Четким шагом он приблизился к машине и, лишь Виктор Семенович вылез из нее, вскинул руку к козырьку:

— Товарищ подполковник, личный состав заставы по случаю открытия памятника героям, павшим в боях с фашистскими захватчиками, построен. Заместитель начальника заставы лейтенант Малюгин.

Виктор Семенович не ожидал такой торжественной встречи и поначалу даже смутился, но смущение его прошло быстро. Он увидел взволнованное лицо лейтенанта, такие же взволнованные лица солдат и почувствовал, что они все готовились к этой встрече и ждали ее, как праздника; радостно стало на душе подполковника в отставке, которого принимали здесь как самого высокого командира, как самого дорогого гостя.

Выслушав рапорт, Виктор Семенович поздоровался о пограничниками, и только смолкло ответное: «Здравия желаем, товарищ подполковник», он, уже не сдерживая своих чувств и нарушая воинский ритуал, прошел вдоль строя и пожал руку каждому пограничнику и даже знаменосцам. Остановившись у знамени, он развернул первое: Памятное знамя ЦК партии и Совета Министров республики; развернул второе: переходящее, победителям соревнования в службе, учебе и дисциплине.

— Спасибо, дети мои. Спасибо, что помните тех, кто мужественно принял смерть. Спасибо, что традиции нашей заставы храните!

— Всей заставой слово дали: никогда не забудем подвига поколения вашего. А сила наша не только в мечте о завтрашнем дне, но и в памяти прошлых дней, — ответил Виктору Семеновичу старший лейтенант Долов и, сделав небольшую паузу, пригласил подполковника и его жену открыть памятник.

Когда они подошли к пьедесталу, знаменосцы склонили знамена, лейтенант поднял руку, а как только полотно, закрывавшее памятник, скользнуло вниз, рубанул рукой воздух. Прогремел залп, второй, третий. Прощальные залпы через тридцать лет после похорон. Тогда хоронили ночью, без салютов, только снимали фуражки и молча клялись биться до последней капли крови. И каждый сдержал эту клятву…

…На несколько минут раньше артиллерийского налета солдаты и Вера с Андрюшкой перешли в блиндажи. Распорядился замполит Шаталов. Он возвращался с проверки нарядов и, когда был уже у самой заставы, услышал шум самолетов, пересекающих границу. Он вбежал в казарму и крикнул: «Застава! К бою!» — а дежурному приказал дать сигнал нарядам, чтобы они возвращались на заставу. Почти все вернулись, лишь два наряда, несшие службу на стыках, не успели. На берегу реки приняли бой и погибли.

Немцы на мыс не стали высаживаться — берег крутой. Переправились метрах в пятистах ниже по течению и сразу же пошли в наступление.

Память Виктора Семеновича сохранила все подробности того утра. Сырой блиндаж, розовая после сна и пытавшаяся казаться спокойной, Вера набивает патроны в магазин ручного пулемета. Ей помогает Андрюшка. Погладил он по нечесаной голове сына и поцеловал его в щеку.

— Не послушала ты меня, Вера. Говорил же, поезжай к своим родителям на лето.

— А ты бы как без меня?

Он ничего не ответил. Еще раз поцеловал сына и жену и вышел из блиндажа в окоп. В бинокль он увидел неторопливо шагающих по лугу фашистов. Шли они будто на прогулку. Рвали цветы, букетики собирали. Из тростника вылетела испуганная крякуха. Эсэсовец (среди наступающих их было десятка два) вскинул автомат, что-то крича, выстрелил. Утка упала, эсэсовец подбежал к ней и носовым платком, как удавкой, привязал к ремню.

А пограничники стояли в окопах, не шевелились. Патроны и гранаты успели перетащить из склада в окопы. Казарма, склады и жилые дома уже догорали, но из солдат никто не был даже ранен. Стояли и ждали команды. А он, начальник заставы старший лейтенант Омбышев, медлил, хотя видел, что каждый пограничник уже облюбовал себе мишень и едва сдерживается, чтобы не нажать на спусковой крючок. Сам он тоже взял на мушку эсэсовца с уткой на ремне. Уже без бинокля хорошо увидел, как немец погладил рукой окровавленную утку и что-то сказал идущему рядом солдату. Оба засмеялись. Невольно палец начал нажимать на спусковой крючок. Еще мгновение, и выстрел бы прозвучал, но усилием воли он сдержал себя: «Рано!»

