Достигнув небольшого местечка Mickleham, расположенного на пути в Доркинг, и, миновав кладбище с церковью посреди него, они свернули налево и поехали по аллее цветущих каштанов. Часы на колокольне кладбищенской церквушки стояли, и, по-видимому, давно.
Поднявшись по серпантинам этой аллеи, машина оказалась среди зеленого парка и остановилась у входа в красный кирпичный дом, который скорее можно было назвать старинным дворцом, летней резиденцией. Над дверью, будто наблюдательная вышка, торчала высокая башня. Обросшая плющом.
В дверях Репнина встретил дворецкий в церемониальном костюме, который англичане называют «утренний» (morning coat). Он повел Репнина на второй этаж.
На стенах вдоль французской лестницы из кованого металла была размещена целая галерея старинных картин-портретов. И среди них какой-то испанский король верхом на коне. Все это были копии. Наверху их встретила молодая хорошенькая секретарша графини и проводила Репнина в большую, старинную библиотеку. Сообщила, что его разыскивают уже второй день. Оставила одного. Просила подождать. Сесть не предложила.
Репнин сел.
Все стены комнаты представляли собой роскошные шкафы, где за стеклом располагалось множество очень дорогих книг. Посредине виднелась зеркальная дверь. На полу лежал толстый ковер. На столиках в канделябрах горели лампочки, хотя на дворе светило солнце.
Он ждал довольно долго.
Наконец справа, в огромном зеркале, то есть в проеме зеркальной двери, показалась графиня. Высокая и сухопарая, она была одета в бледно-голубое, старинного фасона платье. Устремила на него взгляд бледно-голубых глаз, прозрачных как у рыбы. В ее волосах переливалась бледно-голубая диадема. — Обычно в Бокс-Хилле ее привыкли видеть в сапогах и с мотыгой в руке. Она вечно окапывала и полола свои рододендроны.
Сейчас с обнаженными жилами на шее, она вся, как мукой, была осыпана пудрой. Очевидно, графиня не сразу точно попала в дверь и слегка ударилась носом о зеркало, отчего Репнин чуть не прыснул. Это напоминало ему их тупого Ваньку, произведенного отцом в лакеи, который, впервые увидев зеркало, сразу же ткнулся в него носом. Диадема в волосах старухи продолжала сверкать.
В этом огромном доме она являла собой очень забавную фигуру. Старуха была не просто тощей и сухой, как палка, — у нее полностью отсутствовали бедра. Седые волосы слегка подсинены. Графиня не сводила с него глаз. Стояла. Не садилась.
Смешавшись, Репнин стоял перед ней и извинялся, что не позвонил раньше. Телефон не работал. Надя уехала. Приглашение ему вручили лишь на третий день. Она не садилась и не предлагала сесть ему.
Сказала, что обо всем уже информирована своим родственником, сэром Малькольмом. Его идея завезти из России скакунов кажется ей, говоря по правде, безумной, но она не имеет ничего против. Дала согласие участвовать в этой затее.
Ей известно, что он был учителем верховой езды в Милл-Хилле, и она бы хотела, чтобы он взял на себя заботу об этих жеребцах, когда они прибудут, если, конечно, прибудут. А пока ему следует обратиться к ее тренеру, мистеру Джонсу, в Доркинге. Он будет получать ежемесячно неплохое жалованье. Она думает (I think) — пятьдесят фунтов. Получит и квартиру, поблизости от Бокс-Хилла, в идиллической деревеньке Mickleham. Возле автобусной остановки на Доркинг.
Придется туда переехать. Ее старший конюх в Доркинге его уже поджидает. Он необходим там. Жалованье ему идет с позавчерашнего дня. Джонс, конечно, человек пропащий. Добавила, он, мол, ни на что не годен (good for nothing), но зато преданный. (Она сказала: loyal.)
Она ждет первой весточки из Америки, от его жены. Надя ему еще не писала? Это дивное созданье!
И уставилась на него молча, словно рыба.
Репнин подумал, что это конец. Понял — с сего момента он, по сути дела, просто ее конюх. В замешательстве дважды сказал ей по-английски спасибо. Особенно его смутило, что в разговоре с ним она ни слова не произнесла по-русски. А графиня вдруг, как-то вытянув шею в его сторону, спросила уже тише: верно ли, что в России он был как бы лордом, чем-то вроде принца. Ей так сказали. Это правда?
