По совету одной училки, сообщившей, что на тверском филфаке есть недобор мужеского пола, я стал готовиться к сдаче экзаменов. С горем пополам перевалил через проходной балл – опять же благодаря своему приличному для провинциала знанию иностранного языка, – и меня внесли в списки первокурсников. Началась уже другая, как это обычно пишется в плохих книжках, вроде этой, взрослая жизнь.
Иногда, спьяну, мне снится Арбузик. Тот – утопший – не снится. В снах Арбузику непременно семь лет, а в руках он держит полосатую кепку, с горкой наполненную ярко-оранжевыми ядрами шиповника. Он улыбается мне во всю ширь своей детской улыбки, и летний ветер колышет ему белёсые волосы с наползающей на глаза чёлкой. Хорошо тебе там, наверное, – на небесах…
Аминь тебе, Арбузик…
А нам жить.
Куксы-Буксы и тётя Ася / 1997
Таким образом до Тибра, моря Адриатического,
Чёрного и пределов Индии, обнимая умом
государственную систему держав, сей монарх
готовил знаменитость внешней своей политики
утверждением внутреннего состава России.
Н. М. Карамзин «Об истории государства российского»
На Казанском вокзале неугомонным цыганским табором загрузились в суставчатую, защитного цвета гусеницу поезда. Так как добирались по бесплатным ксивам от Министерства путей сообщения, то каждый сустав-вагон смог принять в себя (без ущерба для пассажиров) по 8 человек от всего нашего кагала, окончившего проводницкие курсы. И это с учётом третьих полок. Детской считалочкой: «шышел-мышел-пёрнул-вышел» решили, кому чемоданы и баулы будут братьями по крови и поту в дороге.
В нашей восьмерке две девахи. Им – вне конкурса, выпало по нижнему лежаку. Мне и Серёге достались вторые полки, а Костяну, Андрюхе и Ваньке – верхотура и боковые. Чтоб не особо фашиствовать, всё же решили «верхи» подменять. У них тоже кости не титановые на голом пластике бултыхаться. А на матрасе на верхних полках особо не повтыкаешь – соскальзывает. Машинист тормознёт – брякнешься с трёхметровой выси.
Ехать полтора суток. Город-курорт Новороссийск – конечная станция и, одновременно, пункт назначения. Там наш патлатый «команданте» по имени Вадим сдаст нас местному персоналу ВЧД-14 Северокавказской железной дороги. Жить между рейсами предстоит в старых, списанных вагонах. Что-то типа кладбища кораблей из пиратских романов, но только на суше. Фекальные удобства, как и обещано, в зарослях лопухов и в тени диких абрикосов. Говорят, эти абрикосы на юге – повсюду. Море тоже увижу впервые…
***
Замеченное по случаю объявление в коридоре центрального корпуса гласило:
Приглашаются все желающие (учащиеся 1—5 курсов) для работы проводниками на летний период! Южное направление. Организационный сбор такого-то числа, в актовом зале Медакадемии.
Судя по обвалившейся штукатурке и стенам, крашенным голубой, отстающей от них, эмалью, актовый зал Медакадемии перевидал много помимо оккупации города Калинина во время ВОВ. Массивные колонны в зале подпирали потолочную округлость с щербатой лепниной; в воздухе стоял кислый запах латанных-перелатанных дерматиновыми аппликациями кресел. Сами кресла были скреплены в длинные театральные ряды. По обнажившейся кое-где «древней» кирпичной кладке читалось, что зал застал ещё заформалиненную в сосновых бочках требуху калик перехожих (читай бомжей), над коей колдовали свои лабораторные работы эскулапы эпохи Ивана Грозного. Словом, антураж был аховый…
Я чутка опоздал. В углублениях расшатанных кресел сидела добрая сотня студентов обоих полов с тетрадками на коленях и что -то записывала. Прошмыгнув в громыхнувшую за спиной массивную деревянную дверь, я плюхнулся на кресло в заднем ряду и постарался слиться с аудиторией в слушательском экстазе.
