Через несколько месяцев мы окончили школу и все разъехались из Краснополья. Зина уехала поступать в медицинский куда-то на Дальний Восток, где жили родственники ее мамы. На летние каникулы она приезжала не каждый год, и так получилось, что мы не виделись года четыре, а может, и больше, я сейчас не помню. И вот неожиданно встретились на Могилевском автовокзале. Я ее даже в первую минуту не узнал — она как-то и повзрослела, и похорошела. А она меня узнала сразу:
— Ой, Гена, — закричала она чуть ли не на весь вокзал. — Я так давно тебя не видела! Просто не рассказать тебе, как я соскучилась по всем! — и, улыбнувшись, сказала: — И по тебе тоже! — и добавила: — Я слышала, ты стал знаменитым?
— И на Дальний Восток дошли слухи, — отшутился я.
— Мама мне писала, — призналась Зина. — Я там всем девочкам говорю, что в школе училась с писателем. И думаешь, они мне верят? Нет! Говорят, что это все я придумала.
Всю дорогу в автобусе мы говорили без остановки и даже не заметили, как въехали в Краснополье. Вышли мы с ней у почты, не доезжая вокзала: ее встречали родители, а меня, как всегда, тетя Малка.
— До завтра, — сказала Зина, а ее папа пригласил меня заходить в гости.
Тете Малке Зина не понравилась.
— Почему? — спросил я.
— Потому что у них в семье главная — ее мама! — неожиданно для меня сказала Малка, — а в семье должен быть главным мужчина! Мой папа был сумасшедший, но моя мама не разговаривала так с ним, как Софья Марковна с Львом Абрамовичем! Как будто она прокурор, а он — библиотекарь!
— А причем тут Зина? — сказал я. — Зина, может быть, совсем другая!
— Хоть ты и пишешь в больших журналах, но в людях ты еще не разбираешься! Твой дедушка Шеел говорил, когда сидел у дяди Якуба, я запомнила: каким растили, таким и получили! Он имел в виду товарища Сталина, а я имею в виду твою Зину! Она же видит, как живут ее родители, и, конечно, тоже захочет так жить! Генералами все любят быть! Я ничего не говорю, а шейне мэйдалэ, но для жизни это мало.
Дома она поделилась своими мыслями с мамой, но мама ее не поддержала:
— Пусть встречаются, он же не сегодня женится. Повстречаются и сами разберутся: подходят друг другу или нет, — мама всегда мечтала иметь невесткой врача и чтобы ее родители были богатыми. Она мне как-то призналась, что сама прожила очень бедную жизнь: и когда была маленькой, и когда вышла замуж, и ей хотелось, чтобы я жил другой жизнью. Она как-то сказала:
— Малка не понимает, как трудно жить, если считаешь каждую копейку! А мы с папой так живем! Мы ей про это не говорим, она подумает, что она у нас лишняя, но тебе, сынок, я тебе это говорю. И поэтому, дай Б-г тебе жизни, чтобы ты не нуждался в деньгах.
Эти мамины слова я часто вспоминаю, но деньги почему-то все время идут мимо моих рук. И там шли, и здесь, в Америке, тоже.
Я не знаю, женился бы я на Зине в то лето, если бы не судьба. А судьбу мы не выбираем, как написано в Торе!
Лето в том году было дождливое и пасмурное, и все дни я проводил у Зины дома. И самое странное, что я, всегда молчаливый, находил, о чем говорить, и Зина слушала меня, открыв рот. Но я вам скажу, что говорил я обо всем, но не о любви, и Софья Марковна, встретив мою маму, сказала:
— Моя Зиночка в этом году кончает институт, впереди направление, и у них в основном Сахалин, а ваш сын молчит!
— Он у нас стеснительный, — не зная, что ответить, сказала мама, а тетя Малка, которая присутствовала при этом разговоре, спокойно сказала:
— А что ему говорить, когда он еще не собирается жениться.
Тетя Малка хотела своими словами повернуть мою судьбу в другую сторону, но, как говорили древние греки, не пытайся на нити судьбы завязать узел.
Где-то за неделю до начала занятий, до нашего отъезда, Зина устроила дома вечеринку, пригласив почти весь наш класс. Как раз Льва Абрамовича вызвали в область на какое-то совещание, и он, взяв с собою Софью Марковну, оставил квартиру на Зину. Квартира у прокурора была не очень большая, чтобы танцевать, а на улице был дождь, и мы в основном пили и ели. Не помню, как опьянел, просто, когда пришел в себя, увидел, что лежу в постели и рядом со мною Зина. А у постели стоят Лев Абрамович и Софья Марковна.
