Утром он, по пояс голый, в одних галифе, вышел на крыльцо и обтерся свежим снегом. После этого бабка подала ему завтрак: гречневую кашу с молоком, кофе, галеты. За завтраком он обдумал свои сновиденческие приключения и сделал выводы. К моменту, когда он с удовольствием доедал остатки каши, план действий был вполне готов.

После завтрака он поехал в военный госпиталь, где у него был знакомый врач - симпатичный молодой меланхолик по фамилии Хаманн. Он пожаловался Хаманну на головные боли, попросил лекарств. Хаманн тяжело переносил пребывание в России.

- Здесь все надо уничтожить, - сказал Хаманн, с тоской глядя в окно. Здесь все пропитано заразой. Даже если истребить патологическое население, эти места будут нести на себе печать заразы еще много столетий.

- Вы смотрите на веши слишком мрачно, - бодро возразил Кранах. - Мы, немцы, склонны обманывать себя. Мы не понимаем русских - в этом источник наших военных проблем. А русские, на самом деле, тщеславны. Если бы умели льстить им, побеждая (а это возможно), то наши войска давно уже были бы в Москве.

Кранах покинул Хаманна, имея в кармане френча врачебное предписание, несколько рецептов для полевой аптеки и два пузырька с лекарствами.

Из госпиталя он поехал в центр специальной телефонной связи и оттуда позвонил в Берлин, своему начальнику. Поблагодарив за теплое письмо, сказал, что имеется интересный материал, о чем ему хотелось бы доложить лично. Мимоходом он упомянул о кое-каких проблемах с головной болью и мигренями и деликатно намекнул об отпуске в Альпах, о чем речь шла и раньше.

Через несколько дней он уже был в Берлине. Он сделал интересный доклад на основе сообщений, полученных от Коконова, но о многом умолчал. Сказал, что дело требует дальнейшей разработки, что действовать он, в данном случае, рекомендует осторожно. Особенно тщательно следует продумать роль, которую во всем этом деле мог бы сыграть Коконов, который, в общем, готов к сотрудничеству.

В светлом дорожном пальто, в мягкой шляпе, с элегантной тростью и небольшим саквояжем. Кранах стоял на одной берлинской площади, рядом с вокзалом. В одну из его рыжих замшевых перчаток вложены были билеты - ему предстояло провести две недели в Альпах (он собирался снять комнатушку в высокогорном отеле и совершить серию скромных, любительских восхождений), а затем отправиться с любопытным поручением в Италию.

Ему очень хотелось заехать к Тане, его русской приятельнице, но он воздержался, зная, что в ведомстве, к которому он теперь принадлежал, распространено соглядатайство. Побродив бесцельно по улицам (до поезда оставалось несколько часов), он купил букет нераспустившихся роз, бутылку белого сладкого вина и коробку пирожных-ракушек. Все это он послал на Ораниенгассе, 7, фрау Тане Ворн, приложив также записку более или менее интимного содержания, написанную по-французски. На квадратном кусочке синего картона остатком желтого карандаша было написано следующее:

О рожденная, как подсказка, из ракушки! Если какой-нибудь

живописец, по примеру моего знаменитого однофамильца, вдруг

пожелает изобразить тебя на черном фоне, я возражу: Глупости!

Это так же нелепо, как изображать солнце в полумраке,

подсвеченное снизу свечой. Избегай, мое морское солнце,

живописцев - ты знаешь, как они скупы. В зеленом шервудском

лесу далеко от тебя живет человек, похожий на голливудского

героя. Он немного маг и вторгается в чужие сны. Его фамилия

Яснов. Помню, как, разогрев себя шампанским, ты спорила о

психоанализе. Как это было глупо - спорить со мной, который

всегда со всем согласен. Конечно, конечно же, Яснов - это не

что иное, как "Я снов", то есть наш собственный двойник,

проступающий из глубины сна, из глубины забвения. Я больше не

ношу монокль. Он разбился, а новый я покупать не хочу. Думаю

купить телескоп, этот зрячий знак благородной мужественности,

смушаюший звездные небеса.

Твой фарфоровый мальчик

Р. S. Привет твоей служанке Психее, она была так мила по

утрам. Привет косолапому Лорду, я надеюсь, он прибавил новую

складку к своей коллекции затылочных жиров. Привет белому шраму

на твоем запястье, с которым я часто беседовал, пока ты спала.

Глава 43

СКАЗКИ ПЕРЕД СНОМ

Они постепенно снова погружались в спячку, которую прервали ради него. То один, то другой цепенели в непроизвольном сне - то в плетеных креслах на веранде, то прямо на ковре в гостиной.

Дунаев разносил их по комнатам, укладывая в кроватки. Вскоре тихо стало в Доме - утихли смех, и свист, и песни индейцев - все угомонились.

- Угомон пришел, - говорил Дунаев, качая своей умудренной головой. Он остался один среди спящих в большом Доме.

От нечего делать он решил прогуляться вокруг Дома, прошел в прихожую. Здесь он неожиданно увидел то. что мгновенно протрезвило его, смахнув остатки очарованности. Он увидел человека в полной эсэсовской униформе, стоящего перед зеркалом. Это настолько грубо нарушало окружающую реальность, что у Дунаева перехватило дыхание. Он судорожно схватился за занавеску. Такого поворота событий он не ожидал.

"...Враг! Это же Враг! - лихорадочно вертелись мысли в голове у Дунаева. - Поручик же предупреждал, что здесь Ловушка, что здесь все отравлено! А я, мудак, сразу влип, как муха в варенье... Ведь теперь ясно. что фашисты здесь все захватят... через этих... маленьких... Что же делать?"

"Советочка, родная моя! - воззвал мысленно Дунаев. Подскажи, как выпутаться, как обратно к нашим вернуться!" Машенька безмолвно ответила ему:

Два человека встретились в прихожей,

В Уснувшем Царстве, в доме средь снегов.

Один на небо звездное похожий,

Другой - на покрывало наших снов.

И есть у них для зрения приборы

Они по-разному велят смотреть.

Одним подсматривают сквозь заборы,

Другим - двумя глазами смотрят в смерть.

Один - как мимолетный взгляд надменный.

Другой - тяжелый, честный взгляд в упор.

Один - односторонний, неизменный.

Другой - неуловимый, словно вор.

И только через первый можно выйти

Другим, как крыльями двумя взмахнув,