«Что это?» – невольно восклицаю я. «Красиво?» Это голос Баклая, командира корабля. Он стоит рядом и тоже смотрит на лес. Я так увлекся превращениями коридора, что не слышал и не видел, как он подошел. «Это березовая роща. На планете, к которой мы летим, их много». «Наверное, на Земле очень интересно?» – спрашиваю я. Баклая чуть морщит губы, что у него означает улыбку: «Не приходилось бывать на этой планете». Заметив мое удивление, он неожиданно улыбается по-настоящему: «У нашего корабля совсем иная задача. А Земля изучена уже достаточно хорошо». Видя мое замешательство и непонимание, Баклая откровенно смеется: «По крайней мере, так считают почти все в Космическом совете. Но я по собственному опыту знаю, что и Земля, и Z-Амбра – одинаково таинственные планеты. Ну что ж, отдыхайте, развлекайтесь, а когда будет время, заходите ко мне, думаю, нам есть о чем поговорить». И Баклая уходит, оставляя меня в полной растерянности.
Оказывается, березовая роща полна жизни. Кого только я ни встречаю в ней! Стою перед светящимся в стене экраном и смотрю, с каким же животным и растительным миров столкнулся сегодня. Полевая мышь, барсук, крот, лиса, заяц. А вот медведь – огромный зверь, вставший на задние лапы и бросившийся на меня. Здесь, в березовой роще, я чувствую сильный, резкий запах косматого чудовища, шагаю навстречу и прохожу через него. Голограмма, даже самая хорошая, такой не бывает: я вижу не только грязные клочья шерсти, но и мышцы, сосуды, пульсирующую кровь, кости медведя, а главное, у меня резко начинает болеть тело, особенно глаза, словно я просочился не через созданную потоками света фигуру, а через что-то материальное, плотное.
Смотрю дальше: двадцать три вида бабочек и насекомых поменьше, птицы… Но все это делаю как-то механически, мысли словно текут вторым планом. А на первом – слова Баклая: «…по собственному опыту знаю, что и Земля, и Z-Амбра – одинаково таинственные планеты». Что он имел в виду? Z-Амбра изучена вдоль и поперек из космоса, ее просвечивали и прощупывали всеми известными способами. Непосредственно на планете побывали всего три экспедиции, но вторую и третью можно считать визитами вежливости: их, как туристические группы, повозили по Z-Амбра, показали достопримечательности и попросили вежливо, но достаточно убедительно воздержаться от последующих посещений – их будут расценивать как попытки вмешательства. Об этом есть подробные отчеты, список всех участников, данные на них. Первая Заповедь Межгалактического Совета запрещает насильственное вмешательство в жизнедеятельность какой бы то ни было цивилизации, если она не представляет реальную угрозу другим цивилизациям. Перемещения Z-Амбра таковыми не были признаны, они лишь доставляли неприятности, с которыми жители планет пяти солнечных систем достаточно успешно справляются сами. Поэтому попыток установить более тесный контакт, уговорить вступить в Межгалактический союз не предпринималось. О первой экспедиции говорилось, что почти все ее члены погибли. Ни имен, ни дат, ни результатов – ничего. Я обращался во все архивы, в том числе и в Главный, в поисках хоть какой-нибудь информации, но безрезультатно. Неужели Баклая был в первой экспедиции?
Нет, такого просто не может быть! Но почему он сказал: «…И Земля, и Z-Амбра – одинаково таинственные планеты»? Впрочем, что я знаю о планете, к которой мы летим? В числе загадок космоса (а я изучал эту проблему достаточно серьезно) Земля, судя по известным мне источникам, не значится. Цель нашего полета – сбросить на планету какой-то контейнер. Что за контейнер, какого его содержимое, неизвестно ни мне, ни другим курсантам. Слишком много неясного, загадочного. Надо попытаться прояснить все у Баклая, тем более что он меня приглашал зайти. И я отправляюсь к нему.
