– Так у меня есть. Щас запарим.

– Сварите чай. Палатку скатаю, перекусим и пойдем, чтоб успеть засветло.

Цукан отходит к реке, присев на корточки, ожесточенно трет песком миску, ложку и продолжает думать о самородке.

– Ты, Кузя, Федорыча не задирай. Он зам у Бурханова. Мужик крутой. Он и врезать может. Не смотри, что худой, правой рукой завалит на раз и два.

Навьючили рюкзаки. Увязали ремнями проходняк, инструмент.

– Вперед, по одному… А ты, Кузя не отставай. Росомаха с дерева прыгает, когти страшенные.

– Пугаешь, да? Пацана, что ль нашел? – Кузя головой крутит, рыская глазами по долине. – Еще скажи, что эта тварь золото стережет.– Громко хохочет: – Злой дух Куранаха…Ха-ха-ха.

Алдан, поселок Кучкан, база артели «Звезда».

В конторе, сооруженной из строительных вагончиков под одной общей крышей, Цукан кидает на стол холщовый мешочек.

– По моим замерам до двадцати грамм на куб, когда попадаешь в струю. Богато! Такое и на Колыме в редкость…

Бурханов выходит из-за стола.

– Молодец, Аркаша! Русло жирное нашел, задел на следующий сезон нам обеспечен. Но о результатах никому ни слова.

На карте прибрасывает курвиметром расстояние до табора на реке Куранах. Трет руки, словно от холода.

– Отлично! Почти под боком, двенадцать кэмэ. А в управлении убеждают, что там нет перспектив…

– Я неделю мантулил вхолостую. Думал пустышка… Потом на левой стороне у прижима, поставил проходняк и сразу поперло. Так и шел вверх.

Бурханов приоткрывает дверь, кричит.

– Маня, позови Снегирева.

Входит крепыш похожий на тяжелоатлета с бобриком седых волос.

– Дмитрий, технику нужно готовить на Куранах. Начнем мыть в этом году.

– У нас нет разрешения?

– Я договорюсь с геологами. Оформим, как разведочные работы по запасам. И будем оформлять допуск на производство работ.

Разные люди заходят и выходят. Ведут разговоры. Цукан спит, откинувшись в дерматиновом кресле. Входит краснолицый одышливый мужчина. Громко здоровается. Цукан вскидывает голову. Смотрит недовольно.

– Привет, Виктор Борисыч, голосистый ты мужик. А твою фетровую шляпу и массивный живот, за версту видно.

– Ты, Цукан простак. Не понимаешь, финансист – лицо предприятия, должен солидно смотреться. А глядя на твою бандитскую рожу и грязный бушлат, чиновник не возьмет подарок, не окажет артели содействие.

– При твоей министерской зарплате, нужно еще на шею цепь золотую повесить для солидности.

– А тебе завидно. Я в Госплане работал. Но Бурханов уговорил, я согласился.

– Аркадий, что с тобой! Мы же на правлении артели обсуждали. Я едва уговорил Виктора Борисовича переехать из Москвы, а ты хамишь. Тебе, что денег мало!

Бурханов пристально смотрит, всем видом показывая недоумение. Цукан встает, торопливо выходит из конторы.

– Выйду, перекурю…

– Дурит, что-то твой заместитель.

– Пройдет. Мужик характерный. Мы с ним начинали на Колыме на горно-рудной проходке. Много лет его знаю. Спец незаменимый, у него чуйка на золото.

– Но ведь пьет.

– Было. Уходил в запой после ссоры с женой. Уезжал из артели, но я принимал. Потому что знаю, Аркадий не продаст. Видишь шрам вдоль черепа?

Бурханов приподнимает волосы на голове.

– Давнее дело. Застряли во время пурги под Омсукчаном. Снегу по пояс. Чтобы пробиться, стали продергивать ЗИС лебедкой. Почти вылезли из низины, когда трос оборвался, пробил мне черепушку. Цукан тащил на самодельной волокуше к трассе полдня. В больнице врач пульс не нашел и говорит:

– Зачем сюда притащил. Тащи в морг. Я не волшебник, трупы оживлять не умею.

Цукан насел на доктора. Кричит:

– Меня чуть не похоронили после взрыва в шахте, а я выжил.

Короче, расшумелся, задергал всех. Вкололи мне две ампулы адреналина. Сделали открытый массаж сердца. Подключили аппарат искусственного кровообращения…

«Я не волшебник – трупы оживлять не умею», – ту фразу наши орелики по сей день вспоминают. Смеются.

