…К вечеру мы бодро примчались к Неве. Нас встретил краснофлотец с поста «Роза». Эта «Роза» — вышка на огромной ели, с которой просматривается глубина немецкого расположения. Под вышкой бревенчатый сруб — тут живут краснофлотцы. Где-то в лесу пиликает гармошка, ноют комары, — расейское, неистребимое… Вспомнилась моя «Война»…

…Иду на передний край. Гати через болота, местами грязь, развороченная снарядами земля. Как все это знакомо! Да, война чудовищно уродлива! Выжженные поляны, сплошные порубки, варварски вырезанная кора сосен и елей — это товарищи шоферы строили себе навесы… Отхожие места, лом, разбитые дороги, по которым трудно пробраться… На карте, вероятно, все это выглядит красиво: доты, дзоты, дороги, сектора, номера. Почему же здесь не навести хоть элементарный порядок? Валяются куски сбитого еще в 1941-м советского бомбардировщика. Почему не убрать, не сдать на лом? Нет заботливого глаза, хозяйской «эстетической» руки. А ведь все можно было бы осилить, ведь два года тут сидят. Но никому дела нет… Отшвырнул пустую банку из-под консервов, валяется тут…

Сумерки… Шагаю дальше. Сырой могильный дух. Кое-где стенки окопов уже обвалились. Над нами бесконечное темнеющее небо. Сосны простирают к небу обуглившиеся ветви-руки. Покалеченные деревья — «мертвый» лес… Я видел его дважды, трижды, четырежды в моей жизни. Я описал его в моей «Войне» и в этих дневниках… Давление всех повторов, пожалуй, уже чрезмерно. «Мертвый» лес, потрясший меня, я увидел тебя впервые в мае 1915 года вдоль шоссе за Ломжей…

Наконец выбрались из окопов. Вот и берег Невы — передний край… Дзоты, огневые точки. Здесь морской пулеметный батальон УРа. Изредка видишь группы красноармейцев. Один из них кричит моему провожатому: «Подплав, как дела?»

Лейтенант Веденькин — долговязый человек в кургузом бушлате — рапортует мне. Показывает свое хозяйство.

Берег, занятый немцами, близко (не более 800 метров). Ясно виден поворот Невы, роща, устье Мойки, совершенно разрушенное село Анненское: домов нет — сгорели, торчат одни кирпичные трубы; руины церкви и школы.

Наблюдатели и разведчики знают тут все устройство оборонительной системы противника.

— Вот там у них офицерский КП… А в подвале — пулемет. В амбразуру видно, как они копошатся.

— Вчера шли по берегу два «тигра». Мы их подбили.

Через Неву стремительно чиркают трассирующие пули. И вновь неистребимые жадность и любопытство охватывают меня. Но уже темнеет, и разглядеть то, что мне нужно, трудно. Левее, в лесу, все время бьет артиллерия.

Совсем стемнело… Разводить огонь нельзя. Пью сырую воду, жую хлеб с куском давно опротивевшей пресной американской колбасы (консервы) и беседую с командиром роты пулеметчиков. Он из тех бойцов, которые дрались на пятачке, дрались яростно, смело… Их было сто семьдесят автоматчиков — в живых осталось семь человек.

23 июля 1943 года.

Занял место для наблюдения в дзоте на берегу. Влево от него открывается широкая панорама. Видимость средняя. Наблюдаю с раннего утра. За все время — ни единой живой души: все в земле, все укрыто. Наша артиллерия, «илы» и «катюши» обрабатывают лес у села Анненского. Черные клубы дыма, клочья взлетающей земли. Мне кажется, что для пролома тройной линии обороны этот огонь и заходы небольших групп «илов» недостаточны.

Все время строчат немецкие пулеметы. Очевидно, огневые точки не подавлены. Вчера наши разведчики проникли до руин церкви села Анненского.