Что вам сказать? Хорошенькая история для еврейской семьи!
— Я не буду говорить, что у них что-то было, — сказала Софья Марковна моей маме. — Моя девочка не такая! Но они перебрали лишнее, и все могло быть! Не дай Б-г, об этом узнают в Краснополье! — И добавила, посмотрев подозрительно на тетю Малку: — Видно, это судьба! И, вообще, о чем мы рассуждаем, если они любят друг друга!
Прокурор устроил так, что нас записали без обязательного месяца на раздумье! Раздумывать было поздно. Свадьба была у нас большая, громкая, на все Краснополье. На ней было все местное начальство во главе с первым секретарем, и даже приехал кое-кто из области. Пили за нас, за партию, за родину, за советскую прокуратуру!
— Мне кажется, это было празднование Октябрьской революции, а не еврейская свадьба, — заметил после свадьбы папа.
А мама восприняла такую свадьбу, как должное:
— Они знают, как жить и кого пригласить! Слава Б-гу, наш Геник попал в хорошую семью!
Тетя Малка смирилась с моей женитьбой, но свое слово сказала:
— Это, конечно, судьба, и дай Б-г, Геник будет счастливый, но я вам скажу, и можете считать меня сумасшедшей, этой судьбе очень помогла Сонечка!
Уже здесь, в Америке, как-то Зина по какому-то поводу спорила со мной и в сердцах сказала:
— Ничего ты не можешь в жизни! Даже жениться и то не мог! Хорошо, что моя мама догадалась, как тебя женить!
Жили мы с Зиной дружно, споры начались здесь, и я вам скажу, несмотря на то, что женился вроде бы не по своему желанию, я любил ее и тогда, и теперь… Любила ли она меня, я не знаю: после свадьбы она никогда не говорила об этом. Да и до свадьбы об этом говорила ее мама. Мне всегда хотелось услышать от нее слова любви, но, хотя я ей говорил о любви несколько раз в неделю, она только загадочно улыбалась и ничего не говорила. Главным советчиком в жизни у нее была мама, и обо всех семейных решениях я узнавал после того, как Зина согласовывала их с Софьей Марковной. И после этого мое согласие было просто констатацией факта, как умно выразилась ворона.
Так было и с Америкой. Софья Марковна решила, и мы поехали.
Когда стали уезжать первые евреи, Зина как-то сказала:
— Жалко, что у нас нет родственников в Америке.
— А что нам там делать? — сказал я.
— Что все, — сказала Зина и добавила: — У нас уехала медсестра и там уже имеет магазин. Она присылала на работу фотографии: ты бы посмотрел, какой у них дом и какая машина! Я тебе ручаюсь, что наш секретарь райкома такое не видел даже во сне.
Вот так поговорили и забылись. А потом через полгода Зина вдруг сказала мне:
— Что ты думаешь насчет Америки?
— У нас нет там родственников, — развел я руками. — Ты же это знаешь.
— Знала, — поправила меня Зина. — А теперь знаю, что есть. Нашлась мамина троюродная сестра Сима, дяди Нафтоли дочка!
— Какого дяди Нафтоли? — спросил я, первый раз в жизни слыша это имя.
— Они жили в Баку, мы раньше переписывались с ними, а когда дядя Нафтоля умер, связи прервались. Но папа как-то отыскал их следы. Они живут в Нью-Йорке. Ты понимаешь, что это значит для нас?
— Понимаю, — сказал я, — что это очень далекое родство, и нас они вызвать не могут.
— Ты говоришь, как мой папа, — сказала Зина. — Но мама ему сказала: «Ты же все-таки прокурор и неужели не можешь кое-что кое-где изменить! Люди и на меньшей, чем у тебя должности, все делают! Не волнуйся, Ленин на портрете, который висит у нас дома, ничего плохого тебе не скажет, он сам много раз изменял документы! Мы это учили на политзанятиях!» Так что, Геночка, скоро у мамы в Америке будет родная сестра!
Зина посмотрела на меня умоляющим взглядом и тихо сказала:
— Гена, я понимаю, что тебе там будет трудно, но мы же едем туда не ради себя, а ради дочки. Ты представляешь, Наташка вырастет и будет единственной еврейской девочкой в школе! Страшно даже подумать об этом: на нее будут показывать пальцами! И где она найдет еврейского мужа? Надо будет выписывать или из Израиля, или из Америки. Я все время думаю об этом и плачу по ночам, когда ты спишь: я не хотела тебя расстраивать — ведь у нас раньше не было шансов уехать. Но теперь, слава Б-гу, есть, и неужели ты считаешь, что этот шанс надо упустить?
