Во дворе царила воскресная тишина. Куры и утки Бабетты с кудахтаньем и кряканьем бродили вокруг огромной башни из снопов, словно по волшебству выросшей посреди двора. Это была целая гора хлеба. Налетали, трепыхая крылышками, воробьи, возбужденно порхали голуби, даже вяхири прилетали из лесу: в Борне опять появилась пища.

Вздремнув, Рыжий старательно выводил письмо к Эльзхен, иногда принимался читать желтенькие книжечки, отыскавшиеся среди наследства, оставленного Михелем. Это был бульварный роман «Тайна зеленого свода». После обеда он снова ложился поспать — вот воскресенье и прошло.

Но в одно из воскресений, когда он почувствовал себя уже бодрее, Рыжий решил отправиться в лес, примыкавший к его огороду.

Едва пройдя сто шагов, он остановился как зачарованный. Здесь было темно и таинственно тихо. Огромные дубы, буки, ольхи, ели — смешанный лес, немного одичавший, чудесный лес! Он прислушался; сердце его громко билось, красота леса взволновала его. Высоко среди вершин светило солнце, ветви покачивались с тихим, далеким шумом, но внизу, на земле, было совершенно тихо, ничто не шевелилось. Глубокое молчание наполняло его благоговением и даже внушало легкий страх. Не лучше ли вернуться? Каждую минуту может случиться что-нибудь непредвиденное, из темноты навстречу может кто-нибудь выйти. Ему казалось, что он видит сон. Он так давно не был в лесу. Его ухо уловило писк комара, над листьями папоротника плясали золотистые мухи: казалось, что у них нет крыльев, — маленькие бронзовые шарики; покачнулась ветка бука, взлетела птица, но Рыжий ее не видел. Вдали тихо и задумчиво пела птица. Пение ее слышалось словно сквозь сон.

Рыжий пробирался вперед крадучись, втянув голову в плечи, словно вор, словно злоумышленник, вторгшийся в храм.

— Чудесный лес! — произнес он, чтобы хоть чем-нибудь нарушить тишину.

Однако спустя немного он освоился с сумраком и торжественной тишиной леса. Он кашлянул несколько раз и начал спокойно, пытливо оглядываться вокруг. Лишь теперь он был в состоянии внимательно осмотреть лес.

Да здесь полным-полно сухого хвороста и валежника! Можно обогревать жилье целую зиму, две, три зимы, не тратя притом ни гроша. Он остановился. Грибы! Здесь где-нибудь поблизости должны быть грибы; в следующий раз он захватит с собой мешок. Черная лесная почва! Тут он не мог удержаться, опустился на колени и начал рыться в ней руками. Как изумительно пахнет эта черная земля — более прекрасного запаха нет на свете. Яма, полная перегнивших листьев! Все это могло ему пригодиться, очень пригодиться! Для его садоводства, которое он со временем собирался открыть в Хельзее, — да, да, как только приедет Эльзхен! О, у Рыжего тоже были свои планы, только он не говорил о них. Камни, камни, плиты великолепного песчаника, — они тоже отлично пригодятся ему. Впоследствии!

Внезапно он очутился перед мшистой скалой; пеней тонкой жилкой струился родник. Между двух скал Рыжий обнаружил отверстие. Из любопытства он осторожно просунул туда голову: пещера, самая настоящая пещера! Пещера была так велика, что в ней свободно могли поместиться лежа четыре человека. И настолько высока, что он мог в ней стоять, выпрямившись во весь рост. В пещере было совершенно сухо, пол был усыпан обугленными щепками. Здесь, по-видимому, жил дровосек или охотник. Рыжий с ребяческим рвением подмел пещеру, затем забрался в нее и уселся там в самом благодушном настроении. Он слышал, как каплет родниковая вода, стекая со скалы. По стволу дерева, росшего у самого входа в пещеру, резвясь скакала белочка. Чудесное местечко! Здесь немного жутко, но зато удивительно красиво! Он наслаждался торжественной тишиной леса и журчанием родника. Он дышал глубоко и радостно.

— Ну, теперь-то Эльзхен, наверно, скоро приедет! — проговорил он. — И маленький Роберт!

Эльзхен жила в услужении у владельца лесопильни в Тюрингии, и хозяин пока не мог обойтись без нее. Но как только он ее отпустит, она приедет вместе с маленьким Робертом, — так писала Эльзхен.

