У него всегда находилось оправдание, а мама никогда не пыталась его уговорить.

Она знала лучше.

А я? Я видела его только очарованными глазами маленькой девочки, которая отчаянно хотела познакомиться с тихим мужчиной по ту сторону телефона.

Я поднимаюсь и отряхиваю грязь сзади. Затем ковыляю к парадным ступенькам в одной туфле, глядя на моего всегда понимающего и терпеливого отчима.

В конце концов я беру телефон из его рук.

– Алло.

– Алло. Калла? – спрашивает женщина.

Я хмуро смотрю на Саймона.

– Да. Кто это?

– Меня зовут Агнес. Я подруга твоего отца. Я нашла твой номер среди вещей Рена.

– Хорошо…

Внутри меня зажигается неожиданная искра страха. Почему эта женщина рылась в его вещах?

– С ним что-то случилось?

– Наверное, можно и так сказать. – Агнес делает паузу, и я задерживаю дыхание, боясь ответа. – У твоего отца рак легких.

– О.

Я сажусь на верхнюю ступеньку, внезапно ощутив шаткость в ногах. Саймон опускается на ступеньку рядом со мной.

– Я знаю, что в последнее время между вами были сложные отношения, но я подумала, что ты захочешь быть в курсе.

Сложные? Скорее, несуществующие.

Наступает долгая пауза.

– Я знаю только потому, что нашла копию результатов теста в его кармане, когда пошла стирать белье. Он не знает, что я звоню тебе.

Я слышу то, что она не говорит: «Он не собирался говорить мне, что у него рак».

– Так… насколько все плохо?

– Я не уверена, но врачи рекомендовали план лечения.

У нее блеющий голос и легкий акцент, который напоминает мне голос моего отца, из того, что я о нем помню.

Я не знаю, что еще сказать, кроме:

– Ладно. Ну… Я уверена, что врачи знают, что делают. Спасибо, что позвонили и дали мне знать…

– Почему бы тебе не приехать сюда в гости?

Моя челюсть отпадает.

– Сюда? Что, вы имеете в виду… на Аляску?

– Да. В ближайшее время. До того, как начнется лечение. Мы оплатим твой билет, если это потребуется. Сейчас разгар сезона, но я нашла свободное место в Анкоридж на это воскресенье.

– В это воскресенье?

То есть через три дня?

– Джона может подбросить тебя оставшуюся часть пути.

– Простите, кто такой Джона?

Моя голова кружится.

– О. – Смех Агнес мягко и мелодично звенит в моем ухе. – Извини. Он наш лучший пилот. Он позаботится о том, чтобы ты добралась сюда в целости и сохранности.

«Наш» лучший пилот, отмечаю я. «Мы» заплатим за твой билет. Она назвалась подругой, но я понимаю, что с отцом их связывает нечто большее.

– И Рен будет рад тебя видеть.

Я колеблюсь.

– Он сказал вам это?

– Ему и не нужно это говорить. – Она вздыхает. – Твой отец… он сложный человек, но он любит тебя. И у него много сожалений.

Может быть, эта Агнес и смирилась со всем тем, что Рен Флетчер не говорит и не делает, но я – нет.

– Мне жаль. Я не могу просто запрыгнуть на самолет и прилететь на Аляску…

Мои слова расходятся с делом. По правде говоря, сейчас у меня нет ни работы, ни других серьезных обязательств. А что касается Кори… Я, вероятно, могу слетать на Аляску и вернуться, и он никогда не узнает об этом.

Я легко могла бы улететь, но это уже неважно.

– Я знаю, что прошу многого. Пожалуйста, подумай об этом. У тебя будет шанс узнать Рена. Я думаю, он бы тебе очень понравился. – Ее голос становится хриплым, и она прочищает горло. – У тебя есть что-нибудь, чем можно писать?

– Э-э-э… Да.

Я достаю ручку из нагрудного кармана рубашки Саймона – у него всегда есть ручка наготове – и записываю номер телефона Агнес на тыльной стороне его руки, хотя, скорее всего, он уже отображается на дисплее вызова. Агнес также дает мне адрес своей электронной почты.

Когда я кладу трубку, то замираю в оцепенении.

– У него рак.

