Невесомое прикосновение шероховатого пальца к моим позвонкам вынуждает меня выпрямить спину, а вместе с тем и отвлечься от ненужных сейчас мыслей.

Поворачиваю голову и, опустив подбородок на плечо, наблюдаю, как лежащий на спине блондин хмурится и одной рукой поглаживает меня, а второй водит по воздуху зажатой между пальцев сигаретой, словно пытаясь поспеть за словами, срывающихся с его дерзких губ.

– Ты надолго здесь? – мой тихий вопрос, который, конечно же, мне не следовало задавать, заставляет Макса остановиться, после чего я теряю теплое прикосновение.

Не следовало, потому что я сама установила рамки нашего общения. А этот вопрос дает зацепки для развития диалога, которого мне бы следовало избегать.

Потому что мы не говорим о времени, и о наших реальных жизнях. Кто ты, откуда, семья, работа, ничего. И тем более никаких обменов номерами и так далее. Он даже не использует мое имя, которое ему стало известно гораздо раньше, чем мне его. Но мы оба решили оставить то, что происходит между нами здесь. На острове. Я не хочу, чтобы он знал хоть что-то обо мне. Так же, как и я не желаю знать о нем. Во-первых, мне не стоило оставлять себе возможность найти его по возвращению домой, ведь определенно так бы и сделала. Во-вторых, не хотела привязываться к этому парню. В-третьих, понимала, что мной руководило эгоистичное желание забыться на время отпуска, поэтому прощание будет таким же эгоистичным, и я возненавижу себя, если отступлю от намеченного плана.

Проходит несколько мгновений, прежде чем блондин делает затяжку, после чего нехотя поднимает на лоб очки, приоткрывает левый глаз и щурится в мою сторону. Его поза расслабленная, одна рука закинута за голову, а вторую он изредка подносит ко рту, чтобы вставить сигарету между распухших от поцелуев губ. Сегодня я целовала их как никогда жадно. Будто пыталась запомнить форму, вкус и то, как приятно скользить языком по прохладному пирсингу.

– Еще недели две, – бросает он, пожав плечами и снова опустив на глаза очки. – А ты? – выдыхает со струей дыма.

Ну вот.

От неловкости и незнания, как правильно поступить, я зарываюсь пальцами ног в теплый песок и даю себе минуту на раздумье.

– Не так много, как хотелось бы, – наконец шепчу я, надеясь, что на этом тема закроется, и отвлекаюсь на сумочку, из которой достаю клубничный леденец, шуршу фантиком, а затем кладу сладость в рот, не сразу замечая, как блондин следит за мной.

Хмыкнув на мой ответ, он молча докуривает сигарету и тушит в бутылке, позволяя мне полюбоваться тем, как от малейшего движения напрягаются его мышцы.

Вы когда-нибудь хотели то, о чем вам даже не стоило и мечтать? Я мало того, что хочу, так еще и имею. И я даже не могу представить, насколько плохо все это закончится для меня…

Господи, мне кажется или я облажалась со своим гребаным планом? Даже здесь я придумала себе чертовы ограничения. Ну вот что я за человек?

Отвлекшись, не замечаю подкрадывающейся тени, а когда вижу приблизившегося ко мне блондина, не успеваю предотвратить его нахальный поступок. Он забирает у меня чупа-чупс и с восхитительной наглостью кладет его себе в рот, после чего утягивает меня за собой в теплый песок.

– Эй! – я приподнимаюсь на локтях и тянусь за конфетой, но Макс дергает головой в сторону, перекладывая леденец за щеку. Вот же засранец! Я угрожающе стучу кулачком по его плечу. – Верни мой леденец на место. Быстро! – пытаюсь говорить серьезно, но видя на его щеке ямочку от самодовольной улыбки я, черт возьми, сдаюсь и со смешком утыкаюсь лбом в твердую и теплую грудь парня. – У тебя много дурных привычек, – бурчу и качая головой, перед тем как подложить под подбородок ладони и устроиться поудобнее. Так, чтобы видеть его лицо и голубые глаза, поблескивающие озорством, когда он говорит:

– Это мне говорит человек, который варварски раскусывает чупа-чупсы? – Макс вытаскивает леденец изо рта, дразняще облизывая губы. – Кто вообще тебя этому научил, извращенка?

