Ну что ж, теперь они, пожалуй, могут приезжать, Эльзхен и маленький Роберт, — он готов!

14

Христина получила письмо от одной приятельницы из города. Но, прочитав письмо до середины, поняла, что оно, в сущности, от Александера, — приятельница согласилась пойти на обман. Александер просил ей передать, что получил в городском театре место второго капельмейстера, заключил контракт <на три года и просит ее вернуться. Она уронила письмо на пол.

Как может мужчина быть таким наивным? Как будто ничего не случилось! Он все еще не понимал, что все кончено, ушло безвозвратно.

Вошла Бабетта: письмо обеспокоило ее.

— Надеюсь, ничего плохого, Христина? — спросила она.

Христина сидела в постели, занимаясь вязаньем; она была немного задумчива, по спокойна.

— Вот лежит письмо. Можешь его прочесть.

Бабетта надела очки и прочла.

— А ты? — спросила она. — У тебя, наверное, нет желания возвращаться?

Христина ничего не ответила, только удивленно взглянула и продолжала вязать.

— Завтра я, должно быть, поднимусь, Бабетта! — сказала она.

Христина стала наконец снова похожа на ту Христину, какой Бабетта ее помнила. Странный шафранно-желтый оттенок лица исчез, исчезли и болезненные желтые пятна. Она выглядела как раньше, только немного похудела и была бледнее обычного. Мерцающие глаза казались почти черными на побледневшем лице, их выражение стало еще более кротким и неуверенным. Загадочная улыбка снова играла на губах. В Христине появилось пугающее сходство с матерью, когда та была тяжело больна, — даже руки стали такими же узкими и прозрачными.

— Тебе лучше обождать, пока станет немного теплее, Христина, — сказала Бабетта, — ты еще так сильно кашляешь по ночам.

Разумеется, Христина еще кашляет, но небольшой кашель у нее всегда был, и доктора в городе сказали, что ничего страшного в этом нет. Иногда у нее бывает небольшая температура, но, в общем, она чувствует себя гораздо лучше. Ей легче, она уже не смотрит на жизнь так безнадежно и воспрянула духом.

Днем маленькое оконце каморки бывало открыто. Христина видела квадратный кусок голубого неба, в каморку вливался свежий воздух. В нем все еще чувствовался запах снега, в глубине леса еще лежал, должно быть, снег, но уже пахло и черной землей и корой деревьев, по стволам которых тянутся вверх соки. В оконце заглядывала желтая ветка ивы, покрытая мелкими листочками; ива начинала пахнуть медом, когда солнце ее нагревало. Воздух был непрерывно наполнен птичьим гомоном, манящими призывами и бодрыми криками, а в один прекрасный день — о чудо! — на подоконнике появилась маленькая птичка с желтым хохолком на голове и начала призывно щебетать, потом внезапно вспорхнула и улетела. Ивовая ветка сильно раскачивалась из стороны в сторону.

Да, Христина вновь воспрянула духом!

Потом начались дожди. Ну что ж, «нужны и дожди! В каморке пахло известкой, стены отсырели и стали напоминать разведенную синьку. Капля за каплей просачивались сквозь соломенную кровлю. Христина вдыхала запах слежавшейся соломы. Капли падали на утрамбованный глиняный пол, и вот теперь она чувствовала запах глины. В эти дни Христине нездоровилось, она сильно кашляла, и Бабетта была в отчаянии.

— Что же нам делать? — говорила она. — Домик у нас ветхий, я отдала бы тебе нашу комнату, но и она не лучше.

Бабетта топила печь, но суше от этого не становилось.

— Ах, ничего страшного нет, — говорила Христина, — скоро станет теплее.

По всему было заметно, что весна близка. К Бабетте чаще стали заглядывать гости. Христина слышала их голоса и громкий смех. Однажды она узнала кроткий, смиренный голос вдовы Шальке.

Шальке пришла попрощаться. Она наконец собралась в путь. Но прежде, заявила она, она хочет расплатиться с долгами. Шальке долго звенела серебряными монетами и под конец вынуждена была вывернуть наизнанку свой кошелек, чтобы наскрести нужную сумму.

