— Это — конец! — первым нарушил напряженное молчание Стюарт. — Можно отправляться в Мерв, а еще лучше — сразу в Мешхед. Русские не остановятся в Ахале!

— Да, полковник, вы правы, — согласился О’Донован. — Но посмотрите туда! — указал он рукой на восток, откуда двигался большой отряд.

Стюарт вновь приник к биноклю и скучно сказал:

— Это кучанский ильхани со своими людьми. Он обещал помочь Скобелеву, и он держит свое слово.

Курды-проводники стояли рядом. Они только что поднялись на вершину, принесли свежий лаваш и мясо. Они каждый день поднимались сюда и уходили вниз.

— Ваших соседей, теке, побили, — сказал Стюарт, посмотрев на проводников. — Ваш Шуджа помогает русским.

Проводники тихонько засмеялись. Один из них пояснил:

— Сааб, если б текинцы побили урусов, тогда бы Шуджа напал на урусов. А сейчас он поехал, чтобы взять побольше добычи. Наши люди говорят, текинские ханы ночью из крепости уходили, в песках золото и серебро прятали.

— Недурно, — сказал Стюарт и опустил бинокль. — Давайте-ка снимайте кибитку да укладывайте вещи.

Когда взрыв разворотил стену, черным столбом взметнувшись к небу, и штурмовые колонны бросились в брешь, затопляя, словно наводнение, узкие кривые улочки крепости, Скобелев сел на коня и выехал с резервной сотней на открытое место. Отсюда он следил за штурмом и взятием Денгли-Тепе. Толпы текинцев вскоре были сломлены. Выплеснувшись из северных ворот крепости, джигиты устремились на север, в пески. Кавалеристы преследовали их.

— Ну что, Гродеков, поздравляю! — сказал Скобелев. — Победа полная. Теперь этот взрыв во всем мире будет услышан. Давай-ка посмотрим, что там. в крепости?

Скобелев и начальник штаба направили коней к бреши в стене, сотня осетин последовала за ними. Въехав в крепость, командующий увидел, как солдаты на вершине холма устанавливают штандарт, тянут туда две пушки, перекрестился: "Слава богу, слава богу". Обогнув холм и не обращая внимания на суету в крепости, Скобелев выехал через северные ворота и не спеша повел свою сотню в сторону песков. Нет, он выехал не затем, чтобы преследовать противника. Зачем? Это сделают и без него — другие. Но надо было продемонстрировать и свое участие в преследовании. И он ехал. И выезд его был похож на триумфальное шествие победителя. Генерал хмурился, чтобы выглядеть строгим, но сияющая улыбка славы заливала его лицо. Он торжествовал и не смог ничего с собой поделать, чтобы скрыть радость. Ощущая в себе запоздалый прилив доброты, пришедшей на смену жесткой, бескомпромиссной строгости, он приказал ни в коем случае не трогать бегущих в пески стариков, женщин, детей. Возле пустынного аула в ноги скакуну командующего неожиданно бросилась девочка лет семи и едва не была раздавлена. Скобелев успел остановить коня. Скакун "выкинул свечу" и отпрянул в сторону, а девочка засмеялась и, заложив руки за спину, посмотрела вверх, на генерала.

— Откуда взялась эта погремушка? — спросил он, радуясь, что не задавил ее, и слез с коня.

— Бросилась неожиданно, — принялся оправдываться командир сотни. — Не углядел, господин генерал-адъютант, виноват.

— Ничего, ничего, слава богу — все обошлось, — проговорил командующий и спросил у девочки: — Чья ты? Отец, мать где?

Девочка опять засмеялась и потянулась к погону генерала. Ехавший в скобелевской сотне Караш (уже целый месяц он исполнял службу переводчика у командующего) слез с коня и попросил:

— Разрешите, господин генерал-адъютант, я поговорю с ней?

Караш задал несколько вопросов девочке: как зовут, сколько лет, кто отец и мать, но на все вопросы получил один ответ — "не знаю".

— Ну что ж, раз ничья, возьмем ее себе, будет наша, — весело объявил Скобелев. — Давай, Караш, посади кизымку к себе на коня, вернемся в лагерь — приютим.