Нахожусь на перед[овом] корректировочном посту. «Илы», заходя над участками противника, сначала разряжают ресы, которые с дымком вылетают из-под плоскостей, потом доносится звук, похожий на звериное чиханье, после чего «илы» идут в пике и из-под плоскостей бьет пламя автоматических пушек. Все это длится несколько секунд. У немцев одиночная бесцельная стрельба по самолетам. Бьют со скрипучим ревом «катюши», а в лесу, за Невой, — гулкие частые разрывы наших реактивных снарядов. Доносится рев шестиствольных немецких минометов, их залпы ложатся за лесом, частые разрывы, дыма не видно. Время от времени щелкают пули — по любопытным, высунувшимся из окопов.

3 часа дня. Не отрываясь от бинокля, обшариваю весь участок немецкого берега. На солнце резко выделяются скелеты зданий. Кое-где видны холмики — огневые точки…

Со второй половины дня пулеметная стрельба в лесу стала отчетливей; потом она опять заглохла. Сейчас хорошо различимы звуки и наших и немецких пулеметов.

Пошел по окопам на левый фланг. Там пункт Ладожской военной флотилии — для координации действий десанта и артиллерийского обеспечения… Поговорил с бойцами. Хорошие ребята!

Час за часом продолжается обстрел, заходы «илов».

К вечеру мне передали телефонограмму с вызовом в Ленинград: надо выступать в День флота, а я хотел бы остаться здесь…

24 июля 1943 года.

Утром написал листовку для политотдела бригады: «Каким должен быть образцовый гвардии сержант»; дал заметку в газету бригады.

На трамвае № 12 еду с Охтинского кольца в город. Молчаливые пассажиры — преимущественно женщины. Вагон идет по Рождественским, петляет и выходит, мимо Греческой церкви, к Невскому.

Саперы и моряки строят новые дзоты: один у руин Знаменской церкви, другой — около Аничкова дворца.

Серость, хмурость, пустынность Невского проспекта вызывают во мне щемящее чувство боли…

Приезжие говорят: «Ваш город цел…», — но когда они внимательно вглядываются, то постепенно, различая дома живые от мертвых, начинают понимать меру разрушений и бедствий…

У себя в Пубалте… Зашел во 2-й отдел. Узнал некоторые подробности: наступление разработано на широком фронте «демонстративными» (ложными) ударами. Наш удар 22-го — один из таких, поэтому продвижение пехоты было ограничено, но действия артиллерии свою роль сыграли и пользу принесли. Главные наши силы — ударные и танковые дивизии — наготове, ждут приказа…

Сейчас, когда я пишу эти строки, кипит артиллерийский огонь на южных окраинах Ленинграда. Говорят, что наши с утра наступают на участке Урицка…

Беспрерывные артобстрелы… Немцы злобствуют и бьют час за часом, по площадям. Снаряд попал в трамвай на Литейном мосту — много жертв.

А в городе, несмотря ни на что, своя упорная жизнь. Люди работают, ухаживают за огородами. Наличие собственных овощей уже несколько подкрепило их здоровье…

В народе говорят: «15 сентября — мир». Откуда эти слухи? Отчасти из немецких листовок… Гитлер усиливает свою пропаганду, но и это уже ему не сможет помочь… Фашисты! Вон с нашей земли ко всем чертям!..

Принялся за дела. Написал в «Ленинградскую правду» очерк о батарее Лезотова… В Москву не успел отправить материал.

В 7 часов должен был ехать в ДКФ на большой флотский вечер, но из-за сильного обстрела его отменили.

Пубалт вручил мне посылку-подарок: водка, вино, печенье, конфеты, протухшая колбаса, масло… Посидели с С.К., выпили по два-три стаканчика. (Грохот — разрывы…) Делюсь с ней впечатлениями.

Мысленно я еще на батарее, на Неве и… в будущем.

Радио выстукивает тревогу: «Район подвергается артобстрелу», — а хочется послушать последние известия. Неожиданно — пауза, после которой включается радиопередача: приказ Сталина, сжатый, фактографический. Это ответ на вопли и призывы Гитлера к «последнему, решающему наступлению». Гитлер хочет развязки, он ее получит!

5 июля противник бросил в наступление — с целью окружить наши армии на Курском выступе — тридцать восемь дивизий… 23 июля Красная Армия подводит итог: убито более 70 000 немецких солдат и офицеров, уничтожено и подбито 2900 танков, 1392 самолета… Фронт немцев прорван. План их летнего наступления нужно считать полностью провалившимся.