Сижу в жилом помещении, которое занимает капитан, на непонятном и неудобном предмете, который Баклая гордо представил: «Старинное кресло с планеты Земля». Держу в руках странную чашку какого-то горячего напитка с приятным запахом. Капитан понимает, что расспрашивать о каждой вещи мне неудобно, и охотно объясняет: «Это кофе, тоже с этой планеты, и, замечу, превосходнейшего качества. Бодрит, повышает тонус и способствует приятной беседе». Первый раз вижу Баклая таким веселым и раскрепощенным. Все на борту «Центуриона» привыкли к другому капитану: предельно точному, конкретному в словах и приказах, замечающему любую, даже незначительную оплошность. Для нас, практикантов, из которых на девяносто процентов и состоит команда корабля, вообще одного взгляда суровых глаз на жестком, неулыбчивом лице было достаточно, чтобы понять, что мы что-то сделали не так и бежать исправлять ошибку. Баклая словно закован в форму, опутан инструкциями, и кто-то из практикантов после тщетной попытки хоть что-то узнать о нем от постоянных членов экипажа предположил, что капитана отправили на «Центурион» за какую-то провинность.
Чтобы преодолеть робость, спрашиваю: «Кофе с Земли? Но ведь Вы говорили, что ни разу не были на этой планете». – «Не был, – смеется капитан, – но кофе пью. Как оно попало на борт – мой маленький секрет». Он как-то резко грустнеет, вздыхает: «На Земле, к великому сожалению, не был». Я молчу, чувствуя, что капитан выскажется до конца, и не ошибаюсь. Баклая снова вздыхает: «То, что Вы, молодой человек, видели в демонстрационном коридоре, не самые богатые в смысле растительного и животного мира места Земли, за исключением последнего показа. Вы побывали в пустыне, полупустыне, два раза на высокогорье в разных полушариях планеты, в районе Южного и Северного полюсов и в среднем поясе, в березовой роще. Если продолжите свои походы, узнаете много нового, прикоснетесь к прекрасному миру. А теперь задавайте вопросы. Начинайте с тех, что попроще».
Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не спросить о Z-Амбра, о загадочности Земли, и интересуюсь любимым детищем капитана – демонстрационным коридором. И очень скоро на этот коридор полностью переключается все мое внимание: Баклая, посмеиваясь, рассказывает поразительные вещи, которые с трудом укладываются в моем сознании. То, что демонстрационный зал оказывался огромным, не иллюзия – расширяется пространство. Для полетов в космос используются пространственно-временные коридоры, этого было достаточно, работа над совершенствованием приборов для изменения пространства долго не велась, а сейчас она возобновлена. Я не могу сдержаться от удивления и поверить даже в то, что видел своими глазами, ведь для подобных манипуляций, которые осуществляются только по специальному разрешению Межгалактического совета, необходима огромная мощность, которую «Центурион» вроде бы не может дать. «Да, не может, – соглашается Баклая, – но здесь использованы иные принципы свертывания пространства, на корабле по моей просьбе установлен первый аппарат нового поколения».
«А медведь?! – восклицаю я. – У меня до сих пор болит все тело». И слышу в ответ, что это дело обычное: Баклая включил молекулярный синтезатор, но всего на одну десятую процента мощности, и на «Центурионе» находится первый, опытный экземпляр переносного прибора.
Моему изумлению нет предела: «Почему на этом корабле есть оборудование, которого нет больше нигде?». Капитан хитро улыбается: «Но ведь надо где-то его опробовать». У меня ощущение, что я сплю, так все нереально, ведь еще совсем недавно преподаватели в высшей школе косморазведки говорили, что молекулярных синтезаторов нет. Их просто никто не разрабатывал и не делал – из-за невероятной сложности решения этого вопроса и за ненадобностью.
«Для первого раза достаточно вопросов, – хохочет капитан, – а то мои ответы повергают практиканта в состояние шока». Он переводит разговор на другую тему, мы пьем изумительный напиток – кофе, и я рассказываю про учебу, предыдущие практики, как зародился мой интерес к Z-Амбра. Баклая внимательно слушает, задумчиво кивая головой, потом неожиданно прерывает меня на полуслове: «Я обращу тебя в свою веру, ты будешь разгадывать загадку Земли – я уже стар, мне нужен продолжатель моего дела. Договорим завтра. А теперь спокойной ночи», – и довольно бесцеремонно выставляет меня за дверь.
