– Нет, было не так, – начинаю возражать я, но останавливаю себя. Саймон разбирается в этой хронологии гораздо лучше меня.

– Когда твоя мать оставила Рена, она сделала это в надежде, что он передумает оставаться на Аляске. Он так и не изменил своего решения, но она не перестала любить его, несмотря на это. В итоге она поняла, что должна жить дальше. Она встретила меня, и мы поженились. А потом Рен вдруг собрался приехать сюда, вернуться в ее жизнь. Она не знала, как справиться с тем, чтобы снова увидеть его после стольких лет. Она была… противоречива в своих чувствах к нам обоим.

Если Саймону и горько признавать это, он этого не показывает.

– Это, наверное, было тяжело для тебя.

Мое сердце болит за человека, которого я узнала и полюбила как более чем подходящую замену моему биологическому отцу.

Саймон грустно улыбается.

– Так и было. Но после твоего выпуска я заметил в ней перемену. Она стала менее тревожной. И перестала плакать.

– Она плакала?

– По ночам, когда думала, что я сплю. Не часто, но все же достаточно регулярно. Полагаю, это было чувство вины за то, что она не смогла его забыть. И страх из-за того, что встреча с ним может разрушить наш тогда еще совсем молодой брак.

На что именно намекает Саймон?

Он поджимает свои тонкие губы, вытирая линзы очков для чтения о манжету рукава.

– Я думаю, твоя мама наконец-то смирилась с тем, что ни у кого из вас никогда не будет с Реем тех отношений, которых вы так жаждали. Что желание, чтобы кто-то был тем, кем он не является, не поможет этому случиться. – Саймон колеблется. – Я эгоистично признаю, что не был так уж несчастен из-за того, что он не приехал. Если бы Рен был готов отказаться от своего дома, мой брак с твоей матерью распался бы. – Саймон поигрывает золотым обручальным кольцом на безымянном пальце. – Я всегда буду играть вторую скрипку при этом человеке. Я понял это в тот день, когда попросил Сьюзан стать моей женой.

– Но зачем же ты тогда женился на ней?

Как бы я ни была рада, что Саймон сделал это как ради мамы, так и ради меня, это кажется странным заявлением.

– Потому что пока Сьюзан была безумно влюблена в Рена, я был безумно влюблен в нее. И до сих пор люблю.

Это я знаю. Я видела это в каждом продолжительном взгляде, в каждом мимолетном поцелуе. Саймон глубоко любит мою мать. На их свадьбе мой дедушка произнес, мягко говоря, неуместную речь, прокомментировав, что эти двое – маловероятная пара, что моя мать – энергичная и импульсивная женщина, а Саймон – спокойная и практичная старая душа.

«Неожиданная пара, но он точно сделает ее намного счастливее, чем тот, предыдущий», – именно так и сказал мой дедушка в микрофон в комнате с сотней гостей.

Но старик, вероятно, был прав, потому что Саймон души не чает в моей матери, исполняя все ее прихоти и желания. Они отдыхают на дорогих тропических курортах по программе «все включено», хотя Саймон предпочел бы посещать пыльные церкви и древние библиотеки; он – ее вьючный мул, когда она решает, что ей нужен новый гардероб, и таскает бесчисленные сумки по улицам Йорквилля; он подшучивает над ее любовью к воскресным поездкам на сельские рынки, а потом возвращается домой, чихая от дюжины аллергенов, что мучают его; он отказался от глютена и красного мяса, потому что мама решила, что не хочет их есть. Когда мы переделывали дом, мама выбрала палитру из мягких серых и бледно-лиловых тонов. Позже Саймон признался мне, что презирает не так много вещей, и, как ни странно, сиреневый цвет – одна из них.

В прошлом я молча высмеивала этого нескладного англичанина за то, что он никогда ничего не диктовал моей матери и не проявлял характер. Но сейчас, когда я смотрю на его узкое доброе лицо – его тонкие как перышки волосы на лбу давно поредели, – я не могу не восхищаться им за все то, что он вытерпел, пока любил ее.

– Она когда-нибудь признавалась тебе в своих чувствах? – осмеливаюсь спросить я.

– Нет, – усмехается Саймон, низко нахмурив брови. – Она никогда не признается мне в таком, и не стоит с ней даже спорить. Это только вызовет чувство вины, которое никому из нас не поможет.

