Лейк-Сити – город в округе Флоренс, штат Южная Каролина. Стирая пыльными руками слезы на лице и оставляя грязные разводы на мокрых щеках, я шла домой, держа в руках порванный школьный рюкзак. Снова Бриана Леинс, белобрысая стерва, унизила меня при всем классе, назвав нищенкой и уродиной.

Страшно не хотелось идти домой. Отец пьет не просыхая, а маму не так давно уволили из школы, где она работала учительницей младших классов. Выходное пособие, что она получила, отец благополучно пропил.

В свои шестнадцать лет я хорошо поняла, что деньги решают все. И если у тебя их нет, то лучше помалкивать, иначе такие, как Бриана, затопчут тебя, словно назойливого комара. Потому я стойко терпела унижения одноклассников в надежде, что однажды я заработаю много денег и покажу им, что я не мусор.

Подойдя к дому, с отвращением взглянула на неухоженный газон и подошла к двери. Родители снова ругались. Мама плакала, а пьяный отец оскорблял ее и осыпал всевозможными проклятиями. Тяжело вздохнув, открыла дверь и замерла.

Мама стояла на самом краю лестницы, ведущей со второго этажа в гостиную. Она была вся в крови. Ее прекрасное лицо было похоже на мясную отбивную. Отец схватил ее за плечи и хорошенько встряхнул.

И тогда в моей голове словно сработал невидимый механизм. Испорченный рюкзак выпал из дрожащих рук, книги и тетради посыпались на пол, и я рванула к маме. Отец отвратительно смеялся, в очередной раз ударив ее по лицу. Мама лишь всхлипывала и пыталась прикрыть голову руками.

Закрыв собою мать, схватила его за воротник мятой рубахи. Он продолжал смеяться и ударил меня по щеке. И тогда я просто толкнула его. Мама вскрикнула, и я взглянула вниз. Отец лежал в какой-то неестественной позе. Его глаза были открыты, а шея вывернута в обратную сторону. Я замерла, погружаясь в липкую, отвратительную черную бездну. Отец был мертв, и убила его именно я.

Я помню, как кричала мама, склонившись над телом того, кто постоянно бил ее. Помню, как приехали парамедики и офицеры местного полицейского участка, которые были частыми гостями в нашем доме. Сквозь мутную пелену на глазах видела, как тело отца погрузили в черный мешок и закрыли молнию.

Где-то в глубине воспаленного сознания я слышала обрывки фраз, но запомнила лишь одну: "Трагическая случайность".

Молодой офицер задавал мне какие-то вопросы, но я просто сидела на полу, глядя в пустоту, и молчала. Парамедики пытались привести меня в чувства, считая, что мое состояние было вызвано шоком от увиденного. После чего мне вкололи успокоительное и отнесли в спальню.

***

Проснулась после полудня. В голове неприятно гудело, а сердце колотилось в груди, словно маленькая пестрая колибри, которую заперли в тесной неудобной клетке. Воспоминания событий вчерашнего дня всплывали из глубин подсознания, вызывая приступ тошноты. Солнце светило в окно, больно ударяя по уставшим глазам, и я встала с кровати, чтобы задернуть шторы.

В доме было тихо. Сняв с себя несвежую одежду, я медленно поплелась в маленькую душевую кабинку и, включив горячую воду, села прямо на пол.

Но звук воды и стекающие по телу горячие капли не успокаивали, как обычно, а наоборот, раздражали. Мне казалось, что я тону. Как будто медленно погружаюсь под воду, и рядом нет ни единой души, чтобы подать мне руку. Чтобы спасти меня.

Я встала на ноги и почувствовала, как кружится голова. Попыталась закрутить кран, но руки больше не слушались меня, словно они вообще были чужими, так же, как и ноги. Шатаясь, вышла из кабинки, чувствуя странный озноб, и села на кровать. За дверью послышались шаги, и в комнату вошла мама.

Я боялась смотреть ей в глаза. Боялась, что теперь она возненавидит меня. Но мама села рядом со мной и крепко прижала к груди.

Я взглянула на ее руки, покрытые новыми и старыми кровоподтеками, и лишь тогда позволила себе заплакать. Очень хотелось кричать, но я не могла даже говорить.

Одна часть меня сожалела о случившемся, но другая шептала приятным голосом прямо в ухо, что я поступила правильно.

