Была у Татьяны еще и старшая внучка, недавно поступившая в университет, красивая, умная, гордая. Приехала на пару месяцев всего, диковинка. Вот и лезли как на мед к ней местные парни. А внучка Елены осталась не у дел.

*

Вечером того же дня, когда дети расходились по домам, Татьяна пошла встречать Катеринку и снова они столкнулись с Еленой. Та общалась с двумя соседками, среди которых была Валентина, стояла спиной к дороге и не видела подошедших поздороваться Татьяну с внучкой. Услышав, как спорят Елена и Валентина по поводу молодежи, Татьяна снова начала сердиться и хотела уже уйти, но тут Елена обернулась и попыталась что-то бормотать про проклятия, но тут Катерина дернула бабушку за рукав:

– Да она же пустая, ничего она не умеет, бабушка, не бойся! – девочка перевела взгляд на склочницу и сказала, – а вам бы почки подлечить, а то камни скоро пойдут, в больницу попадете.

Уходили они в полнейшей тишине.

*

А на рассвете следующего дня Валентина рысью побежала к Павлине. Потом они вдвоем пошли к Татьяне, упрашивать ту разрешить внучке учиться у Павлины. Женщина сначала противилась, но вышедшая на голоса заспанная девочка сама захотела приходить к "бабушке Поле", потому что та "уже старенькая, уйти хочет, но не может пока, а так нельзя над человеком издеваться". Тут в избу вошел и дед Катерины, но та лишь молча, долгим взглядом, посмотрела ему в глаза и он, словно забыл, зачем зашел, вышел обратно в сени. Три женщины переглянулись.

– Катюш, ты иди пока, умойся, ласково приобнял внучку, сказала Таня, а когда девочка вышла, села на скамью, легонько хлопнув полотенцем, которое держала в руках по столу и вздохнула, – не к добру, баб Паш, не к добру! Не нужно ей учиться этому! Темная сила в ней сидит, чего бередить?

*

Вернулся муж Татьяны, поставил на стол стакан с веточками земляники и со словами "для Катюшки" снова вышел.

А Татьяна, снова тяжко вздохнув, рассказала соседкам историю своего рода.

Глава 3. Родительская любовь. Родительская боль.

Семь грехов губительных и смертных,

Семь грехов, ведущих душу в ад,

На первый взгляд, как будто, незаметных,

Толкающих жизнь каждого назад.

А. Овсяк

Владетели душ, тел… Кто они? Не мы им судьи ныне. А тогда… ТАК жили.

Названная кем-то за тебя цена не означает твоей истинной ценности.

Известный факт, что в определенный период истории легко можно было обменять крепостных на предметы роскоши или животных. Людей дарили целыми деревнями, присоединяя эти земли к владениям очередного счастливчика.

Но насколько далеко распространяется гнев отца, чья дочь осмелилась пойти против его воли в вопросе замужества и вместо выгодной для рода партии становится позором?

Весной 1698 один из лордов, потомок непризнанной ветви кровавого Генриха, сумевший вновь добиться расположения и власти за счет успехов в кораблестроении, похоронил внезапно заболевшую дочь. Бедняжка сгорела в лихорадке буквально за два дня. Особо этому значения никто не придал, так как Лондон провожал русского царя Петра, в будущем Великого. За время пребывания посольства, лорд заключил несколько выгодных торговых контрактов. Так, например, уже в конце лета ему прислали двух отличнейших борзых.

В то же время в одном из недавно пожалованных поместий новгородского наместника Лефорта, проявившему себя при взятии Азова, появилась в качестве супруги управляющего молоденькая девица. С темно-русыми волосами, большими холодными глазами, губами, сжатыми до состояния ниточек, высокая, стройная, белокожая. К новому году она разродилась крупным темноволосым мальчиком, которого в последующие годы воспитывала "под себя" – учила всему тому, что знала сама, грамоте, основам счета, языкам, и всегда ставила его выше других своих детей, которые родились только через несколько лет. Мужа женщина всегда презирала, как и остальных жителей поместья и "всех русских", и даже своих детей. С годами она стала еще тоньше, словно цветок, засохший в моменте начавшегося отцветания. Взгляд ее из тоскливо-испуганного окончательно стал колючим и ненавидящим, а спина была всегда прямая, словно палку привязали. К своим дочерям она относилась так же как к деревенским детям, пару раз озвучив, что они не стоят внимания, ведь их участь – быть проданными, словно скот.

