Обедали у Сельвинских. Илья рассказывает о керченском десанте, о катакомбах, где погибли в 1942 году советские дивизии…
С.К. наверху, в нашей квартире. Она сейчас там перебирает уцелевшие вещи: с каждой ведь что-то связано в прошлом. А я не хочу бередить душу, не трогаю ничего и не могу себя заставить подняться этажом выше в свой разрушенный дом… С.К. рассказала, что от сотрясения рухнули стены в кухне и столовой. (В дом писателей попало несколько бомб.)
Странное состояние: когда я шел впервые по Лаврушинскому[158] — не было ни трепета, ни волнения. Это еще не возвращение с войны, это — «случайный приезд».
В переулке тихо… Только возгласы мальчишек-конькобежцев. Много домов снесено бомбами — развалины. Светятся два-три окна в здании Третьяковской галереи. Вот и наш черный мраморный подъезд. Ни одной машины. А сколько их стояло до войны! Медленно подымался мимо квартир Федина, Тренева, Всеволода Иванова, — пусто…
Вечером — прием в редакции «Красного флота». Рассказал ряд эпизодов из обороны Ленинграда, о действиях Балтийского флота.
Мне сообщили, что осенью 1941 года мои выступления по радио слушали и в Севастополе. Это помогло рассеять ложные слухи о том, что Балтийский флот почти погиб при переходе из Таллина.
Ужин. Теплые душевные приветствия, тосты за меня, за С. К. Словом, два хороших «застольных» часа. Все оживились, — был весь коллектив газеты. Разогрелись! Мой ответный тост: «Вперед, друзья! К победе — она близка!»
По притихшей ночной Москве (с полупритушенными фонарями) возвращались в гостиницу…
19 декабря 1943 года.
С утра (неразлучные и здесь) — Н. Чуковский и Л. Успенский. Рассказал им по ленинградской традиции об обстановке, некоторые новости.
Зашел Н. Тихонов (тоже живет в «Москве»), Он сосредоточен, замкнут — с ним в последнее время какие-то перемены… Нет прежнего рассказчика. Я давно не слышал его смеха. Горько сожалели о том, что мы оба — в такой ответственный для Ленинграда момент — отозваны в Москву.
С фронта — сведения о прорыве в Невельском районе…
20 декабря 1943 года.
Звонки из ПУРа, из Высшей партийной школы ЦК — запросы о выступлениях. Прошу отложить на январь.
Весь день работал с Таировым. Другой режиссер — другие замыслы, решения. Все же я вижу, что, не пережив блокаду Ленинграда, ему многого не понять…
21 декабря 1943 года.
Сегодня день моего рождения — мне 43 года.
Не успеваю вести записи.
В 9 утра был на бюро Краснопресненского райкома. Сделал двухчасовой доклад о Балтике и о Ленинграде.
Район на хорошем счету, начали машиностроение для мирных нужд, план выполняют. Людей теперь узнали по-настоящему — не по анкетам…
Вечер провели вдвоем с С. К. Никуда не хотелось идти, никого не хотелось позвать… Вспоминали наш домик, ленинградских друзей. Как-то там дела на фронте?
22 декабря 1943 года.
(Два с половиной года войны.)
Говорят о том, что 17 декабря началось наше наступление на Ленинградском фронте. (А мы — здесь!)
Жестокие обстрелы Ленинграда и Кронштадта.
Упорные бои на кировоградском, коростеньском, жлобин-ском и других направлениях. Прорыв южнее Невеля расширяется…
В 7 вечера поехали с С.К. в «Правду». Нас просили выступить там на встрече с узбеками — писателями и деятелями искусств. Очень теплая встреча с Гафуром Гулямом — самородок, прекрасный узбекский поэт, академик. Подошел ко мне, поцеловал:
— У меня убит сын под Москвой и шестнадцать человек из моего рода на войне… Я переведу твои статьи и перепишу их красивым тонким почерком (!).