– Вы что с ним в одном лагере сидели?

– Было дело, на Хатаннахе. Позже в пятьдесят шестом меня реабилитировали, а его нет. Хотя Аркадий ходил юнгой на грузовом судне. Они обеспечивали доставку десанта на Курилы в августе сорок пятого, ему вручили медаль за победу над Японией. Но удостоверение не сохранилось… Поэтому я ветеран ВОВ, а он шпана безродная.

– Я думал, ему и полтинника нет!

– Живчик. В позапрошлом году уехал из артели с большими деньгами. Навсегда. Через полгода вернулся с таким видом, словно совершил побег из тюрьмы.

– Алексей, я через знакомого в Москве пробил лимиты на бульдозер и экскаватор. Но старателям не положено по закону выделять новую технику. Надо договариваться с ГОКом. Они получат через министерство, а мы у них возьмем как бы в аренду.

– Я договорюсь. Струмилин – мужик понятливый. Оформляй договора, Борисыч. И на Цукана зла не держи. Это бзык. От жены и сына писем давно нет. Переживает…

Входят члены Совета артели «Звезда». Обсуждают, кто будет заниматься подготовкой полигонов, ремонтировать технику и перебрасывать ее на новый участок.

– Добыча золота упала на треть… – говорит Бурханов, оглядывая каждого. Цукан вновь, настаивает на поиске месторождения на Зимнояхе.

– Да его ни на одной карте нет… Снегирев вскакивает со стула

– Нет на карте, значит, нужно порыться в архивах!

– Какие архивы? Забудь про это видение и гору Шайтан. Бабу тебе, Аркаша нужно сисястую, чтоб дурью не маяться.

– Ты, Димка молод, чтоб меня высмеивать. Читай больше. Вон в журнале «Наука и жизнь» статья есть, что многие видения подтверждаются по жизни.

Бурханов гасит конфликт между своими заместителями, обещает покопаться в документах управления геологоразведки…

– А пока нужно доделать ремонт в больнице.

Цукан возмущается.

– Сколько можно! Дорогу к прииску бесплатно, ремонт даром. Оседлали артель…

– Ладно, мужики, не обеднеем. Зато вонизма и упреков будет меньше. Зарплата наша не дает им покоя.

Утром в кармане бушлата Цукан обнаруживает куранахский самородок. Его можно продать за большие деньги, построить в Уфе дом, обустроиться и таким образом загладить вину перед женой, сыном… Цукан нянчит в руке самородок, на лице гримаса. Он натягивает бушлат, застегивается, идет к выходу и вдруг останавливается в дверях. Снова усаживается на кровать. Его одолевают сомнения… На столе неотправленное письмо Анне Малявиной со словами: «Что случилось! Полгода нет от вас писем?..» Он запирает входную дверь. Прячет самородок. Смотрит на себя в зеркало и укоризненно выговаривает: «Эх, Цукан, Цукан!»

Поезд Владивосток-Москва.

В купе Аркадий Цукан мужчина горбоносый, лицо обветренное, смуглое, кисти рук крупные рабочие, листает альбом для рисования. Смотрит эскизы: двухэтажный коттедж, деревенский рубленый дом с широким крыльцом и навесом, немецкий фахверк с черепичной крышей. Попутчик, молодой парень, заглядывает в альбом. Спрашивает:

– А вы что – архитектор?

– Нет, я дом буду строить.

– Так это же дорого, хлопотно… Проект нужен.

– Я за последние годы все продумал. Жена рассказывала, у ее деда в поместье под Уфой дом стоял большой с мансардой, окна огромные с лестницы мыли, а по всем комнатам водяное отопление. И веранда просторная с оранжереей. Вот я такой же хочу. И еще чтобы мастерская…

– Я жил в деревне, скучно там… Вот еду в Челябинск на завод.

– А я в Уфу. Люблю этот город. Вещи сдам в багаж и на Гоголя, там чайхана, там настоящий лагман, учпочмак… Эх, прямо пальчики оближешь.

Он откидывается на перегородку, представляет свой приезд в Уфу.

Нижегородка. Пригород Уфы: одна улица вдоль, две поперек. Внизу лента реки. Грунтовка. Деревянные заборы. Палисадники с черемухой, разноцветная мальва, вымахавшая к осени под два метра.

Малявины запоздало обедают. Анна поднялась из-за стола, поздоровалась и ни намека на улыбку. Цукан свалил сверток с подарками на пол у стены, разулся. Анна упрямо молчит.