«А завтра – Господи! – февраль…» А завтра – Господи! – февраль… Любовь без запятых и сводни. С небесных гаваней сегодня Готовы выпустить мистраль. Позёмки выползут из лога, Проснётся в логове метель, И с воем по кривым дорогам Затянет вьюга канитель — Кидаться, ластиться, вздыхать… Как незнакомка, как родная, О ненаписанных стихах Душа февральская рыдает. В ней чёрт ли вычурно хохочет, Иль страсти месит бес босой? Тот – в лоскуты, а этот – в клочья По Малой Спасской колбасой. Дымит реки-Москвы кальян. Легко за тюлевою далью Мне слушать болтовню февралью Через оконные щелья́. И полночью иссиня-белой По закуткам, где чуда ждут, Три сна – Марина, Анна, Белла — Походкой снежною пройдут. Любовь без запятых и сводни Из синей дали – в белу даль, Ведь завтра… Господи, – сегодня! Февраль. «Снегонебо стекает плавно…» Снегонебо стекает плавно Чёрное – в белую заводь ночи. Не сумел я опять о главном — Ни с налёта, ни между прочим. Побоялся опять разрушить Наважденье полупризнаньем, И сутулятся полудуши Друг от друга на расстоянье. «Вьюга в сквере молится…» Вьюга в сквере молится: «стынь, земл я!» У Москвы два полюса — ты и я. Вьюга чешет волосы по мостовой, У Москвы два голоса — твой и мой. Вьюга белым выменем кормит стих. У Москвы два имени — я и ты. Вьюга гонит по миру, как сквозь строй. У Москвы два номера — мой и твой. Вьюга жжёт колючками снеговья. От Москвы два ключика — ты и я… «Мы были нищими – весьма!..» Мы были нищими – весьма! Да от безгрошья нам ли охать? Та полоумная весна Осваивала нами похоть. Мы эти вешние азы Впитали дружною скворешней. Весна же, полная грозы, Хвалила нас за небезгрешье, Хвалила за уменье петь, Водить языческие плясы, За неумение хотеть По правилам десятых классов. Склоняли нас: гнать, гнуть, гноить! Склоняли так, что я усвоил Тогда склонения свои: Весна с весной весну весною. «Любовь – увы! – в зените…» Любовь – увы! – в зените Центробежна. Она уж не любовь. Лишь рвенье Продлить полёт В нелепость. Так грусть после соитья Неизбежна. И тяга к откровенью После трёхсот С прицепом… «Утрата-жизнь. Не оттого ли поиск…» Утрата-жизнь. Не оттого ли поиск Её сопровождает с малых лет? Мы ищем Справедливость, в книгах роясь, Мы ищем Истину, которой – знаем! – нет. Любовь – вот кладам клад от века! И не найдя её в который раз, Мы долго ищем просто человека, Похожего пороками на нас. А станет мудрый лоб в морщинной скани, Искать рванёмся, зеркалу грубя, То – самое простое для исканий И самое пропащее – себя… «Как в юности – недотрога!..» Как в юности – недотрога! — «Кто? Ты, дорогой?» – «Нет, не я». Дорога уже не дорога, Когда заросла колея Бедой-лебедой ли, неверьем, Вдвоём неумением жить. «Я! Я!..» – «Отойдите от двери, Здесь некого сторожить». Не стало нас – сумасшедших Внутри полоумных дрём, А как мы веснились в прошедшем, Дошедшим до нас ноябрём, Дарящим – по бездорожью — Каждому. Кинулись дорожить Даже другдружней ложью, Двойным неумением жить. «Милая! Этот замок На ласки моей клею!..» «Сказки!.. Но эта яма Похожа на колею…» «Поезд рвал города, поезд дыбился кошкой…» Поезд рвал города, поезд дыбился кошкой, По-дебильи упрям, проби вал век плечом. А дебелая муза гляделась в окошко И мурлыкала, как всегда, ни о чём. Гарью встречной беды забивалось дыханье, Разучившись смотреть, боли щупал зрачок. А девчонка-любовь истекала стихами О стихах, о весне, о любви – ни о чём… «С Дед Морозом стол накрою…» С Дед Морозом стол накрою, Звёздным и сухим. Утону в глазах коровьих Маршальской снохи. Забренчу по струнам ржавым, Что бренчу всегда. Спросит: «Это Окуджава?» Подыграю: «Да». Разномирье – песни, званья… Гибель голубят — Безымянье узнаванья В маршальстве себя. Разморило Дед Мороза — Старость да жара. Ах, как свежи были розы У меня вчера!.. |