Она уговорила нового владельца поместья (Лефорт скончался от горячки уже в 1699 год) поспособствовать устройству сына в школу в Петербурге, мальчика взяли – ведь он показал себя весьма достойно. Но этим она подписала себе приговор, по некоторым источникам – смертный. Юноша загорелся идеей кораблестроения. Узнав об этом, по воспоминаниям очевидцев, женщина словно обезумела окончательно. Она облачилась в черное и несколько дней ходила по поместью, сыпя проклятиями и говоря что-то о крови и предательстве. Она упоминала своего отца, бормотала про сына, что он ветка от гнилой яблони.

Приехавший через несколько месяцев в гости сын в живых ее уже не застал, женщина ушла в мир духов, так и не вернувшись в рассудок. Ей было 36. Несчастная, преданная, не нашедшая в себе сил для новой жизни, умершая в безумии и одиночестве.

Юноша вернулся в Петербург, где его ждала невеста, дочь какого-то мелкопоместного дворянина, небогатого, но с хорошей родословной. Отец благословил его будущий брак, найдя его, конечно же, удачным, но впредь наезжать с визитами запретил.

Перед отъездом одна из младших сестер преподнесла ему туесок земляники с несколькими обвязанными ниточкой листиками.

– Ягоды не довезешь, а вот это невесте передай, для ребенка твоего, – юноша удивился, но ничего не сказал. Он и сам еще не знал, что их "баловство" с любимой уже дало плоды.

Глава 4. Волки, девочка и красные флажки.

На снегу лежит маленькое тельце, закутанное в серый шерстяной платок с головой, под платком тулупчик старшего брата – только валенки торчат. Крохотные. Девочке уже 5, но выглядит она чуть ли не в половину меньше, чем должна. Сама по себе маленького роста, из-за постоянных недоеданий на лице у нее остались только глаза – большие, синие, в обрамлении пушистых черных ресниц. А вот волосики жиденькие… Много ли на одной воде и лепешках буквально из сена вырастет?

*

То, что их семья из поколения в поколение отличается каким-то странным везением, Татьяна знала – на собственной шкуре проверила не раз.

Мать родила ее в 51, она была последней, младшей, а потому скорее лишним ртом, а не любимицей. Зимой есть было совсем нечего, а потому дети иногда ходили ночами на колхозные поля за остатками посевных. Насобирав на сани немного зерна прямо со стеблями – все пойдет в дело, а заодно хвороста по дороге, они старались быстрее вернуться домой.

– Холодно, – скулила маленькая Танечка, идя позади всех и неся красные тряпочки – отпугивать волков. Было жутко и невыносимо страшно, но жаловаться было страшнее – могли и подзатыльник влепить и пойти быстрее, а она не успевала. Ноги вязли в снегу, пусть и немного утоптанном старшими.

Вдруг сквозь ледяной вихрь, разрезающий заледеневшие щеки, донесся волчий вой. Старшие остановились, переглянулись. Успеют или нет? Их деревня находилась на полуострове, проход зимой туда был по мосту – дойдешь до моста – спасешься, там уже свои близко и дорога утоптана, да и волки в деревню не суются пока – для них зима в этом году не особо голодная.

А не успеешь… Брат попытался разжечь факел, но его быстро гасил обильный снег с бешеным ветром. Танечка как раз дошла до саней, когда вой повторился уже совсем рядом, еще один, еще. Волки приближались и брали их в кольцо. Старшие рванули что есть сил, Танечка побежала следом, выронив красные флажки, испугалась, вернулась за ними и, рыдая, бросилась догонять сани, упала, набив снега в рот, ужас сковал ее тело. Она посмотрела вслед старшим, но тех уже скрыла белая завеса. Только черные деревья стояли кругом, молчаливо насмехаясь и словно обсуждая – сколько ей осталось – минута, две, пять? Как долго волки будут терзать ее тулупчик, в попытках добраться до худенького тельца в надежде поживиться хоть чем-то?