– От извращенца слышу. – Мой взгляд балансирует между лицом красивого подонка и клубничным леденцом, который я хочу раскусить, мать его! – И не твое дело, как я ем свои любимые сладости.

Он снова смеется, отвлекая меня от разработки плана, как мне вернуть свою сладость, и протягивает руку, чтобы провести пальцем по моей нижней губе.

– Ох, милая, как раз таки это мое дело, потому что именно этому кровожадному ротику я доверяю свой член.

– О, бо-о-оже, тебе стоит поработать над своей романтичностью, парень, – стону я и закатываю глаза, ощущая, как хриплый смех гулко вибрирует в мужской груди, отчего мое сердцебиение предательски ускоряется. – Ты донельзя испорчен, —говорю я с искренней серьезностью, но закусываю нижнюю губу, пытаясь сдержать усмешку.

– Все для тебя, дорогуша.

Морщу нос.

– Не называй меня так. Иначе меня вырвет прямо на тебя.

Макс разражается гортанным смехом, запрокидывая голову так, что мышцы на его шее и горло выпирают, как у гребаной скульптуры какого-нибудь бога.

– И это ты упрекаешь меня в романтичности? – саркастичный голос парня замечательно отвлекает меня от желания укусить его прямо за горло. Ох, проклятье, сейчас я могла бы возбудиться, если бы вовремя не установила внутренний барьер.

Делаю успокаивающий вдох и оказываюсь в ловушке восхитительного пряного аромата Милки, в очередной раз мечтая запатентовать его в своих легких, как это бы сделал Жан-Батист Гренуй. Конечно, мне бы не хотелось душить блондина, чтобы завладеть его одурманивающим запахом, но, если он не отдаст мою конфету, я определенно сделаю это. Только уже из других побуждений.

Вздрагиваю, когда этот подлец с громким причмокиванием перекатывает во рту мой леденец, а потом хмурюсь, прожигая его насквозь, хотя возможно он и не видит этого. Как я могу понять, когда он снова напялил на себя очки? Подаюсь вперед и быстро снимаю их, осторожно убирая на безопасное расстояние, после чего нависаю над высокомерным лицом и произношу предупреждающе:

– Верни чупик и мне не придется избивать тебя до смерти.

Макс окидывает меня скептическим взглядом, затем в ленивой манере вытаскивает изо рта леденец, чтобы произнести:

– Возможно, я бы поверил тебе, если бы ты не смотрела на меня так.

Удивленно выгибаю бровь:

– И как же я смотрю?

– Так, будто хочешь провести языком не по клубничной карамели, а по мне, мечтая затрахать меня до смерти.

Боже, почему из его рта все звучит так… пошло?

На мгновение я задумываюсь над его словами и даже представляю, как провожу по его легкой щетине языком, впиваясь укусом в этот проклятый волевой подбородок.

– Сделай это, милая, – хрипло подначивает блондин и касается моих губ леденцом. – Я ведь вижу, чего ты хочешь на самом деле. А что я тебе говорил на этот счет?

Открываю рот, и он кладет сладость мне на язык, после чего я осторожно смыкаю губы, но не сильно, оставляя ему возможность вытащить конфету и проделать вновь то же самое, отчего мое дыхание становится поверхностным.

– Никогда не отказывай себе, – мурлычет он хрипло, но я настолько сосредоточена на том, что он вытворяет чупа-чупсом у меня во рту, что даже не понимаю, о чем речь. Рядом с ним мозг, как и всегда, отказывается функционировать, желая только одного – его. – Будь честной в своих желаниях, Монашка.

Я с трудом сглатываю сладкую слюну, потому что манера, с которой блондин скользит конфетой по моему языку, напоминает о совершенно других вещах.

Из-за резкости в изменившихся чертах лица парня я лишь убеждаюсь в его намерениях. Сейчас в нем нет той дразнящей игривости. Когда дело доходит до секса он начинает вести себя как хищник. И я совру, если скажу, что мне не нравится эта его черта. Нравится. Потому что я тоже превращаюсь в животное. Жадное. Ненасытное и свободное. И только по этой причине между ног сейчас все сжимается в жадной потребности.

– Ты искушаешь меня разложить твое сладкое тело прямо на этом пляже.

От его честности мое дыхание ломается и застревает где-то в горле.