– Ага, рамочки хорошие. Я бы такие взяла под семейные фотографии, – сказала я.

– Ты просто невежда!

Это она выдала после часа нашего гуляния по залам галереи, где недавно открылась выставка когорты новоявленных живописцев. Ирина, моя подруга детства, утверждала, что все приличные люди просто обязаны ее посетить. Либо их нельзя более будет считать приличными.

– Ира, ну почему сразу «невежда»? Я не очень люблю есть что попало, носить что попало и любоваться чем попало я тоже не люблю.

– Да что ты о себе возомнила? – Ирина аж задохнулась от возмущения, – Тебе вообще ничего не нравится. В прошлый раз твоему изысканному вкусу не угодил даже Архип Лентулов!

– Ну, во-первых, если не ошибаюсь, его звали Аристарх. И то, что он творил сто лет назад, на мой взгляд, ценности его работам никак не добавляет. Все, пошли отсюда, – повернувшись, я уже сделала пару шагов по направлению к выходу, но столкнулась с весьма экзальтированной особой. Дама выглядела столь эксцентрична, что это мешало даже приблизительно определить ее возраст.

– Простите! – на ходу буркнула я, но не тут-то было…

– Вы уже уходите? – рука особы вмиг превратилась в шлагбаум, а на ее лице отразился симбиоз разочарования и удивления, – Вам не понравилась наша выставка? Очень жаль!

Ирина, добрая душа, решила утешить это пестро одетое создание и поспешно сказала:

– Ну что Вы! Такие работы чудесные! А Вы, вероятно, устроительница и хозяйка, так сказать?

– В некотором роде… Вообще, я – художница. Вот с некоторых пор работаю в Вас в Павлограде. Меня зовут Лана Горская. Возможно, Вам приходилось обо мне слышать?

После секундного замешательства Ирина вывела нас из неловкости:

– Да-да, конечно, где-то я, кажется, читала… А Вы в каком жанре работаете?

– Я – портретистка.

– Боже, Марина, ты слышишь? Это же нужно быть настоящим мастером, чтобы…

Все. Ее понесло. Это у Ирины с детства. Люди с богемным налетом вызывают в ней просто благоговейный трепет. Вот такой пунктик. Это оттого, что ее в свое время дважды не приняло в художественное училище, пришлось оканчивать педагогическое. С тех пор столько вод утекло! Но Ирина, отличный учитель, между прочим, превращается иногда просто в какого-то восторженного щенка, стоит ей лишь рядом появиться такому вот чуду разноцветному, гордо именующему себя «Художник». А портретистка Лана, видимо, решила, окончательно загипнотизировать бедную Ирину:

– У Вас удивительное лицо! Да, очень выразительное. Просто просится на полотно. И весь облик. Такая органика!

– Что? – не сдержалась я. – В деревне органикой называют навоз. Так и говорят: «Вывоз органики на поля». И если моя подруга Вам чем-то напоминает…

Я послушно умолкла под сверкнувшим взглядом Ирины. А Лана раскатисто рассмеялась, обнажив великолепный фарфоровый зев. Видать, и вправду, художница стоящая! Деньги, по крайней мере, есть.

– Ну что Вы! «Органика» – это чисто специфический термин. Значит, органичность, гармония… Я бы, в самом деле, с удовольствием написала Ваш портрет, милая… Если Вы не против, конечно. Вот моя визитка.

Ирина аж привстала на цыпочки. Пора спасать подругу. Со словами: «Всего доброго, нам пора. Ира, я жду тебя в машине» я вышла на улицу. Надеюсь, совесть у подруги есть, и она не заставить меня ждать более пяти минут.

А пока я купила на книжном развале у входа какой-то иностранный журнал. Купила, кстати, исключительно из-за обложки. На ней был изображен огромный красный цветок. Обожаю все красное! Правда, листая его в машине, поняла, что журнал старый, ему почти год. Ну и что? Он красивый! А это главное. Потом на досуге почитаю. Бросила его на заднее сиденье.

Наконец, выпорхнула раскрасневшаяся Ирина. В шубке нараспашку, на ходу поправляя шпильки в тяжелом пучке волос. Я в очередной раз залюбовалась подругой. До чего же хороша! Несмотря ни на что. Ни на приближающийся сороковник. Ни на неудачную личную жизнь. А вернее, ее отсутствие, ни на прочие обстоятельства женщины, воспитывающей двух детей при отсутствии мужа.

