Папандопала - изредка притопала - все замки да засовы и к

Пропащей Пустоши с сундучком подалась. Дошла до самого

пропащего места - Оборвань зовется. Подобрала сундук и в самую

Оборвать что есть силы хрясьнула.

- Тут и конец земле Бочок! - Папандопала решает и к тому

месту ворочается. Разведала Подошвы - нет как нет земли Бочок.

ан глядь - а дед Одуван, с Замусолькой, как были, со Жменьки на

жменьку идут.

- Здравствуй, Одуван! - Папандопала навстречу им

наклоняется.

- Здравствуй, родимая! Поди-тко сюда, да не оставь

следа! - старый Одуван ее просит. Все исполнила Папандопала и

следа не оставила. Схватил ее дед Одуван, да и замусолил. И

никто не проведал. Не ведали и того, что в свое время он и

Хватайку замусолил.

А теперь пришел черед сказать другую сказку.

Паук Иванович

Идет себе Паук Иванович, в местность Сухостой

направляется. И как вроде смотришь - сам по себе Паук Иванович

пешкует. ан нет как нет. Впереди него, в сорока шагах.

Пельмешки выступают. Вокруг да около Мельтеши неугомонные

резвятся, а никто не видит. Да и Паука Ивановича редко кто

видит. За ним, на следах его, Чигирики снуют, а по сторонам

идут Отбросы. Так и движутся они все, по закромам да сусекам, а

иногда кто другой да и потеряется. Покручинится Паук Иванович,

потом Залежи подымет и дальше идет.

Вот перед ними река Чешуя изогнулась. Пельмешки-то первыми

на другую сторону и пересыпались. А пока Паук Иванович мост

выискивал. Пельмешки себе дальше катились как по маслу.

Докатились у Дальнего Укоса, а под ним в пещере два дитяти

резвятся, большие да толстые. Зырк-позырк, а кругом них

Пельмешек видимо-невидимо. Вот дитятки все их да покушали, и

видимые, и невидимые. Все поели, да и новых раскатали. Да

только другие-то Пельмешки, дитячьи, а не Паука Ивановича.

Взяли Пельмеши, да и попрыгали за лесок, за прогалинку, а там,

у Кривого озера. Паук Иванович похождает. Углядел Паук Иванович

Пельмешков - и за ними. Но чует Паук Иванович - неладно что-то.

И пельмешки что-то бойкие стали, не мешкают, и мельтеши

подустали, и Чигирики вкривь да вкось от озера Кривого. И

Отбросы потускнели. Гадать не впору, почекрыжил Паук Иванович

дальше. А Пельмешки-то насовсем не в ту сторону катятся. Страна

Сухостойка и сама не знает, где осталась, может, кто-то другой

из Отбросов и достал ее. Да только Паук Иванович уже и Глухой

Заем миновал, и места ничегошеньки, и Проруби обошел. А

Пельмешек уже почти и не видать, такую Прыть оседлали.

Поспешает Паук Иванович, над Потеряхами прошмыгивает. Там и

потерял он всех своих. Уж не все дома у Паука Ивановича, уж

один Паук Иванович в углу сидит. Смотрит - а Пельмешков как

есть не видать. Идет он по Запасным прогалинам, по Укрытным

холмам. Вдруг тропинка кончилась, а поперек конца ее бревно

лежало.

У бревна ящичек стоит, а рядом с ним мешок лежит. Понял

тут Паук Иванович, что это за вещи - ящик Немой да мешок

Кувыркан.

Испугался не на шутку Паук Иванович, встал перед ними и

такие слова сказал...

Глава 44

СОН

Дунаев заснул и долго спал глубоким сном без сновидений.

Глава 45

ДОН

Он проснулся наконец, но не в Избушке. Он был в Прослойках - зеленое плоское небо, по которому струились сквозняки, стояло боком, как надломленная игральная карта. Вокруг тихонько шуршала мятая белая бумага. Рядом с ним сидел неизвестный человек и благожелательно смотрел на него.

- Поздравляю с пробуждением, - произнес он наконец высоким юношеским голосом и улыбнулся.

От этого человека (если это вообще был, хотя бы условно, человек) веяло чем-то совсем запредельным, настолько далеким и другим, что Дунаев сразу понял, что это именно его он видел давеча сидящим на стене, когда проходил Прослойками. Дунаев чувствовал себя так необычно, как, пожалуй, никогда прежде.

Немало ему пришлось изведать поразительных состояний, превращений, забвений, откровений и всевозможных разновидностей бреда и помутнения. Теперь же состояние его было ясным, простым и при этом совершенно непривычным и непостижимым. Нечто подобное он, видимо, испытал бы, внезапно очутившись в космическом безвоздушном пространстве.

Вместе с тем все было как-то спокойно, схвачено. Чувствовалось, что это некий предел и больше ничего не предвиденного уже произойти не может.

На него смотрело круглое и очень румяное лицо - с щеками как наливные яблочки. Глаза были ясные, очень светлые, под короткими пшеничными бровями. Волосы этого существа также были светлые, соломенного цвета, гладкие, подстриженные, как у деревенского парня, - горшком. В целом лицо (если бы не исходившее от него ощущение космической бездны) было простонародное, очень молодое, цветущее, жизнерадостное. С этим лицом северного деревенского паренька поразительно контрастировало его одеяние - одет он был как испанский гранд времен короля Филиппа Второго. Прежде всего бросался в глаза огромный белый плоский воротник, так называемые брыжи, похожие на белое толстое рифленое блюдо, на котором голова возлежала, как отсеченная голова Иоанна Крестителя.

Если не считать этого колоссального белоснежного воротника, "небожитель" (как назвал его про себя Дунаев) был одет в плотный сплошной черный бархат. На груди висела золотая цепь с кольцом, перехватившим в поясе замертво обвисшего золотого барашка. Орден Золотого Руна.

Дунаев хотел что-то сказать. Точнее, он чувствовал, что надо что-то сказать, хотя бы из вежливости, но он не знал, как обратиться к этому существу, которое производило впечатление невероятно далекого от земной юдоли полубога, словно бы даже и не знающего ничего о земных делах.

- Вы можете называть меня, если вы не против, Доном, - вежливо предложил "небожитель".

- Кто мы такие? - неожиданно спросил Дунаев.

Конец первого тома