– Писатели обычно страшно прожорливы. Особенно с досады, что водки нет. А, на будущее: нападет писатель – выпить не давай. Сгинешь.

Справившись с дверью и замком, она вручила ключ Ане и устремилась в конец коридора. Аня с трудом убрала ключ в карман и с еще большим трудом убрала руку от рукописей, за которые хотелось взяться немедленно. Она счастливо вздохнула, извлекла телефон и зашагала за Наташей, на ходу набирая ответ на вопрос в соцсети.

Нельзя заставлять читателя ждать.

Читатель ждал в темной зашторенной комнате странного убранства: на тросике, натянутом вдоль стены, висели плечики с очень разной одеждой – пиджаками, униформой, спецовками и повседневной, среди которой не нашлось бы разве что черного худи. В углу стоял стеллаж, уставленный причудливой коллекцией современных головных уборов, от бейсболок и ушанок до полицейских фуражек и строительных подшлемников. На полу вокруг стеллажа теснилась разномастная обувь.

Небольшой стол у окна был подсвечен экраном ноутбука. Экран занимала страница группы «Журнал “Пламя”» в соцсети. Страница была полупустой: несколько старых обложек и релиз, завершающийся словами «Рукописи не горят, но “Пламя” не гаснет. Пойдем на свет вместе». Под релизом висели всего два комментария.

Первый – «Полина: А сохранился ли архив журнала? Я предполагаю, оттуда можно много интересного взять».

Второй – «Николай: какие тексты принимаете?)))».

Под вопросом Николая заморгал значок, сигнализирующий, что кто-то печатает ответ. Через секунду он явился: «Журнал “Пламя”: Николай, файл с требованиями к текстам прикреплен к описанию группы».

Мужчина, неподвижно сидевший перед ноутбуком, рассматривал ответ очень долго, – а потом принялся набирать текст в телефоне, лежавшем на колене. Отправленное сообщение звякнуло.

На экране ноутбука вспыхнул ответ Николая: «понял спасибо».

Мужчина положил телефон на стол и принялся набирать в ноутбуке реплику от имени Полины: «Буду признательна за содержательный».

Значок «Собеседник печатает ответ» заморгал снова.

Мужчина стер текст и перешел в режим ожидания.

Он умел ждать, отслеживать перемены и использовать обстоятельства. В этом отношении за четырнадцать лет ничего не изменилось.

Он и сам не слишком изменился с тех пор, хотя даже Наташа, которая до сих пор время от времени видела его в кошмарных снах, вряд ли узнала бы его. Ведь видела она только черное худи, которое убийца ее матери с тех пор не носил.

Редкие машины жужжали за черными окнами, под потолком звенела древняя люминесцентная лампа, а плотно закрытая дверь всё равно пропускала неровный бубнеж из торцевого зала. Леночка медленно и громко тюкала по клавишам, явно заполняя таблицу, на которую поглядывала с утомленной ненавистью. Паша стрекотал почти беззвучно.

Юля, насладившись звуковым сопровождением реальности, не стала возвращать наушник в ухо, а убрала его в футляр вместе со вторым, захлопнула ноутбук и глянула на циферблат фитнес-браслета. Пора. Она встала, сунула ноутбук в сумку, у двери надела пальто и сказала, внимательно изучая себя с помощью селфи-камеры телефона:

– Я в мэрию и в водоканал. С Му-му рядом и ищите, если что. Споки ноки.

Юля сделала ручкой. Паша махнул в ответ. Леночка не отреагировала. Юля вышла, неплотно прикрыв дверь. Это добавило громкости, но не внятности напористым речам далеких ораторов, перебивающих друг друга.

Леночка прекратила печатать и сообщила с глубоким чувством:

– Школа клоунов. Мало нам было Наташкиных хохмочек, потом Юлька у нее нахваталась. А теперь еще и этих подвезли. Они каждый день вопить будут?

– А я бы послушал, – сказал Паша. – Журнал, настоящий! А не наша хрень рекламная…

– Эта хрень рекламная тебя кормит, – напомнила Леночка. – «Вечерки» нет, забудь. И журнал этот – ненадолго; набалуются и грохнут. Кстати, из пресски звонили про волонтеров. Я сказала, завтра модуль будет.

