— Это, должно быть, цепочка Вероники! — небрежно произнес он.
Да, цепочка Вероники. И она нашла ее вчера вечером в беседке. Она лежала там на плетеном стуле.
— В беседке? Как же цепочка могла туда попасть?
— Об этом-то я тебя и спрашиваю! — закричала Долли вне себя от ярости.
Генсхен тихонько рассмеялся.
— В таком случае ты слишком много с меня спрашиваешь, — ответил он с улыбкой и взял другую бритву.
Вот какой это был притворщик! Он даже ничуть не смутился, глазом не моргнул. Казалось, что для него в эту минуту не существует ничего более важного, чем его несчастные бритвы! Он, право же, не знает, каким образом попала туда эта цепочка, — больше он ничего не может сказать. Ведь он в конце концов не., ясновидец!
Долли смерила его презрительным взглядом.
— Стыда у тебя нет! — крикнула она. — Между нами все кончено, так и знай!
Эта сцена так ее взволновала, что она была вынуждена тотчас же снова лечь в постель. После обеда она увидела, что Вероника с купальными принадлежностями в руках переходит рыночную площадь. Она последовала за ней. Ну, теперь эта змея получит по заслугам! Долли трепетала от ярости и жажды мести.
Ах, что за ужасная сцена произошла в купальне, на глазах у всех! Бесстыдство Вероники моментально взбесило Долли.
— Ах, моя цепочка! У тебя на даче, говоришь ты? Действительно, как это она могла туда попасть?
Тут Долли не выдержала, и приятельницы вцепились друг другу в волосы. Барышни и дамы смеялись и кричали, а бессовестная аптекарша Кюммель, становившаяся с каждым днем все тучнее, эта Кармен, стала аплодировать. Это был невероятный, неслыханный позор! Долли забилась в самый темный уголок своей комнаты.
13
Несколько дней Долли не решалась выйти из дому. В газете даже появился остроумный фельетон: «Сражение в дамской купальне». Долли слонялась по дому как привидение и кашляла. Да, она действительно кашляла, настолько плохо она себя чувствовала! За столом она все еще почти не прикасалась к еде. Наконец Нюслейн надел пенсне и начал осторожно пощипывать свои длинные седые усы. Долли поспешно потянулась к блюду и положила себе на тарелку немного бобов.
С тех пор ей стало немного лучше. Она по крайней мере начала снова выходить из дому. Но в купальне она все еще не решалась появляться. Такой позор, такой неслыханный позор! «Сражение в дамской купальне»! К тому же она не хотела встречаться с этой женщиной. Бедный Бенно, какой он все-таки простачок! Ей оставалось только пожалеть его.
Однажды утром она случайно встретила Ганса, который шел куда-то со своими инструментами. Она побледнела.
Но он поздоровался с ней как ни в чем не бывало.
— Ну, послушай, Долли! — сказал он с миролюбивой улыбкой. — Может быть, уже можно поговорить с тобой спокойно? А? Ты была тогда совсем бешеная.
Что же касается этой злополучной цепочки, то он действительно не знает, какими путями она попала в беседку. Право же, не знает, хоть убей! Может быть, она зацепилась за платье Долли и таким образом попала туда? Может быть, каким-нибудь другим загадочным путем — как знать? Долли ничего не ответила, только скривила рот в уничтожающе-насмешливой улыбке.
А тут еще эта ворона, продолжал Генсхен, она ему очень не нравится. Эта ворона постоянно сидит на флагштоке перед дачей Нюслейнов, и ведь Долли сама ему рассказывала, что не раз уже видела эту ворону на подоконнике.
Долли остановилась в изумлении.
— Ворона? При чем тут, собственно, ворона?
Генсхен тоже остановился и открыл дверь какого-то дома. Ему нужно было идти работать.
— Ну да, ворона! — сказал он.
Неужели же она не знает, что вороны любят воровать блестящие предметы? Может быть, она нашла цепочку на улице и притащила ее в беседку.
— То есть как это?
Долли стояла с открытым ртом. Но Генсхен уже ушел, и очень хорошо сделал, что ушел.
Однако спустя несколько дней, когда Долли проходила мимо магазина Шпангенберга, ее окликнул толстяк Бенно. Он скатился со ступенек и, дружелюбно улыбаясь, протянул ей свою пухлую маленькую руку.
— Так что же это вы, дети мои, рассорились? Да полно, быть того не может!
Он заявил, что Вероника глубоко несчастна. Она действительно совсем не виновата, он может за нее поручиться.