Ах, какое это было сказочное воскресенье!

С тех пор лес властно влек его к себе. Каждое воскресенье он отправлялся на разведку. Он старался запомнить места, где лежали каменные плиты, мох, перегной. Хорошо было узнавать, где растут грибы, ландыши и черника. Хорошо было запоминать солнечные — полянки, на которых зрела земляника.

— Посмотри-ка, Роберт, — земляника, сладкая земляника!

В одно из воскресений он не смог отыскать свою пещеру. Целую неделю он чувствовал себя несчастным. Не во сне же он видел эти скалы, и высокое дерево, и карабкающуюся белку! Или в этом лесу водится нечистая сила? Но в следующее воскресенье он снова набрел на свою пещеру и был счастлив. Белочка, резвясь, снова прыгала по стволу старой лиственницы. Ее коготки забавно постукивали по коре, отставшей тонкими слоями. Рыжий собрал корм для белочки и положил его к подножию дерева. Потом уселся у входа в пещеру, закурил трубку и с наслаждением затянулся.

Белочка соскользнула вниз головой по стволу и подкралась к приготовленному угощению. Тут она заметила Рыжего, сверкнула в его сторону маленькими блестящими глазками и вот уже снова исчезла среди ветвей. Рыжий тихонько свистнул.

— Ничего, скоро ты будешь есть из моих рук, — сказал он, — я уж знаю. И скоро придешь в мою пещеру, Скажешь — нет?

В иные воскресенья он целиком отдавался очарованию леса. Когда бывало ветрено, деревья шумели сильно и грозно; он вздрагивал — их шум напоминал звуки органа в церкви. Но в другие воскресные дни его ум бывал направлен исключительно на практические вещи: он рыскал, обследуя камни, почву и растения. Потом принялся таскать камни из лесу и складывать их около своего огорода. Он таскал камни из лесу все лето и осень. Кто хочет строить, тому нужны камни!

Иногда Рыжий приносил Бабетте из лесу корзиночку черники. Один раз он высыпал ей на стол груду грибов. Но Бабетта не хотела к ним прикоснуться.

— Боже милостивый, что это за мерзкие грибы? — закричала она. — Ты что, отравить нас вздумал?

Рыжий отварил грибы, но никто не захотел их пробовать. Рыжий с наслаждением съел их сам и сидел, лукаво поглядывая на друзей. Они тоже смотрели на него и ждали, что он свалится замертво. Но он остался жив.

22

В эти дни из кухни часто доносится пение Бабетты. Высоким, пронзительным голосом она поет старинные, берущие за душу песни. Когда она уже не может вытянуть ноту, она останавливается, а потом продолжает на целую октаву ниже. Карл сидит на крыльце и плетет свои корзины.

— Красивая песня, Бабетта! Как там дальше-то поется?

— Ее пели, когда я была молода! — Бабетта глубоко вздыхает. — Ах, боже мой!

Она подозрительно часто ходила в город. У нее не хватало нескольких зубов сбоку, это было не так страшно; но в верхнем ряду у нее недоставало как раз двух передних, и это было некрасиво. В один прекрасный день эти уродливые дыры исчезли, на их месте появилось два ослепительно белых — пожалуй, слишком белых, — зуба.

Побывав в городе, Бабетта каждый раз возвращалась нагруженная свертками. Опа обливалась потом. Все свои покупки она тащила на гору сама, потому что всем, что она купила за день, ей хотелось полюбоваться в тот же вечер. В пакетах были полотенца, передники, белье. Однажды она притащила целую штуку полотна и всю неделю кроила простыни и наволочки. Потом принесла новые башмаки и долго смотрела на них влюбленными глазами. У них были лакированные носки! Да она никак с ума сошла? В воскресенье она попробовала надеть новые башмаки и пройтись по двору. Она переваливалась с боку на бок, осторожно, словно шла по гвоздям, а потом поспешно сняла элегантные башмаки. Ноги у нее горели как в огне. Башмаки были слишком узки. Она была страшно огорчена. Столько денег зря!

В другой раз она притащила тяжелый сверток черного сукна. Это было отличное плотное сукно с шелковистым блеском. Такому сукну сноса не будет.

Пришла вдова Шальке.

— Здравствуй, Фрида! — сказала Бабетта. — О, у меня накопилась для тебя уйма работы.