— Ну ты что переполошился? — Ма смеется. Минни вторит ей сиплым голосом. — Иди погуляй, мы тут разговариваем.

— Можно я, мамочка, себе воды налью?

— Какой воспитанный. Ты должна им гордиться, Джози, — говорит Минни.

— Давай, шевелись. — Ма хмурится. — И дверь закрой! — кричит она мне вслед.

Да уж, с мозгами у взрослых плохо. Честное слово. Если дверь закрыта, я могу подобраться к ней вплотную — мне только лучше будет слышно.

— …каждую пятницу, — говорит Минни.

— Можно я прямо к тебе занесу? — спрашивает Ма.

— Нет.

— Просто мне очень не хочется, чтобы они знали, что к чему.

— Ну, я-то уже здесь.

— Правда, — говорит Ма. — И все равно, Минни, если только можно…

— Если все ко мне станут ходить, Джози, мне покоя не будет, — говорит Минни, сипя и кашляя. Киллер на заднем дворе поднимает лай. Видимо, он ее учуял. — Мне каждые две минуты придется бегать открывать дверь. А есть и такие — знаю, ты мне не поверишь, — есть и такие, которые вообще не приходят.

Я вламываюсь в комнату.

— Я вам с удовольствием все принесу, миссис Малоуни, а заодно, если вам кому чего сказать нужно, так я сбегаю и скажу. — Улыбаюсь ей изо всех сил, от уха до уха. — Я понимаю, миссис Малоуни, такой леди, как вы, не пристало бегать туда-сюда и таскать мешки с покупками.

Минни хихикает в кулак, прямо как актриса из старого филима. Смотрю на Ма и весь сияю. Блин. Я же выдал, что я их подслушивал. Вот голова садовая.

— Ну какой же он умничка! Настоящая мамина гордость. Настоящая. — Минни, наклонившись, щиплет меня за щеку. — Ладно, Джози, сделаю тебе особое одолжение, только ты больше никому не говори.

— Да уж мы никому и не пикнем. — Ма кивает, улыбается, поворачивается ко мне, и улыбка застывает у нее на лице.

— Уж такая я уродилась. Сама себя не жалею, — сипит Минни и треплет меня по щеке. — Ну, ладно, скоро увидимся, да? С вами, молодой человек. — Поворачивается к Ма. — Как же тебе повезло! — Снова улыбается и бочком протискивается в дверь.

Ма кладет мне руку на спину и подталкивает к дверям — проводить Минни. Смотрит направо, налево. На улице только ребятня. Но кто-нибудь наверняка все видел в окошко. Ма закрывает дверцу.

Хрясь!

— Мамуля! Больно! — кричу я.

А я-то так ее выручил!

— Не смей подслушивать, гаденыш, — говорит она. — И запомни, грамотей-язык-без-костей: хоть словом кому обмолвишься — я из тебя всю душу вытрясу.

— Да ты что, мамочка, — говорю. — Я отлично умею хранить тайны, мне можно доверить что угодно. — А, блин. Дядя Томми. — Даю тебе слово, мамочка. Чтоб мне провалиться прямо на этом месте, — говорю.

— Ты со словами-то поаккуратнее, — предупреждает Ма. — Ладно, иди поиграй.

— А остаться нельзя? — спрашиваю и пинаю ногой диван. Ма бьет меня по ногам. — Мамуля, хватит! — ору.

— Ты мне еще попинай хороший диван, — отвечает она. — Я, знаешь ли, деньги не печатаю. Сломаешь — будем на тебе сидеть. Ладно, иди, пока еще не схлопотал.

— Бей их крепче, бей их крепче, — говорю я как Трусливый Лев, чтобы ее рассмешить.

Ма дает мне подзатыльник.

— А это за что?

— Так, захотелось.

И заходится от хохота. Я тоже.

Ма так хохочет, что падает на стул. Я запрыгиваю к ней на колени.

— Господи Иисусе и Пресвятая Богородица, — стонет Ма.

Мне так с ней хорошо. Опускаю голову ей на плечо. На грудь больше нельзя, хотя там мне нравится даже больше.

— Ох, сынок, какой же ты, холера, тощий. — Голос у нее глубокий, запыхавшийся. — Давай вставай, а то исцарапаешь меня своей костлявой задницей.

Я вскакиваю. А не хочется. Жалко, что я уже большой.

— Вот, иди купи себе что-нибудь, — говорит.

— Спасибо, мамуля, мне ничего не нужно.

— Чего так?

— А так. Из-за Минни, — отвечаю я.

Она смеется.

— Это я только один раз, сынок.

Потому что Папаня все вынес из дома. Какой гад.

