Затем в библиотеку. Забрал много книг: «Интернациональная литература», Короленко, Блок, Ибсен, Добролюбов, Успенский и т. д. Решил дать себе дня на два, на три полный отдых.
Доктор дал мне витамин С, сказал, что у меня очень глухие тона сердца, что есть нервные симптомы (я так давно это знаю), но что я выгляжу моложе своих лет…
В доме отдыха — интенданты, инженеры. Фронтовиков мало. Я не ощущаю вражды к тыловикам. Окопного бешенства у меня нет. Передо мной жизнь — нормальная, естественная, где каждый достаточно думает о себе и о своем. В этой наивной эгоистичности есть даже что-то здоровое. Женщины будут рожать; детвора подрастет, будет жить. Война пронесется, и от нее останутся лишь легенды, книги, памятники, символы… и могилы. А над полями — вечное необъятное небо, белизна снегов, людские заботы дня, раздумья… И кто-то в зиму 2043 года, может быть, спросит:
— Как и чем жили люди в 1943 году, участники Отечественной войны?
В меру сил своих я об этом и рассказываю (третий год!), безвестный потомок мой. Не знаю, чем я тебя смогу порадовать. Я пишу то, что вижу…
28 декабря 1943 года.
Ветер, холодно… Снега…
Читал И. Бунина. Читаю Горького «По Руси». Перелистал Шишкова «Угрюм-река». Немного писал (второй акт)…
Из ощущений. Переход от опасностей ленинградской жизни к спокойной московской — не радует. Порой уже скучаю по Ленинграду, — он очень мне родной физически, духовно. Боюсь, что не поспею вовремя вернуться, и это отравляет отдых.
Читал Горького, Бунина, Успенского и др. для того, чтобы найти некоторые ответы; сличал русское «вчера» и «сегодня»…
30 декабря 1943 года.
Тихо, чуть снежок… До обеда с подъемом писал новогоднюю статью в «Красный флот». Есть в ней что-то душевное, мое, глубокое…
Радио передает о продолжающемся наступлении 1-го Украинского фронта. Взяты Коростень, Черняхов и Сквира. Хотелось бы, чтоб наши войска перешли старую государственную границу. Это сразу дало бы новую окраску событиям и подтолкнуло бы решение польского вопроса.
В «Красной звезде» прочел дневник убитого немецкого офицера, доктора исторических наук, литератора К. Ф. Брандеса…
В дневнике мрачное и точное описание боев, бегства… Ну, в 1944-м мы увидим вещи и покрепче и поострее. Не быть России под немцем!
9.40 вечера, по радио. Войска 1-го Украинского фронта за шесть дней наступления прошли от 50 до 100 километров и расширили прорыв до 300 километров!.. Взяты Казатин, Володарск-Волынский и районные центры Житомирской области: Лутины и Ружин…
Это очень значительное событие, и последствия прорыва могут быть серьезнейшими. Подобные операции развиваются месяцами; следовательно, надо ждать январских и февральских фаз этого наступления…
В Москве большой салют…
31 декабря 1943 года.
Приехала С. К. встретить со мной Новый год.
Из московских новостей. В ССП был большой доклад А. Фадеева «Советская интеллигенция и ее роль; писатели во время войны» (двухчасовой обзор при переполненном зале). Отметил ряд писателей; сказал о политической пассивности Пастернака и др. Дважды говорил о моей работе — и художественной и публицистической, о моем последовательном и систематическом методе… Николая Тихонова, видимо, выберут в руководство ССП.
С.К. была у Папанина. Ваня прихварывает, ходит в голубой пуховой пижаме, жует мандарины и тащит из-под кровати бутылки пива, которое ему категорически запрещено. Все время войны он — на колесах: работает по приемке грузов из США и Англии. Считает, что зимой 1944 года войну кончим. Готовится опять к поездке в Архангельск.