На кафедре, обстреливая пространство эхом, стоял уже помянутый Вадим. Повадками, а ещё более стрижкой «под битлов» он походил то ли на остепенившегося после женитьбы неформала, то ли младшего научного сотрудника эпохи 60-х. Прислушавшись к спичу, я понял, что он травит байку про то, как проводнику запросто нарубить бабла на проданном по три раза грязном постельном белье. Оно же, на проводницком сленге, – «китай»: уже пользованное один раз пассажиром бельё заново складывается по швам, увлажняется водой (некоторые профи подсыпают даже хлорку для аромата), и кладётся под матрас. Поспав на «китае» часов пять, получаем почти новый, свежий комплект. Его-то и можно продать не шибко внимательному или поддатому пассажиру по второму, а при случае (если человекопоток сменяется, как это бывает на проходных станциях по ночам), по третьему разу. Денежный куш – в карман пройдохи-проводника.
Бельё это, само собой, заведомый рассадник заразы. От банальной чесотки, минуя блуждающие твёрдые шанкры, прямиком к (не дай божЕ!) бубонной чуме, от которой в своё время передохло пол-Европы. Внимание на это не обращаем, а пассажиры и не знают, – если сами не владеют «шаолиньской» техникой.
Зная эти тонкости и то, что железные дороги в нашем государстве приравнены к военным объектам (ещё недавно по ним циркулировали ядерные ракетные установки, замаскированные под обычные вагоны), можно понять, что главный стратегический враг для неё – дороги и её обслуги в форме – это её прямой потребитель.
Но в Рашке так в любой сфере: продавцы ненавидят покупателей, власть срёт в раззявленные рты электората, а проводники за глаза хают тупорылых пассажиров. Вынужденная и волей-неволей разумеемая во всём цивильном мире конвенция ВЗАИМОЗАВИСИМОСТИ одних от других, по щучьему веленью, оборачивается в России неприязнью на уровне генома.
В последующие три недели я усиленно конспектировал в тетрадь строение нутра пассажирского вагона. К экзамену запомнил только некие «буксы» – что-то типа стальных нахлобучек на колёсах с химическим порошком внутри – и «три долгих гудка в тумане», которые должен выдать машинист при замеченном им пожаре.
Главное, что предлагалось запомнить, это: когда в колесе образуется трещина, порошок в буксах самонагревается, поэтому на остановках проводник обязан тыльной стороной ладони апробировать его температуру. На практике выяснилось, что этим занимаются обходчики в оранжевых безрукавках, постукивая по колесам специальными чугунными закорюками. Наверняка вы слышали на крупных станциях, как воздух оглашается приятным металлическим перезвоном? Это оно.
Экзамен сдали все.
***
Почти весь вагон заняли малолетние московские самбисты в сопровождении коренастых тренеров. У тренеров лица бульдогов, вступивших в кровосмесительную вязку с носорогами. Самбисты – носорожки калибра 1/2 от тренерского. Едут на соревнования в Ростов-на-Дону. Помимо четырёх взрослых, спортсменов сопровождали две приблудные шалашовки лет по 14. Может заслуженные пионервожатые?
Ещё в Москве самые шпанястые борцы стали кучковаться в тамбуре: покуривали тайком, пряча сигареты в кулачки. Выходили по очереди тискаться и сосаться с девками. Нас, как провинциальных лохов, – не стеснялись. Ходили мимо нашего купе с дебильными столичными смехуёчками. Держали наготове удалой «рычаг с заломом».
Где-то часа через два ходу дети достали пузырь водки и пустили его по кругу. Окунулись несокрушимым самбистским мозгом в атмосферу угара вдали от глаз родителей. До тренеров в первом купе – не близко, до соревнований – тем паче. Обходились сентенцией, мол мастерство не пропьёшь.
Мы тоже не бездельничали. Начали раньше детей. Под вечер я сам походил на чемодан с пьяными колёсиками, который можно сдвинуть с места токмо упряжкой слонов.
Дальше помнится лишь (такие вещи почему-то всегда чувствуешь кожей, словно «белый маг» Юрий Лонго) небольшая стычка с пиитами кимоно и татами. Впрочем, быстро разрулилось привлечением высшего тренерского состава и пары совместно раскуренных косяков забористой московской шмали.
Отдельно сознание выхватывает из затхлого чулана бесовства: забеги гонцов за ацетонистой водкой к вокзальным буфетам; отставание от поезда (красный стоп-кран в кулаке); сальные анекдоты для заливистых баб; пейзаж за окном – напоенная ароматами трав «тарособульбовщина»; песочные уступы оврагов, как храмы мачу-пикчу в Южной Америке, и МАТУШКА-СТЕПЬ – лысая ширь для игры в гольф у доисторических титанов. Вся утыканная телеграфными столбами, вибрирует жарким от солнца тандыром…