– Так, студия «Антика», художник Лада Горская, телефон…, – прочитала визитку Ирина, едва только утроилась рядом в машине, – Марин, как ты думаешь, сколько она взяла бы за портрет?

– Ты это серьезно?

– А что? Представляешь, я – в старинном больном платье…

– Каком именно?

– Ну нафантазирует сама что-нибудь. Кстати, я забыла телефон сегодня.

– И уже далеко не в первый раз!

– Ну да… Ну, ладно тебе смеяться! Запиши на свой, а? А то я все равно эту визитку потеряю, ты меня знаешь.

– Да уж. Как ты только голову до сих пор не потеряла! – я достала свой телефон и записала телефон художницы. – Ну что, в Переборы? Или планы изменились?

– Не изменились. Надо съездить. Никита ждет. И что бы я, безлошадная, без тебя делала? – Ирина извинительно улыбнулась.

– Пропала бы, конечно! А мне все равно делать нечего. Сережа опять в командировке. Так что, я – женщина ужасно свободная!

– «Ужасно свободная!». Это – полная бессмыслица. Как-то не звучит.

Ирина, видимо, ни на секунду не забывает, что она преподает русский.

– Нет, подруга, никакой бессмыслицы. Я свободна, никому ничего не должна ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра. И это ужасно. Да еще сын позвонил, что раньше каникул не приедет. С ума сойти!

– А я тебе говорила: нечего отпускать в чужой город! У нас что, своих институтов мало?

– Вот твои вырастут – и погляжу, много ли тебя спрашивать будут?

– И погляди. Как скажу – так и будет.

– Ага, мечтать не вредно.

До Переборов – час езды. Сначала мы ехали молча. Я первая нарушила тишину.

– Слушай, а я иногда забываю, сколько мне лет. Серьезно! Они так быстро бегут. Бывает, где-то спросят: «Возраст?», я лихорадочно вспоминаю: двадцать семь, тридцать три, ага, тридцать восемь! И все это – в течение сотой доли секунды. Но помню весь ход своих мыслей. У тебя так не бывает?

– Марин, не будем о грустном!

– Да что что! О чем грустить? Для меня эти цифры – отдельно, а я – отдельно. И уж тебе-то вообще грех жаловаться. Ты в зеркало-то смотришься?

– А кому это надо? Вот тебе повезло в Серегой! А за что тебе это? Ладно, была бы какая красавица. Господи, без слез не взглянешь.

– Правда? Мои дела так плохи? – мне вдруг стало смешно.

– А я? Сколько себя помню – вечно под прицелом. Мужики глаз не сводят. Этим их внимание и ограничивается. А если с кем и познакомлюсь, то все какие-то попадаются…

– Зато мне не предлагают написать мой портрет!

– Да шут с ним, с портретом, – подруга Ирина, похоже, не на шутку загрустила, и я решила использовать для поправки ее настроения проверенный козырь:

– Зато у тебя дети красивые!

– Это – да! И очень умные!

– А что может быть важнее?

– А ничего!

– Вот именно.

Город за стеклом редел на глазах. Еще минут двадцать, и будет коттеджный поселок Переборы, где живет брат Ирины. Никита старше сестры на пять лет, и сколько я помню, всегда был для нее защитой и опорой. В юности многие Иркины кавалеры были им забракованы как негодные и недостойные его сестры, и постепенно его стараниями вокруг Ирины образовался вакуум, который парни боялись нарушить по той простой причине, что никому не хочется ходить с битым носом. Такая вот «поддержка и опора». Ирина сначала воевала с братом, потом устала ругаться и положилась на него абсолютно. Раз, мол, ты такой умный, в райкоме комсомола работаешь, что ж, тебе видней. Ищи! И Никита нашел. Красавец-жених занимал неслабую комсомольскую должность и имел очень большие перспективы. Ира вышла за него замуж, вскоре появились погодки Алеша и Аленка. Красивая благополучная семья вызывала всеобщую зависть. Но вдруг кончился Советский Союз и вместе с ним комсомол. Никита и вкупе с ним его комсомольские друзья не растерялись, нос держали по ветру и ко всеобщей приватизации оказались готовы. А Иркин красавец-супруг неожиданно обнаружил в себе тягу к спиртному, сначала легкую: «Устал как черт, нервы никуда не годятся», а затем – непреодолимую и уже ничем не мотивированную. Никита и Ирина пытались всеми силами вытащить его из этой трясины, но их потуги оказались напрасными. И в один отнюдь не прекрасный день Ирине вдруг сообщили, что обнаружен труп ее мужа. Попал под электричку.