Приехал А. Штейн за моей новогодней статьей. Его машина застряла в снегу. Мы вооружились лопатами, вытаскивали ее, пыхтели, толкали, рыли снег. Вспомнили войну с белофиннами (1939–1940 годы). Там по нескольку раз в день приходилось заниматься такими делами. Была свирепая маленькая война!
…Новогодний ужин — 11.30. Без четверти двенадцать идем в столовую. Вдоль стен — большие столы… Мы с С.К. ровно в 12 пьем свой интимный тост. Она, как всегда, что-то загадывает… Разносят вино, играет радиола, в центре зала блестит огнями и убором елка. Произношу тост. Все быстро «подогрелись», начались танцы, беседы, признания…
Мне рассказали историю нашего дома: Филиппов, — московский булочник, капиталист, «поставщик двора е. и. в.[159]», — построил это «палаццо» над обрывом для своей любовницы, красавицы цыганки. Обнес дом валом и рвом, посадил сторожей, цепных псов. И иногда приезжал к ней на тройке. В доме еще недавно висел портрет этой цыганки…
Доктор, полковник Лабок, рассказывал о себе, о своей семье. Его сын, курсант училища имени Дзержинского, погиб в числе многих других на Ладоге осенью 1941 года. С кем ни поговоришь — всюду беды войны… На углу стола мрачно, одиноко сидел сталинградец, бывший начальник политотдела катеров. Ранен, сердце никуда. Я подошел к нему, обнял, поцеловал и долго говорил с ним о Волге, о его Волжской флотилии…
1 января 1944 года.
…Важное сообщение: нами снова взят Житомир!
2 января 1944 года.
В 11.30 утра проводил С.К.
В 12 часов, по радио. Наступление 1-го Украинского фронта развивается… Пленные немецкие офицеры показывают, что ноябрьский удар немецкой армии на Житомир был последней надеждой Гитлера удержать хотя бы часть Украины.
Брожу по лесу. Ветер, снега… Это ты, Россия!
Опять у старой русской реки Днепр, зимой, измотав противника, — ты бьешь его, и опять — «двадцать две немецкие дивизии», как год назад под Сталинградом, на Волге. То же число дивизий, те же роковые повторы, та же неспособность противника постичь душу, навык, приемы, хватку России…
3 января 1944 года.
Тихо… Молчит радио. Надо до вечера ждать газет. Наползает скука. Да еще начитался этой старины, тоски… Прочел Добролюбова «Темное царство», и стало еще тоскливее…
Новогодний приказ Гитлера… Опять решает вопрос: «Быть или не быть?» Неужели ему еще не ясно?
США дали СССР около 7000 самолетов, свыше 3500 танков…. Но это ведь капля в море!
Вечером, по радио. Взят Новоград-Волынский. Красная Армия вышла к старой западной государственной границе. Завтра — на Западную Украину! Меня особенно интересует южный фланг — направление на Винницу и Жмеринку.
…Несмотря на все сложности, СССР обходится пока без второго фронта и достигает крупнейших военных успехов.
4 января 1944 года.
Нами взята Белая Церковь.
В «Красном флоте» от 1 января 1944 года моя статья — финальный абзац о моменте мира не напечатали (?).
Некоторые итоги после чтений.
Русская литература XIX века хлестала, бичевала (прямо по глазам, по язвам) Россию, стремясь поднять ее. Гоголь восклицал: «Кто же крикнет России клич — вперед!»
Читаешь эту литературу — страшную до патологии и в то же время прекрасную — и думаешь затем о современной… Гигантский перелом, подъем сил постепенно пробуждали народный романтический стиль во всем: в газетных статьях, в речах, в живописи, в кино, в театре. Национальное самосознание не допускало обид, напоминаний об «обломовщине» и т. д. и т. п. После века мучительных исповедей, обличений, после галереи Онегиных, Печориных, Рудиных, после беспощадного объективизма Достоевского, Толстого и других литература стала искать что-то новое. Но жизнь сложна, новое и в жизни давалось не сразу, — сказывались противоречия… Долго жить на одной романтической волне — нельзя. Горький, например, постепенно уходил от романтизма.