– Я догадался, что речь идет от чем-то таком. – Саймон кладет руку мне на плечо и притягивает меня к себе. – И эта женщина, которая звонила, хочет, чтобы ты навестила его.

– Агнес. Да. Она предлагает навестить его. Но отец не хочет, чтобы я была там. Он даже не собирался мне ничего говорить. Он собирался просто пойти и умереть, не предупредив меня.

Мой голос ломается. Этот человек, которого я даже не знаю, все еще ранит меня так глубоко.

– И что ты при этом чувствуешь?

– Как ты думаешь, что я чувствую?! – Я срываюсь, а на моих глазах выступают слезы.

Саймон остается спокойным и собранным. Он привык, что на него кричат за его назойливые вопросы – моя мама и я, а еще его пациенты.

– Ты хочешь полететь на Аляску, чтобы встретиться со своим отцом?

– Нет.

Саймон приподнимает бровь.

Я вздыхаю с отчаянием.

– Я не знаю!

Что мне делать с этой информацией? Как я должна чувствовать себя из-за возможной потери человека, который причинял мне только боль?

Мы сидим тихо и наблюдаем, как Тим и Сид вылезают из-под машины, их горбы подрагивают от шагов, пока они направляются к мусорным бакам в конце нашей подъездной дорожки. Потом еноты встают на задние лапы, чтобы ударить передними по синему баку, пытаясь опрокинуть его своим весом. Они перекидываются репликами туда-сюда, лишь изредка бросая взгляды на нас.

Я вздыхаю.

– Он никогда не прилагал усилий, чтобы узнать меня получше. Почему я должна прилагать усилия сейчас?

– Может быть, потому что это лучшее время?

В этом весь Саймон. Всегда отвечает на вопрос другим вопросом.

– Позволь мне спросить тебя вот о чем: как ты думаешь, ты сможешь получить что-нибудь от поездки на Аляску?

– Кроме фотографии с маминым донором спермы?

Саймон корчит неодобрительную гримасу в ответ на мою неудачную шутку.

– Извини, – бормочу я. – Наверное, у меня просто низкие ожидания от человека, который за двадцать четыре года не позаботился о том, чтобы хоть раз встретиться со своей дочерью.

Он должен был приехать в Торонто. Он позвонил мне за четыре месяца до моего выпускного в восьмом классе и сказал, что приедет на него. Я начала плакать, как только повесила трубку. Весь гнев и обида, которые копились годами, за все дни рождения и праздники, которые отец пропустил, мгновенно рассосались. И я искренне верила, что он будет там, что он будет сидеть в зале с гордой ухмылкой на лице. Я верила в это до тех пор, пока папа не позвонил за два дня до церемонии и не сказал, что «что-то» случилось. Чрезвычайное происшествие на работе. Он не стал уточнять.

Мама перезвонила ему. Я слышала ее гневный голос сквозь стены. Я слышала ультиматум, который она предъявила сквозь слезы: либо он определится со своими приоритетами и наконец-то приедет к своей дочери, либо навсегда покинет нашу жизнь, ежемесячные чеки на алименты и все такое.

Он так и не приехал.

И я принимала академическую награду на сцене с опухшими глазами, вымученной улыбкой и молчаливым обещанием самой себе, что я никогда больше не доверюсь отцу.

Саймон колеблется, его мудрые глаза вглядываются в темноту.

– Знаешь ли ты, что твоя мать все еще любила Рена, когда мы поженились?

– Что? Нет, она не любила его.

– Любила. Очень сильно.

Я хмурюсь.

– Но она была замужем за тобой.

– Это не значит, что она уже не любила его. – Его взгляд становится задумчивым. – Ты помнишь, как она проходила через этот этап, когда она изменила прическу и начала заниматься спортом почти каждый день? Она была очень раздражительна со мной.

– Смутно, но да.

Она перекрасила волосы в платиновый блонд и начала одержимо ходить на йогу, обращая вспять смягчающие эффекты среднего возраста и снова делая свое тело твердым. Она бросала Саймону мелкие шпильки между глотками утреннего кофе, придиралась к его недостаткам во время обеда и устраивала колоссальные ссоры из-за всего, чего он не сделал к ужину.

Помню, я думала, что это странно, что я никогда не видела, чтобы они вообще ссорились, тем более так часто.

– Все началось после того, как позвонил Рен и сказал, что приезжает.