Как он смеет меня недооценивать!

Я редко гневаюсь, но уж если меня охватывает гнев, то он вырывается почти бесконтрольно. Хотя я и сознаю, что на нас смотрят тысячи глаз, злые слова готовы сорваться с моих губ.

Глядя на меня, Уинстон осознает свой промах и быстро берет меня за руку.

– Прости, Котик. Я знаю, что ты понимаешь важность нынешнего дня. Важность твоей роли, – его голос, обычно такой твердый, звучит смиренно. Он понимает, что зашел слишком далеко.

Но я вижу, что раскаяние не заставило его утратить контроль над языком. Он знает, что мое домашнее имя смягчит меня. Я хочу зацепиться за свое негодование, но сегодня у нас куда более высокая цель. И все же я не отвечу на его грубость нежностью; не будет ему Мопсика.

– Я рада это слышать, Уинстон. Прошу больше не сомневаться во мне.

Он морщится от моих слов и своего формального имени. Хотя на людях Уинстон держится чересчур уверенно, в личном общении он жаждет умиления и бескорыстного тепла. В юности ему недоставало родительской любви, и внутри у него образовалась пустота, которую постоянно надо заполнять. Но я не могу винить его в этом, поскольку я такая же и требую того же от него.

Я отворачиваюсь от его умоляющего взгляда и смотрю, как наша карета приближается к Вестминстерскому аббатству, где пройдет коронация. Мы подъезжаем к пристройке, возведенной специально для этого события и в том же архитектурном стиле, что и аббатство. Вместе с членами королевской фамилии и прочими высокопоставленными гостями мы выходим из кареты под арку пристройки и скрываемся от глаз толпы.

Перед нами стоят пары знаменитых гостей, ожидая своей очереди войти в аббатство. Мое внимание привлекает знакомый профиль, и я пользуюсь случаем незаметно рассмотреть Вайолет, которая присутствует на коронации как гостья своего отца. Она в платье, соответствующем по оттенку ее имени[29], ее волнистые каштановые волосы забраны назад в неожиданно идущем ей стиле, более подходящем, чем ее обычный строгий шиньон. Словно ощутив мой взгляд, она оборачивается и обжигает меня злым взглядом. Я подавляю свой гнев по поводу ее непрекращающихся попыток навязаться моему мужу и вместо этого мило ей киваю. Я никогда не позволю себе показать прилюдно, что ее присутствие меня раздражает.

Я перевожу взгляд на гостей, пытаясь понять, кто из них те высокие французские почетные гости, с которыми Уинстон хочет, чтобы я поговорила. Недавно, несмотря на то, что он занимается внутренними делами, фокус его интересов сместился с внутреннего фронта, на котором Британия пребывала в долгом периоде спокойного изобилия, на международную сцену. Этой весной возникла напряженность между Францией и Германией, когда Франция, у которой было соглашение с Германией по поводу господствующих интересов Франции в Марокко, развернула войска в Агадире, где вспыхнул мятеж, а в ответ Германия стала грозить военными действиями, если не получит территориальных компенсаций. Уинстона давно беспокоили усиление Германии и ее имперские устремления, и эта недавняя агрессия встревожила его. Он тревожился, что Тройственная Антанта, трехсторонний союз между Францией, Британией и Россией, может оказаться недостаточно сильной перед лицом германского экспансионизма. Уинстон был уверен, что любые связи, которые мы могли бы установить с ведущими французскими игроками, могут оказаться неоценимыми в укреплении этих отношений, и он хотел, чтобы сегодня я использовала свой превосходный французский с пользой.

Неожиданное появление вдалеке леди Сент-Хелиер отвлекает меня от моей задачи. «Как же давно я не виделась с моей старинной благодетельницей, – думаю я, – и сколько же изменилось с тех дней, когда она ввела меня в общество». Словно подслушав мои мысли, она оборачивается ко мне и одаряет меня удовлетворенной улыбкой, словно довольна своей работой, и мы обмениваемся любезностями и новостями.

Возвращая меня к настоящему, Уинстон сжимает мою руку, кивает в сторону элегантно одетой пары, входящей в аббатство где-то за шесть пар до нас. Моя задача стоит передо мной, и я не провалю ее. Я не допущу поражения.