– Верно. – Я вздыхаю. – Итак, стоит ли мне поехать на Аляску?

– Я не знаю. А тебе стоит?

Я закатываю глаза.

– Почему ты не можешь побыть нормальным родителем и хоть раз сказать мне, что делать?

Саймон ухмыляется: он втайне рад, что я назвала его родителем. Хотя он всегда говорил, что видит во мне свою дочь, я думаю, он был бы счастлив иметь собственных детей, если бы моя мать захотела.

– Позволь мне спросить: какой была твоя первая мысль, когда Агнес сказала, что у твоего отца рак?

– Что он умрет.

– И что ты почувствовала при этой мысли?

– Страх. – Я понимаю, к чему клонит Саймон. – Страх, что я упущу свой шанс встретиться с ним.

Потому что, сколько бы раз я ни лежала в постели, задаваясь вопросом, почему мой отец не любит меня достаточно сильно, маленькая девочка внутри меня все еще отчаянно хочет, чтобы он меня любил.

– Тогда, я думаю, тебе стоит поехать на Аляску. Задать вопросы, которые тебе нужно задать, и узнать Рена получше. Не для него, а для себя. Чтобы в будущем ты не оказалась во власти глубоких сожалений. Кроме того… – Саймон толкает меня плечом. – Я не вижу других неотложных дел в твоей жизни прямо сейчас.

– Забавно, как получилось, а? – шепчу я, думая о сегодняшнем болтливом уборщике в метро. – Наверное, это судьба.

Саймон одаривает меня безразличным взглядом, и я смеюсь. Он не верит в судьбу. Он даже не верит в астрологию. Он считает, что люди, которые следят за своими гороскопами, имеют глубоко засевшие проблемы.

Я вздыхаю.

– Не похоже, что он живет в цивилизованной части Аляски.

Не то чтобы я запомнила какую-то часть Аляски за то короткое время, что там провела, – хорошую или нет. Но мама использовала слова «бесплодная пустошь» достаточно часто, чтобы отвратить меня от этого места. Хотя она склонна драматизировать. К тому же мама любительница городов. Она не может провести в Мускоке больше одной ночи и каждые пятнадцать минут мажется средством от комаров, а еще постоянно напоминает всем о риске подхватить лихорадку Западного Нила.

– Я подумаю об этом.

Я мысленно начинаю перестраивать свое расписание. И охаю. Если я улечу в воскресенье, то пропущу визит к парикмахеру на следующей неделе. Может, мне удастся упросить Фаусто втиснуть меня в субботу утром? Очень маловероятно. Обычно он забронирован на месяц вперед. К счастью, у меня есть постоянная запись на маникюр по субботам во второй половине дня, а в прошлые выходные я сделала ресницы.

– Я только что оплатила наперед десять сеансов горячей йоги. И что насчет сквоша? Маме придется найти партнера на замену.

– Все это тебе удалось уладить, когда ты ездила в прошлом году в Канкун.

– Да… Наверное, – неохотно признаю я. – Но Аляска находится в миллионе часов отсюда.

– Только в полумиллионе, – говорит Саймон.

– Может, ты хотя бы дашь мне сценарий для…

– Нет.

Я преувеличенно вздыхаю.

– Что за удовольствие тогда иметь отчима с папкой предписаний?

Мой телефон, лежащий на капоте машины Саймона, начинает звонить.

– Черт, это Диана. Она где-то в очереди, мысленно колотит меня. – Как по сигналу, к обочине перед домом подъезжает черный «Ниссан Максима». – А это мой «Убер». – Я смотрю на свой отсутствующий каблук и испачканное платье. – И мне нужно переодеться.

Саймон спускается со ступеньки и направляется к ожидающему его мусорному баку.

– Полагаю, сегодня я могу убрать мусор за тебя. Только в этот раз. В конце концов, у тебя был тот еще день.

Он идет, смешно шаркая, что заставляет Тима и Сида броситься к живой изгороди, а затем с трудом ставит контейнер на место. При всем том, что делает Саймона привлекательным, он не отличается ни координацией, ни силой. Мама пыталась и потерпела неудачу, пытаясь затащить его в спортзал, чтобы нарастить немного мышц на его тонких руках.