— Твоя Ма всегда со всем управляется. Ладно, не хочешь брать деньги, я их отдам Пэдди, — говорит она и идет к двери.

Я — следом. Не может быть, чтобы она отдала их Пэдди.

— Да где же он? — Она оглядывает улицу в оба конца. — Пэ…

— Ма! — ору я.

— Ш-ш. Папу разбудишь, — шикает на меня Ма. Лицо у нее вдруг вытягивается, бледнеет. — У твоей старенькой Ма совсем голова набекрень. — Крутит на пальце обручальное кольцо. Она его теперь все время крутит. — Вот. — Протягивает раскрытую ладонь, на которой лежит монета, будто облатка для причастия. Новый священник поменял правила, облатку теперь можно брать в руки. Старая Эджи говорит, что он Антихрист.

— Спасибо, Ма! — Хватаю монету и бегу. Потом оборачиваюсь: — А в магазин вместо меня не сходишь, Ма? А то я тут разбогател. Могу тебе заплатить.

— Ну ты и шут гороховый, Микки Доннелли! — смеется Ма.

— А я не Доннелли, Ма.

— Нет, сынок, ты не Доннелли, ты О’Коннор… — Улыбается настоящей маминой улыбкой. Такую еще заслужить надо. — Через полчаса возвращайся ужинать. И не заставляй меня тебя звать, а то получишь вместо ужина подзатыльник.

— М-м-м-м… какая вкуснятина! — Облизываю губы и поглаживаю живот. Ма смеется.

Бегу к проулку. Оборачиваюсь, чтобы станцевать ей короткий танец, но Ма уже ушла в дом. Заглядываю за стену. Меня замечает Мэгги. Она в ярости. Блин. Я убежал и ее бросил. Танцую ей короткий танец. Поднимаю одну руку, в ней деньги, и другую, в ней фунтик с конфетами за 10 пенсов от миссис Маквиллан — и Мэгги бежит ко мне, как маленький носорожек.

Вижу, как у нее за спиной из гаража выходит какой-то мальчишка. Это Шлем-Башка, новенький из нашего класса, который пишет супер-рассказы. Это он играл в спектакле. Блин, я же знал, что терпеть его не могу. Придется теперь с ним тягаться, чтобы получить следующую роль.

11

ЧЕТЫРЕ НЕДЕЛИ ДО СВЯТОГО ГАБРИЭЛЯ

Мне скучно. И как люди в старые времена жили без телевизора? Я совсем измучился. Не сидится на месте — и все тут. Ма и Моль на работе. Мэгги играет с девчонками у стенки. Пэдди ушел собирать хворост — они надумали жечь костер на пустыре. Если он увидит меня с девчонками, мало мне не покажется. Меня вообще-то не тянет с ними играть, но хочется разузнать про спектакли. А Бридж все-таки страшная дрянь. Может, меня возьмут собирать хворост?

А вот я представлю, что окно — это телевизор. Мартина сидит на стене и смотрит на старших мальчишек у костра. Вот бы нам с ней поиграть, только вдвоем. Мы б посмеялись. Посмотрели друг на друга вволю. Может, даже спели бы песню. Что-нибудь вроде «Обожаю тебя безнадежно». Вот если бы еще Бридж куда-нибудь отвалила.

Придумал. Пойду погуляю с Киллером и прошвырнусь — будто бы совсем случайно — мимо девчонок. А потом свожу его посмотреть на новых жильцов в новых домах. Бегу во двор.

— Пошли, Киллер. Давай, дружище. Ну, ты молодец.

Он скачет за мной следом, бежим вместе на пустырь. Останавливаюсь неподалеку от девчонок, глажу его, а он лает и подпрыгивает. А я его еще и поддразниваю — делаю вид, что сейчас на него нападу.

— Мартина, давай домой! — кричит Мартинина мама.

Черт! Бегу к ее дому, как будто мне именно туда и было нужно.

— Привет, Микки, — говорит Мартина. — Привет, Киллер.

Гладит его, а я поэтому останавливаюсь.

— Привет, — говорю. — Ты чего делаешь?

— Так, играю. А ты разве нет?

— Мне нужно с Киллером погулять. — Закатываю глаза и фыркаю. — Моя собака, мне о ней и заботиться.

— Повезло тебе, — говорит она. Мартина Макналти считает, что мне повезло! — Кто тебе его купил?

— Папа.

Хочется соврать и сказать, что мама, но каждый дурак знает, что мамы не покупают собак.

— А где твой папа?

Краснею. Вот этого могла бы и не спрашивать.

— В Америке, — отвечаю. — Пытается найти работу. Как сможет, и нас всех туда заберет.

— Вот здорово! — одобряет она. — Но ты в ближайшее время не уедешь?