Тогда, иронически усмехнувшись, Репнин ответил, что она права. Indeed.
На что графиня, зардевшись, воскликнула: она надеется, большевиков (the Bolshies) скоро метлой выметут из России. А пока надо подумать, что бы еще можно было для него сделать. То, чем он до сих пор занимался в Лондоне, — это все временно. Он создан для лучшего. Последние слова она произнесла с кокетством. И прибавила, пока, мол, он вынужден нести свой крест (так и сказала: take up your cross). Хотя прежде он видел эту старую даму лишь однажды, в русской церкви, у него тогда сложилось о ней совсем иное представление, нежели сейчас. В тот раз она показалась ему истинной аристократкой, олицетворением добродетели и милосердия, к тому же веселой и щедрой. И говорила тогда она только по-русски, как прирожденная русская.
Сейчас графиня смотрела на него ледяным взглядом. А затем исчезла в зеркале посреди стены, между двумя книжными шкафами. Ее сменила хорошенькая секретарша, попросившая Репнина немного подождать. Обед будет подан минуты через три. Дворецкий его проводит вниз. Репнин понятия не имел ни о каких русских скакунах, которых величественный шотландец собирался завозить, не знал и где расположены конюшни графини в Доркинге. Все это явилось для него абсолютно новым и неожиданным. Секретарша вручила ему также конверт. В нем оказались билеты на выставку лошадей в королевской резиденции Windsor и на скачки, которые должны были состояться в следующем месяце.
Он покинул библиотеку в крайней растерянности.
Начиная с 1947 года, дороговизна в Лондоне стремительно возрастала. И все же, располагая пятьюдесятью фунтами, он надеялся кое-как прожить и избежать нищеты. Надеялся даже, что сможет помогать жене, в Америке. Вопрос заключался в том, что от него, в сущности, потребуется? Только готовить каких-то русских коней к скачкам? Русских коней? Которых Парк будет завозить из СССР? Чепуха. Чепуха.
Столовая находилась внизу, и дворецкий его туда проводил. Войдя, Репнин увидел жену доктора Крылова и двух молодых людей, которые посмотрели на него, как на человека, им совершенно неизвестного. Жена врача сразу же подошла к нему. Она выглядела веселой и вела себя так, словно хотела подчеркнуть, что они с Репниным старые и добрые знакомые. Юноши походили друг на друга как близнецы. Однако старший был интересней, и Репнин узнал в нем того наглого красавца, который непристойно ухаживал за Надей в доме сэра Малькольма. Это были его земляки, сыновья генерала Антонова, приехавшие из Парижа. Вошла графиня. При ее появлении все встали.
Согласно списку, лежащему на маленьком столике возле двери, госпожа Крылова весело указала ему его место, рядом с хозяйкой. Репнин улыбался.
За обедом мало разговаривали, но много смеялись. Обращаясь к графине, младший брат рассказал, что приехал в Лондон с надеждой перебраться отсюда в Америку. Старший же заявил, что мечтает жениться на какой-нибудь немолодой англичанке, очень богатой. Он достаточно натерпелся в эмиграции, с отцом. Сейчас крайний срок изменить свою жизнь.
Репнин прикинул — молодому человеку не больше двадцати лет. Сам он в их беседе участия не принимал. Госпожа Крылова задала ему несколько вопросов: как Надя отправилась, и что и как у нее в Америке — графиня внимательно слушала его ответы.
Однако, когда начинал говорить старший красавец, старуха слушала только его и громко смеялась. С Репниным за весь обед перекинулась двумя-тремя словами.
Репнин был одет так, словно только что вернулся после игры в гольф.
Его поразило, каким тоном старая графиня разговаривала с этим юношей, старшим братом. Весело, не переставая смеяться. Сыновья генерала Антонова по-английски говорили, будто настоящие англичане. Они веди себя прилично и пристойно, однако совсем непристойной была тема их разговора и предмет их смеха. Госпожа Крылова взирала на юношей как на избалованных, но хороших мальчишек, сама же за столом больше молчала. В тот момент, когда старший красавец, не переставая жевать и не сводя глаз с графини, завел речь о том, что с удовольствием бы женился на пожилой богатой англичанке, которая и на семидесятом году еще хороша собой, Репнин не мог вымолвить ни слова, словно кость застряла у него в горле.