14 ноября 1911 года

Лондон, Англия

Я взлетаю по черной лестнице, оставляя за спиной ошеломленных кухарок. У меня нет другого выхода, кроме как добраться до моей спальни таким непривычным образом – по парадной лестнице пройти невозможно. Гости уже начинают собираться в холле – как и во всем остальном доме, сводя на нет нарядность желтой шелковой обивки стен и богатых алых ковров, пронизанных обязательным синим морским, – и я не могу позволить им увидеть меня в таком неподготовленном состоянии.

Моя спальня в самом дальнем конце длинного коридора наверху, и в данный момент она кажется невероятно далекой. В октябре, после того как Уинстон был назначен первым лордом Адмиралтейства, на ключевой пост, поскольку британский флот не отделим от статуса Англии как морской державы, мы не сразу переехали в Дом Адмиралтейства, пятиэтажное желтое кирпичное здание возле парламента, в котором два тридцатифутовых салона для мероприятий, библиотека и семь спален. Я оттягивала переезд, поскольку знала, что стоимость содержания такого дома будет намного выше, чем то, что мы тратили на дом на Экклстон-сквер. Это и так уже выходило за рамки нашего ограниченного бюджета.

Когда мы, наконец, переселились, я выбрала именно эту спальню в вездесущих оттенках морского синего с мужской мебелью, которую какой-то прежний адмирал счел наиболее подходящей для его официальной резиденции, поскольку она была далеко от детской, где семимесячный Рэндольф и Диана двух с половиной лет спали под бдительным присмотром Нанни, и поскольку она была рядом со спальней Уинстона. Мой муж в любой час дня и ночи спрашивает мое мнение, и я поощряю эту привычку, но постановила, чтобы он не беспокоил меня после полуночи. Вскоре после нашей свадьбы я поняла, что если мы будем спать в одной спальне, его привычка работать по ночам приведет к тому, что мой сон постоянно будет прерываться. Личная спальня стала необходимостью.

Но необходимость спать в разных спальнях не означала, что мы не разделяли постели. Часто вечером, как раз перед тем, как он готовится к ужину, я оставляю Уинстону записочку на комоде, приглашая посетить меня после трапезы. Порой в такие вечера он совсем не возвращается в свою спальню.

Я толкаю дверь в мою спальню и нахожу Хелен, уже подготовившую парадное платье цвета слоновой кости и рубиновое ожерелье – свадебный подарок Уинстона, который я выбрала для сегодняшнего ужина. Моя личная горничная, доставшаяся мне вместе с домом, прекрасно понимает, какая лежит на мне ответственность за нынешний прием. Несмотря на новое назначение и соответствующее повышение жалованья, наши финансы ограничены, и мне приходится содержать урезанный штат прислуги. Чтобы снизить расходы, я сама выполняю роль экономки, сегодня это просто подвиг, поскольку это наш первый прием в Доме Адмиралтейства. Хелен бросается переодевать меня, затягивает мой корсет и помогает надеть платье.

Во время торопливого знакомого процесса одевания и причесывания я слышу грохот шагов Уинстона в коридоре. Что он до сих пор тут делает? Он должен быть в холле, приветствовать гостей, очаровывать их в своей велеречивой манере. От них многое потребуется в грядущие дни, и улещивать их надлежит ему.

– Клемми! – грохочет его голос в моей спальне, хотя дверь еще не открылась. – Ты здесь?

Сначала я не отвечаю, надеясь, что он забудет о том, что привело его к моей двери и вернется к исполнению своего долга. Уинстон получил назначение на высокий адмиралтейский пост, когда флот не сумел представить правительству ясного плана действий Британии в случае войны с Германией во время Агадирского кризиса[30]. С учетом того, что он предупреждал правительство о росте морских сил Германии и ее жажде завоеваний, а эти предупреждения наталкивались лишь на отрицание и упрямство флотского руководства, он показался лучшим претендентом на этот пост. По крайней мере, Асквит так считал. Он назначил Уинстона, чтобы он подготовил флот к любому варианту развития событий с Германией.