Еще на десяток метров приблизились немцы, еще на десяток. «Пора», — решил Омбышев и выстрелил в эсэсовца с уткой на ремне. Тот упал как подкошенный. За ним падали еще и еще. Десятка четыре немецких солдат остались лежать на лугу, остальные отступили к реке.

Снова вой снарядов, снова пехота, уже не такая нахальная. Четыре атаки отбила застава. Трупов на лугу добавилось. Но и застава несла потери. Вера не успевала перевязывать раненых. Бинты она уже делала из солдатских рубашек. Перевязанные уходили в окопы на свои места. Потом все затихло.

— Поддержки ждут, — высказал свое предположение Шаталов.

— Что ж, комиссар, и поддержку встретим.

Через два часа на дороге показались танки. Когда до заставы танкам оставалось около километра, они, не снижая скорости, развернулись для атаки. На луг вновь высыпали автоматчики. Казалось, что этой атаки застава не сдержит. Пограничники притихли.

И тут лейтенант Шаталов, засунув за ремень несколько противотанковых гранат, выпрыгнул из окопа. По-пластунски пополз он навстречу танкам. За политруком выпрыгнул из окопа повозочный Григорий Жибрун. Тоже с противотанковыми гранатами.

Пограничники, стреляя по наступающей пехоте, с тревогой поглядывали на замполита и повозочного. Что предпримут? А те, пропустив первый танк, швырнули в мотор гранаты. Гулко разнесся по лугу сильный взрыв. А гранаты уже летели под гусеницы второго танка. Третий танк тоже вздрогнул, будто под ним тоже взорвались гранаты, и, огрызаясь пулеметными очередями, попятился назад. Отступила и пехота, укрылась за крутыми береговыми обрывами от огня пограничников. Атаковать заставу в этот день немцы больше не решались, но затишья для пограничников так и не наступило до самой ночи: только заканчивался артобстрел, налетали самолеты.

Виктор Семенович, стоя у памятника, вспомнил все, что пережил за те несколько часов. Одна бомба разорвалась у самого входа в блиндаж. Вход завалило, и как только осела после взрыва земля, он и несколько красноармейцев, которые находились поблизости в траншеях и окопах, кинулись расчищать вход. Руками и малыми саперными лопатами разгребали они землю. Выли и взрывались бомбы, шипели осколки, но никто не обращал внимания: в блиндаже раненые, там женщина и ребенок.

Андрюшку, раненного в грудь и потерявшего сознание, вынес из блиндажа. Прижимал его плотнее к груди, когда близко разрывался снаряд. Андрюшка тихо стонал, дышал тяжело, с хрипом.

«Не уберег Андрюшку. Не уберег!» — с тоской думал он. А бомбы и снаряды выли и свистели, уже какой раз переворачивая землю на мысе.

Ночью пробрались на заставу колхозники. Четверо пожилых мужиков.

«Давай, Семеныч, жену и дитя твоего. Головой ручаемся за них».

«Может, и солдат тяжелых возьмете?»

«Придем и за ними. Укроем, выходим».

Шестерых солдат унесли в ту ночь колхозники. Пятеро из них остались живы. Не смогли выходить лишь Мазина. И еще Андрюшку. Андрея Омбышева, сына начальника заставы…

Вера Петровна, как и муж, тоже была под властью тяжелых воспоминаний. Сына она тогда похоронила тайком. Три года не знала, жив ли муж, три года жила в постоянной тревоге за себя и за тех, кто спас ее. Если бы немцы узнали, что она жена начальника заставы, не миновать бы виселицы. Только через три года, Когда вернулись пограничники, Вера смогла, не боясь ничего, выплакать свое материнское горе на могиле сына.

А Долов, видя волнение и Виктора Семеновича, и Веры Петровны, мысленно ругал себя за то, что не сказал им заранее о памятнике.

Поставить своими силами памятник погибшим в первый день войны пограничникам предложил он, Долов. Сумел вдохновить солдат. Когда же все было готово, когда стали обсуждать, как лучше организовать встречу с бывшим начальником заставы, замполит предложил:

— Пусть памятник откроют Омбышевы.

— Приятный сюрприз для них, — добавил кто-то.