чувствую на дне души еще и некое странное удовлетворение, словно бы стал богаче, а не наоборот. Expendo ergo sum.

С Кариной они, конечно же, не сошлись. Я, впрочем, с первых дней предчувствовал, что именно так и окажется – стилистическая интуиция все-таки редко меня подводит. Шанс проверить ее, однако, выпал не скоро: прошел месяц, а то и полтора, прежде чем та и другая оказались в моем доме одновременно. Оно и немудрено: дочкины визиты, столь нечастые и стремительные, почему-то всякий раз приходились на время Карининого отсутствия (и, скажем так, слава Богу!)

В общем, одним дождливым вечером обе дамы принуждены, таки, были разделить со мною трапезу. Охлажденное Темпранильо не помогло: Галка несла большей частью какую-то вымученную ахинею, задавала гостье странные, несвязанные друг с другом вопросы, Карина отвечала невпопад, как студентка, решившая во что бы то ни стало провалить экзамен – при этом краснела, опускала глаза, теребила что-то у себя в тарелке – короче, нервничала совершенно неподобающим образом. Я, как мог, старался выровнять ситуацию – что-то рассказывал все время, старался рассмешить, произносил тосты – но это было как мертвому компрессы: два одинаковых полюса у магнита обречены отталкиваться – хоть бы и не имели явным образом между собой противоречий.

Примерно в том же духе все шло и дальше – каждый раз побуждая меня вспоминать двоюродную тетку по материнской линии, которая ютилась когда-то в однокомнатной квартире где-то на Гражданке, но при этом держала двух кошек. Там, значит, было так: одна из кошек обитала в комнате, вторая – на кухне. Коридор же был общим пространством и обе зверюги перемещались по нему вполне расслаблено. Но, так как кормила их тетка все же на кухне, то комнатная кошка, приходя к своему корытцу… в общем, точь-в-точь моя Карина в присутствии дочери… даже не знаю, как детальнее описать…

Ну и ладно. Не пошлó так не пошлó. Хотя и досадно, что уж скрывать. Я, во всяком случае, не счел это серьезно усложняющим жизнь обстоятельством – не знаю, правда, как на тот же счет решила Карина…

Пожалуй, ощутимо задетым я почувствовал себя лишь однажды, когда Галка, оказавшись со мной наедине, вдруг поведала исполненным искреннего удивления голосом:

– Знаешь, папка, похоже, эта твоя Карина… она, короче, того… все-таки, ипанутая какая-то… вот…

Я, само собой, встрепенулся, не сумев скрыть замешательства.

– Нет, ну правда! Захожу в комнату, где она… и вижу… стоит возле стола, высыпала все из сумочки и протирает каждую вещь спиртом… я по запаху определила… не одеколоном даже, а именно спиртом, медицинским спиртом!.. С собою носит… Ключи, пудреницу, косметичку, кошелек… я специально стояла, смотрела – она даже ухом не повела: знай себе, протирает это свое барахло и в сумочку обратно складывает аккуратно. Знаешь, вот как ребенок все равно со своими игрушками!..

Произносила все это она таким вкрадчивым, сбивающимся на шепот тембром – сама ну точь-в-точь ребенок, сообщающий другому ребенку о сделанном украдкой удивительном наблюдении из жизни взрослых… В общем, все это меня взбесило, конечно.

– Знаешь, дорогой мой котик… я ведь едва ли нуждаюсь… в твоем руководстве… при выборе себе подруг… вот, лет через сорок, да, когда я стану писаться в памперсы… тогда, конечно же, ты сможешь и должна… контролировать мои сомнительные контакты… чтоб не остаться без наследства…

Галка покраснела.

– Я не хотела ничего сказать… прости… но она действительно странная… вот согласись…

– Так с самого начала и надо было… формулировать… «мне кажется, что Карина несколько странновата»… тогда бы я тебе и слова не сказал… (Помаленьку беру себя в руки) да и вообще – какое тебе дело, чем именно протирает она свои пожитки?.. она же не претендует при этом на твой парфюм…

Вместо ответа Галка лезет ко мне обниматься.

– Ну прости, прости, папка… я не хотела тебя обидеть… если тебе она нравится – ну и здорово… лишь бы тебе было… хорошо…

Потом она уходит, а я остаюсь в изрядном недоумении – однако вовсе не Каринины повадки тому причина. И даже не отношения с дочерью. Мне ведь и впрямь не понятно, что именно связывает меня с этой чужой, не слишком счастливой женщиной – почему она приходит ко мне, а я жду всякий раз ее прихода? Почему мне одиноко без нее, хотя и с ней одиноко тоже – не более и не менее, но как-то иначе, что ли, другим, не наскучившим сортом. Или жизнь – это и есть простое чередование разноцветных одиночеств, сходящее на нет лишь в финальном одиночестве могилы?

За протиранием содержимого сумочки сам я застал Карину несколько дней спустя: все было так, как и описывала моя ябеда. Запах спирта будто в медкабинете, разложенные на кровати вещицы – и полное погружение в это рутинное, медленное, бессмысленное занятие. Казалось, ничто не способно отвлечь ее: ни вскипевший чайник, ни падение метеорита по соседству.

Некоторое время я просто стоял и смотрел, затем все же решился нарушить питаемую алкогольным фимиамом идиллию.

– Скажи… а вот зачем ты все это?..

Карина молча закрыла сумочку, не спеша обернулась ко мне и, словно бы смерив взглядом, произнесла:

– Так надо… делаю, значит, так надо…

В голосе ее проступили нотки какой-то защитной назидательности. И даже легкий вызов, если хорошенько вслушаться.

– Так надо, вот и все.

– Но зачем же?.. Я ведь не думаю спорить, мне просто охота понять… но, конечно, если ты против…

Карина усмехнулась:

– Зачем вообще протирают вещи, а?.. Чтобы чистыми были, наверное… Чего тут непонятного?

– Но ведь… в сумке и так чисто… разве нет?..

В ответ она несколько раз кивнула с театральной нарочитостью – точь-в-точь настольный китайский болванчик.

– Конечно, чисто!.. А угадай, почему?.. А потому, что я протираю там все раз в неделю… регулярно… а иначе… было бы как везде… как везде в твоем доме – где уже впору ручки дверные дезинфицировать… всюду грязь…

Кажется, она вошла в раж – и я уже знал, что надолго в этом ее не хватит. Длительный скандал – штука серьезная, требующая затрат, и девушке со столь коротким дыханием он просто не по плечу.

– ОК. Ты считаешь, что у меня грязно?.. что же ты никогда не пытаешься… здесь прибрать… к примеру… изменить что-то…