— Цепочка! Ссориться из-за какой-то ничтожной цепочки!
И Вероника чуть не утонула в купальне! Долли так глубоко окунула ее в воду, что она никак не могла выплыть.
Тут Долли чуть не расхохоталась. Ну и глуп же этот толстяк Бенно: он и не подозревает, что эта змея обхаживает его только потому, что у него есть деньги. Не сказать ли ему?
Но она не успела этого сделать, потому что Бенно вновь принялся ее уговаривать. Ссориться из-за цепочки, которая стоит всего лишь несколько марок! Нет, этого не должно быть между ними! Во всяком случае, справедливость требует, чтобы она по крайней мере дала Веронике возможность оправдаться. Если бы она знала, как несчастна Вероника! Долли была настроена уже несколько миролюбивее.
Против объяснения ей, разумеется, возразить было нечего. И Бенно сказал, что лучше всего будет, если это объяснение произойдет сейчас же. Да, именно сейчас. Вероника, должно быть, одна в мастерской, дверь открыта.
Вероника приняла Долли с глубоко оскорбленным видом. Нет, она, право, же, не знает, каким образом цепочка попала в беседку Долли. Судьба, злополучное сцепление обстоятельств. Она и сама бывала не раз в беседке, но это было уже, должно быть, недели две тому назад, заявила Вероника. Долли холодно и насмешливо улыбнулась: это было уже больше месяца тому назад, и она нашла бы цепочку гораздо раньше. Цепочка лежала на плетеном стуле.
Вероника покачала головой. Она не знает, что и подумать, просто теряется в догадках, она может лишь поклясться, что ей неизвестно, каким загадочным образом цепочка попала в беседку. Может быть, ее кто-нибудь нашел и бросил туда через окно, чтобы посеять между ними раздор? Как знать?
Толстый Бенно покачивался на своих коротеньких ножках, обутых в элегантные башмаки.
— Кошки, Вероника! — сказал он.
— Ах да, кошки! — с жаром воскликнула Вероника.
Она уже думала об этом и говорила Бенно. Быть может, она потеряла эту цепочку уже давно, и, наверное, именно у Долли на даче. Цепочка лежала в каком-нибудь углу, кошка забралась в беседку, нашла цепочку, затащила ее на стул, да там и оставила.
Долли была так поражена, что смотрела на нее, открыв рот. Она сидела в кресле, крепко ухватившись за его ручки. Уж не издеваются ли они над ней? У Ганса — ворона, у этой — кошка!
— Да вы еще издеваетесь надо мной! — сердито крикнула Долли.
Но Бенно увещевающим жестом положил ей на плечи свои маленькие пухлые руки.
— Издеваться? Никто над тобой не издевается, Долли! Версия с кошкой вполне правдоподобна. Разве на даче не бывает кошек?
— Кошки, разумеется, на даче бывают.
— Ну вот видишь, Долли!
Тут Бенно принял позу адвоката, собирающегося выложить свой самый главный козырь. Может ли она вообще присягнуть, что это была действительно цепочка Вероники? На свете есть сотни таких цепочек с жемчужинами. Разве нет? Цепочка потерялась, когда они повздорили в купальне; теперь она вообще уже не может доказать, что это была цепочка Вероники.
Нет, доказать она ничего не может, поклясться тоже не может, эти люди вдобавок еще сведут ее с ума. Но Долли чувствовала, что уже готова идти на мировую. Может быть, цепочка и в самом деле попала в беседку каким-нибудь таинственным образом? Кто может знать? Вовсе не обязательно, чтобы в этом участвовала ворона или кошка. Ведь в конце концов нельзя же себе представить, чтобы люди могли быть такими невероятными лицемерами.
14
Солнце светило сквозь полуоткрытые ставни, когда однажды утром Шпан, усталый и разбитый после бессонной ночи, вошел в столовую, чтобы позавтракать. Он закрыл ставни и опустил шторы. Возле его чашки с молоком стоял небольшой букет бледных роз, распространявших сильный аромат. Их поставила Шальке. Шпан вдыхал их запах, и воспоминание о чем-то невыразимо прекрасном, о временах, исполненных веселья и радости, пробудилось в нем. Это были розы из палисадника, они распускались пышно, как пионы, но быстро облетали. Маргарета любила их. Такими розами украсил он ее подушку в тот день, когда она родила Фрица. Все прошло! Вялой, бессильной рукой он отодвинул вазочку с розами, и его мелкие зубы обнажились от отвращения: для него не существует больше воспоминаний, не таящих горечи на дне.