– Сказала – значит, будет.

– Влетишь, – предупредила Леночка. – На всю зарплату.

– Ай, сколько той зарплаты-то…

– Уж побольше, чем в «Вечерке» было.

Паша вздохнул. Леночка ужаснулась:

– Неужто поменьше?

– Меньше не бывает в принципе. Всё равно жалко. Там я делом занимался, а не этим вот.

Он со стуком отодвинул клавиатуру. Кресло попробовало разложиться. Паша спешно выпрямился.

– Радуйся, что такое есть и что платят… – предложила Леночка, оборвала себя раздраженным жестом и вернулась к таблице. Паша опять прислушался к далекому спору – и завозился, чтобы встать, не роняя себя и всё вокруг.

– К Наташке попрошусь писать, – пробормотал он. – Если соплюху взяли без опыта… Без сисек даже…

– У тебя с сиськами еще хуже, – заметила Леночка.

Паша придвинул клавиатуру и тут же в сердцах ее отодвинул. Леночка ехидно улыбнулась таблице и посоветовала:

– Ну вот и объедините размеры. Поклонись ей, приглянись, станешь звездой литературы. Если через этих бесноватых пробьешься.

Она кивнула на дверь. Далекий спор звучал чуть громче.

На столике за опустевшими блюдцами и бутылками выключились, синхронно щелкнув, два бурлящих чайника. Полтора десятка человек вокруг, в основном пенсионного возраста, бурлили, не собираясь выключаться. Аня осторожно скользила между ними, то и дело останавливаясь, чтобы уберечь от опрокидывания поднос, уставленный колоннами бумажных стаканчиков и разномастными коробками с печеньем и пакетным чаем. Беречь было непросто: гости были буйны и в речах, и в жестах, а комната, издевательски названная конференц-залом (причем, скорее всего, не раньше сегодняшнего утра), оказалась рассчитанной на чопорные посиделки, а не на дискуссии в жарком, тем более мобильном режиме. Но писатели повскакали почти сразу, и вернуть их в сидячее положение оказалось невозможно. Каждый, похоже, считал, что убедительность выступления прямо пропорциональна громкости и высоте, с которой оно льется. Самый приземистый дедок, натурально, подпрыгивал на ударных моментах выступления, которого всё равно никто не слышал, потому что почти все выступали одновременно и напористо.

Было громко, жарко и невыносимо тесно. Тесноты добавляли высоченные, по грудь, стопки газет и листовок разной степени древности, громоздившиеся возле двери, а также верхняя одежда, которую гости то и дело поднимали, нечаянно сбросив со спинок хлипких складных стульев. От одежды несло табаком, по́том и несвежестью, от гостей – тем более.

Аня с трудом обогнула самого несвежего, кажется, и самого громкого оратора – крупного старика с лысой макушкой и седыми прядями до плеч. Пряди были засаленные, как и коричневый костюм, под который старик поддел пестрый свитер. От одного взгляда на него становилось душно, а от воплей еще и тошно – и от интенсивности их, и от смысла. Аня, как и все присутствующие, накрепко запомнила, что это Дарченко Максим Эдуардович, глава местного Содружества писателей, автор множества публикаций в центральной прессе и местных сборниках, а также дипломант кучи премий с нелепыми названиями. Сборники, вырезки и дипломы он притащил с собой в здоровенном драном пакете, но от мысли козырять ими отказался, обнаружив, что половина гостей подготовилась к встрече столь же основательно.

Дарченко решил брать горлом.

– Магистральным направлением нашего общего журнала должно стать патриотическое воспитание! – проревел он.

Голос у Дарченко был надреснутым, но зычным.

Публика вскипела, причем только часть невнятным словом, а другая – активным действием, как по команде бросившись к чайному столу. Видимо, многие заинтересованно следили за дрейфом Ани сквозь писательские торосы и отдельные ропаки. Над столом замелькали шерстяные, кружевные, заштопанные рукава, из которых торчали столь же разнообразно постаревшие пальцы, с одинаковым проворством расхватывавшие печенье, пакетики с чаем и бумажные стаканчики.