Мама вытерла меня насухо пушистым полотенцем и убрала мокрые волосы с моего лица. Она не злилась и смотрела на меня с нежностью, любовью и какой-то тоской.

– Микаэла, милая, взгляни на меня, – тихо, но настойчиво шептала мама. – Ты ведь понимаешь, что в гибели отца нет твоей вины? Это несчастный случай, слышишь?

Я попыталась ответить и вдруг с ужасом поняла, что не могу говорить. Горло сдавило липкими щупальцами, и я тихонько кивнула головой, соглашаясь с матерью, которая продолжала говорить со мной тихим голосом.

– Вот и умница. Это единственное, что ты должна знать, – мама заправила мне за ухо прядь мокрых волос. – Хочешь теплого молока? Ты голодна?

Я отрицательно покачала головой и вскочила с кровати. Подняв с пола тетрадь и ручку, написала маме всего лишь одну фразу: "я не могу говорить".

Мама побледнела и схватилась руками за голову, выходя из моей спальни.

Весь день я пролежала в кровати. И только когда беспощадное солнце скрылось где-то за горизонтом, в мою комнату постучали, и на пороге появился симпатичный молодой мужчина. Осторожно ступая по мягкому ковру, он подошел к моей кровати и, присев на корточки, взял меня за руку.

– Здравствуй, Микаэла. Меня зовут Кларк Бейкер, – представился брюнет лет тридцати. – Я психотерапевт. Твоя мама очень беспокоится о твоем душевном состоянии и попросила меня помочь тебе.

Я отлично понимала, что у мамы нет денег, чтобы оплатить частного доктора. Резко встав, злобно окинула мужчину недобрым взглядом и вдруг неожиданно для себя крикнула:

– Мне не нужна помощь психиатра! Я в порядке! Вот! Слышите? Я снова могу говорить! – горло болело, но я продолжала орать на доктора. – Я в полном порядке, черт возьми! И мне не нужна помощь мозгоправа! Я не сумасшедшая и не позволю вам тянуть из моей мамы последние деньги! И потому, доктор Бейкер, проваливайте из моего дома и никогда больше не появляйтесь здесь!

Но Кларк Бейкер не собирался покидать мою спальню, вызывая во мне целую гамму отрицательных эмоций.

В комнату вошла испуганная мама и с укором взглянула мне в глаза.

– Прекрати, Мика! – она испуганно заламывала руки. – Ты ведешь себя отвратительно! Доктор Бейкер согласился помочь тебе, не требуя ничего взамен. Постарайся успокоиться и хотя бы выслушать человека.

Стало стыдно и, закрыв глаза руками, я опустилась на кровать. Кларк попросил маму выйти и снова начал говорить со мной. К моему удивлению, его голос успокаивал.

– Мика, я ведь могу называть тебя так? – я медленно кивнула в знак согласия, и доктор улыбнулся. – Твоя мама рассказала мне о том, что случилось на лестнице. Ты все сделала правильно. Ты не виновата в том, что твой отец упал. Ты защищала себя и маму. Я не пытаюсь стать твоим другом, потому что уверен, у тебя достаточно друзей.

Я нервно всхлипнула и засмеялась.

– Ошибаетесь, доктор. У меня нет друзей. Вы знаете, что такое быть изгоем?

Кларк сел рядом со мной и сжал мою ладонь.

– Давай поговорим об этом?

На минуту я задумалась и вдруг поняла, что очень хочу рассказать этому человеку абсолютно все. Взглянув на него еще раз, мне показалось, что он надежен, как швейцарский банк, и я могу доверять ему. Я хотела доверять ему!

– Вам понадобится целый год, чтобы выслушать меня, доктор, – хмыкнула, пряча взгляд от мужчины.

Он улыбнулся, и в уголках его глаз появились морщинки.

– Обо мне не беспокойся, – Кларк подмигнул мне. – Я здесь именно для того, чтобы выслушать тебя.

Я рассказала ему о том, как отец начал пить и отбирать деньги у мамы. О том, что в школе я подвергаюсь ежедневной травле и нападкам со стороны абсолютно всех своих одноклассников. О том, как часто приходилось видеть ссоры родителей и запираться в комнате, когда мамы не было в доме. О том, как отец избивал меня и мать. Я говорила много и долго, а Кларк Бейкер, не перебивая, слушал меня. Впервые я могла рассказать обо всем, что происходило в моей жизни, совершенно чужому человеку.