Сотня командующего проехала еще несколько верст и повернула обратно. Возвращаясь, Скобелев видел, как казаки вели из песков женщин, детей, стариков, и радовался: "Теперь и джигиты скоро начнут возвращаться к своим семьям. Спасибо мудрой голове покойного Нурберды: помог мне захватить весь текинский народ сразу. Не собери он всех в крепости, пришлось бы бегать по пескам за каждым". Вернувшись, слезли с коней у кибитки командующего. Скобелев велел начальнику штаба организовать праздничный обед для рядового и офицерского составов, сам вместе с Карашем и туркменочкой отправился к шатрам Красного Креста. Графиню он увидел тотчас — она стояла в окружении медиков и была в центре внимания. Кто-то ей сказал: сюда едет Скобелев. Милютина хотела уйти в шатер, но заметила красивую кудрявую девчушку в красном платьице, которую вел за руку генерал, и задержалась.

— Боже, какое прелестное создание! — восхитилась она. — Как тебя зовут, маленькая? — спросила у девочки. — Не знаешь? Или сказать не можешь?

— Не знает, ваше сиятельство, — сказал Караш.

— Ну ничего, мы назовем ее Танечкой… Сегодня ведь Татьянин день. Вы не против, генерал?

— Весьма удачное имя, — одобрил Скобелев. — Я взял эту девочку себе, по теперь подумал: пожалуй, будет лучше, если воспитаете ее вы.

— Генерал, как я вам благодарна! — растрогалась Милютина. — Такое нежное дитя, прямо как на картинке. Я и фамилию ей сразу нашла. Неплохо будет звучать — Танечка Текинская?

— Великолепно, графиня, вкус у вас бесподобен! — одобрил выбор графини Скобелев и остановил взгляд на медиках. — Господа, всех приглашаю на торжественный обед…

Графиня ответила за всех, что медики непременно будут, и попросила Караша, чтобы он не уходил и помог ей в качестве переводчика в разговоре с текинским ханом Оразмамедом.

— Он сейчас у меня, генерал. С сыном.

— Приятной вам беседы, графиня, — козырнул Скобелев и зашагал к штабным кибиткам.

Милютина, пропустив Караша в шатер, вошла сама.

— Ну вот, Оразмамед, теперь поговорим с помощью переводчика.

Караш сказал несколько слов по-туркменски, затем протянул руку, знакомясь, и начал переводить беседу. Дети тоже сразу познакомились. Танечка взяла за руку сына текинского хана, отвела в сторонку, и вместе они начали рассматривать небольшие картины на парусиновой стенке выше кровати графини.

— Дорогой хан, я приношу вам самое глубокое соболезнование. Мне искренне жаль вашу жену, ибо она была подругой достойного человека, связавшего свою судьбу с русскими, — длинно высказалась графиня.

— Такова была воля аллаха, — тихо отозвался Оразмамед, думая о своем горе.

— Я восхищена вашим мужеством, — продолжала Милютина. — Вы пронесли дружбу и привязанность к русскому доктору через огонь и штыки. Мне тоже очень дорог ваш друг капитан. На коне, которого вы подарили доктору, я много ездила.

Оразмамед, услышав о Студитском и о скакуне, заметно оживился.

— Где сейчас Студитский? — спросил он.

— В Вами, дорогой хан, недалеко отсюда. Он управляет госпиталем.

— Я тоже из Вами, — сказал Оразмамед и несмело приба-вил: — Раньше Вами принадлежал мне, но теперь я не знаю, куда ехать.

— Дорогой хан, вы не отчаивайтесь, — попросила графиня, с участием глядя на него. — Через несколько дней мой Красный Крест отправится в Вами, и я возьму вас с собой. Капитан поможет вам устроиться в новой жизни.

Оразмамед благодарно кивнул. Графиня продолжала:

— Вы можете не беспокоиться за свое будущее, как и за будущее своего сына. Вот эту девочку, Таню, я возьму с собой в Петербург и сделаю из нее благородную госпожу. Я могла бы взять с собой и вашего сына. В Петербурге существуют военные гимназии и академии, которыми ведает мой отец — военный министр.

Оразмамед забеспокоился, взгляд его выразил растерянность: слишком всемогущей оказалась эта красивая женщина. Милютина поняла его состояние, сказала, смеясь:

— Испугались, голубчик? Не надо меня бояться. Я добра к вам и сделаю все, что пожелаете.

— Госпожа, — сказал смущенно хан, — мои люди и люди умершего Аталыка сидят на ручье Секиз-Яб и ждут меня. Я должен им сказать несколько ободряющих слов. Какова будет воля ак-паши?