— Вот видишь, Бабетта, — захихикала она, — я целую неделю потратила на то, чтобы собрать долги, — и что же у меня после всего осталось? Едва хватит на билет. Но это не беда — когда я приеду в город, платить за все будет Екель, у него есть деньги.

— С каких это пор у него завелись деньги? — спросила Бабетта. — Ты ведь все время твердила, что у него ничего нет.

— Ничего нет? Этого я не говорила! Но он, разумеется, не богат, много ли он мог накопить? — Шальке порылась в кармане и вытащила пачку исписанных листков. — Эти листочки, — таинственно сказала она, — я нашла на письменном столе Шпана и взяла их с собой. Я подумала, что они, может быть, пригодятся Христине.

Бабетта надела очки и стала внимательно рассматривать исписанные страницы.

— Это почерк Шпана, — сказала она, — но я не могу разобрать ни единого слова.

Тогда, может быть, Христина сама расшифрует эти записи? А вдруг здесь важные распоряжения? Все может быть. Не удастся ли Христине на основании этих записей опротестовать завещание? Такие вещи случались. Шальке, во всяком случае, всегда готова засвидетельствовать, что в последние месяцы Шпан был не вполне нормален.

Нет, Бабетта не думала, чтобы Христина стала оспаривать завещание.

— Во всяком случае, она будет тебе очень благодарна, — заметила Бабетта.

— А как она поживает? — спросила Шальке.

Ах, не особенно хорошо. Она все еще хворает. Шальке охотно бы попрощалась с Христиной, на она не хочет навязываться; раз Христина больна, не стоит ее тревожить. Она немного помолчала, ее гладкое лицо выражало обиду. Вот полюбуйтесь! Ни слова благодарности за все ее самопожертвование! Таковы люди! Ну, разве не дурой оказалась бы она, если бы отправила посыльного к Бабетте, когда Шпан перед смертью спрашивал о Христине? Не только дурой — идиоткой, настоящей идиоткой!

Шальке встала.

— Если тебе случится приехать в город, Бабетта, — сказала она, — ты зияешь, где ты можешь чувствовать себя как дома!

Уже в дверях Шальке заговорила о заказе, который хочет сделать Карлу. Бывают такие плоские корзины, в них во Франции упаковывают красное вино. Екель хочет завести такие корзины в своем ночном ресторанчике; она пришлет Карлу образец, им понадобится несколько дюжин таких корзин.

— Ты постоянно о нас помнишь, — растроганно сказала Бабетта. — Не забывай нас, Фрида, как мы никогда не забываем настоящих друзей!

Да, гостей у Бабетты бывало много, почти ежедневно кто-нибудь заглядывал, но — странно! — один человек не приходил никогда: Герман.

— Почему Герман у вас никогда не бывает? — спросила наконец Христина. — Вы поссорились?

Бабетта смутилась и начала придумывать отговорки.

— Он переносит ограду, роет новую яму для удобрений, возит песок.

Он, сказала Христина, явно сердится на нее. За что? На этот вопрос Бабетта не могла ответить. Ну, может быть, он питал раньше надежды. Надежды? Он всегда был Христине симпатичен, конечно, но ее чувства все эти годы были так путаны и неясны, что она сама не умела как следует разобраться в них. Поэтому никакой, даже малейшей надежды она ему подать не могла. За что же он на нее сердится?

Христина охотно повидалась бы с Германом, — почему не признаться себе в этом? Он казался ей более серьезным и вдумчивым, чем другие люди; он способен быть настоящим другом. Раз Герман не приходит сам, то она его попросит навестить ее. Христина написала несколько строк и попросила Бабетту передать записку.

— Передать? В самом деле? — неуверенно спросила Бабетта.

— Конечно! — улыбнулась Христина. — Почему же нет?

Бабетта выполнила поручение. Но произошло именно то, что она предвидела. Герман прищурил глаза, прочел записку и снова принялся за работу. Глубокая складка залегла между его бровями.

— Ну что же мне передать? — спросила Бабетта.

Складка между бровями стала еще глубже.

— Передать? Передай ей сердечный привет.

Он не ответил. Христина была огорчена: почему он не отвечает, за что сердится на нее? Ну, обожди же, скоро она выздоровеет, пойдет к нему и скажет: «Вот я пришла, Герман, так-то ты понимаешь дружбу?» Она тихонько рассмеялась.