Мы рассказали товарищам о Ленинграде. Пусть и в Узбекистане узнают о нашем городе от очевидцев.
Вечером встретился с Ильей Эренбургом. Он немного изменился, чуть постарел. По-прежнему много пишет…
— В чем-то мои писания совпали с настроениями в армии, в первую очередь, в отношении немцев.
О войне:
— Думаю, что будут крупные операции в Европе… Видимо, к осени 1944 года. Но немцы упорны, в некоторых частях дисциплина даже укрепляется. Немцы инстинктивно жмутся друг к другу. У нас в армии — большие потери. Фронтовики много поняли, выстрадали. А в тылу — много чиновников, которые решили всех пересидеть…
Я почти не говорил. Я слушаю и наблюдаю…
Умер Ю. Тынянов. Гроб с его телом — в Литфонде. Лежит обросший бородой, маленький…
23 декабря 1943 года.
Стоят мягкие погоды…
Прошелся по городу. Зимняя занятная толпа. Страшная давка в вагонах метро.
Звонил товарищу Рогову — просил разрешения срочно выехать в Ленинград, но вместо этого… он прислал путевку в дом отдыха (только мне, так как С.К. отказалась, — ей надо лечить отмороженные руки в кремлевской поликлинике и закончить все дела в Москве). А мне придется ехать. Упрямый человек Рогов, но… начальство!
25 декабря 1943 года.
Двадцать девять лет тому назад я ехал в этот день скорым поездом в Варшаву — Ивангород — Радом, убежав из дома в гвардию, на фронт.
Встал в 9 утра, пришла машина. Собрались. Едем на Курский вокзал. Шофер — крепенькая украинская девушка в военной форме — города не знает… У вокзала старики носильщики. За десять — пятнадцать минут работы «скромно» просят «на полкило хлеба», то есть сорок рублей. Толпа обычная — больше женщин, с кульками, мешками и т. д. Подходит электричка… По вагонам бродят нищенки (как будто из XVII века), слепые — поют… Народ подает, кто — что…
За окнами снега и леса. Впервые за войну чувствую какую-то особую тишину, тихие вагоны, тихие разговоры женщин.
— Ну, как живете-то?
— А когда как — когда и хорошо, а когда и плохо…
Надо уметь различать во всем наблюдаемом главные, пока может быть, скрытые, тенденции. Сила нации определилась вполне; социально-экономическая структура выдержала высшее испытание; недостатки также ясны и будут исправлены. Пройдет год, может быть, больше, и начнется экономическое и бытовое переустройство — беспримерное, с привлечением самой совершенной техники. Фактически это будет распространением технического и бытового обслуживания и комфорта от Карпат до Камчатки, с включением всей страны, — всех ее старых, разнообразных, частью отсталых, районов, огромных территорий, — в единую систему новой цивилизации… Надо решить и другие задачи: углублять культуру, упрочить этику нации, найти новое в науке, строительстве, литературе и в искусстве.
Левитановские места, дали…
В Подольске нас встретили. Машина, пересекая овраги и речки, подходит к бывшему дому купца Филиппова. Дом неуклюж, старомоден, с башней; хозяйственные пристройки, ров, вал, сад с березовой аллеей.
Комнату отвели хорошую. Разложили вещи — книги, бумаги и пр.
Проводил С. К. до машины. Расстались…
Молоко поставляют из соседнего колхоза. Там бабы, приспособили всех детей к хозяйству. Бабы все терпят. Ждут писем от мужей, спрашивают:
— У вас там всё офицера, как война-то, скоро ли кончится?
Днем мелодичный звон колокола. Я было настроился лирически: Расея, церковный звон… Потом узнал — колхозный сигнал: на работу…
26 декабря 1943 года.
Снежок, хорошо!
Встал в 8 утра. На завтрак: оладьи, голубцы, каша, чай (для меня это абсолютно чрезмерно).
