А вот Павлину жалко. Одна она. Лет ей уже… Никто не знает сколько, как и сама бабушка Паша. Соседи говорят, что всегда помнили ее такой – старой.

– Не дал мне Бог детей, нет и здесь достойных, хоть по деревням иди.

– Придет время, судьба сама тебе подарок сделает, баба Паш. Всему свое время, видать. А ты нам нужна еще, – Валя улыбнулась хмуро смотревшей на нее старухе, – ну, не серчай, не серчай, ты ж еще огого у нас! В 145 баба ягодка опять… – она увернулась от запущенного в нее полотенца.

– Ох, ты ж, егозой была, егозой и осталась! Надо было крапивой пороть тебя в детстве! – но через минуту смеялись уже обе, а потом пили чай с земляникой.

Через несколько дней, когда Валентина снова заглянула к бабе Паше, то застала ту в приподнятом настроение. Павлина занималась сортировкой трав и что-то напевала.

– Не слышала, чтобы ты когда-то пела, – пробормотала Валентина, ставя трехлитровую банку с парным молоком и сумку с горячими еще пирожками на скамью.

– Нашла я ее, ты не поверишь, кто! – Павлина взяла кружку и плеснула туда парующий травяной отвар, подала Вале, – пей! И мажь, – баба Паша протянула ей баночку с травяной мазью, – для коленей твоих.

Валентина послушно взяла и кружку, и мазь.

– И ведь где нашла, за порогом буквально! – продолжала ведьма, посматривая как-то странно на свою гостью, та как раз размазывала по коже приятно пахнущую лесными травами и мятой мазь.

– В роще встретила возле болот!

Деревня располагалась вдоль небольшой речушки, текущей сквозь густой лес, места были богатые не только на грибы-ягоды, но и на болота. Со стороны дома Павлины был небольшой земляничный пригорок, переходящий в луг, затем в березовый и еловый лес. Река, к которой прилегали половина деревенских участков, за пределами деревни раздваивалась метров на пятьсот, и один из потоков превратился в небольшое болото, со стороны деревни украшенное березовой рощей, светлой и чистой, которую облюбовала старая ведьма. Остальные жители деревни в нее не ходили, боясь столкнуться с ней.

– Захожу в свой лес, а там эта малявка городская, Танькина, ходит спокойно, осматривается как у себя дома, представляешь?

– Москвичкина что ли?

– Агась! Спрашиваю, что здесь делает, а она мне деловито так: "с лесом знакомлюсь!" А у самой уже в корзинке травки разные, и брусника, значит, по болотам шастала, мелкая, как угораздило-то? Я давай расспрашивать, что да как. И про болота. А она мне: "А вон там тропка есть, можно безопасно пройти". И травки мне показывает свои и рассказывает, какая для чего. Сбор вон энтот, что ты держишь – ее работа! И я тебе скажу – лучше, чем мой! Во как!

– Будешь теперь знакомиться с ней?

– Буду, а то ж… – Павлина тяжко вздохнула, – Только вот Таньке-то как это преподнести? Они ж городские, из столицы, не поймут.

– Не поймут, – тоже вздохнув, подтвердила Валентина, – да только странная она. Не такая как ты, конечно, но как взглянет иной раз, хуже ведьмы, – Валентина перекрестилась.

Павлина при этом жесте почему-то вспомнила про Марину.

– Внучка-то твоя как?

– Ох, с божьей помощью, – Валя вновь перекрестилась, достала из-под футболки крестик и поцеловала его, да и эта мелкая как раз к ней ходит. Катя. Вообще-то они с младшей нашей, Оленькой, подружайки, ровесницы ведь, а Лилечка говорит, что теперь видит ее с Мариной. Та-то ни с кем больше из местных общаться не хочет, после… А с Катей вот даже смеются.

Валентина вдруг расхохоталась, вспомнив утренний инцидент. Баба паша удивленно уставилась на соседку, но та еще долго не могла ничего внятного произнести. Когда уже, наконец, отсмеялась, утирая слезы, принялась рассказывать:

– Задумала я с утра супчик куриный устроить, а тут заходит ко мне мать этого гаденыша, прощеница значит просить. Лепечет себе под нос что-то, не разобрать толком, урывками только, прости мол, не держи зла, дурак… Ну, чисто мой Василий, когда спохватился, что сын растет у него. Помнишь тот год, как он приехал, и коленки тут протирал, принять просил? Аки блаженный, ей-ей… Вот и эта такая же.

Валентина отпила еще отвара и продолжила:

– Ну что с ней делать, она ж не в себе. Говорю: "Бог простит", а она глаза вытаращила, юбки подхватила, да как помчится прочь, голося на всю деревню: "Убийца, убийца!"

– Чегой-то она? – удивилась Павлина.

– Да говорю же, суп я задумала! Куру словила как раз, как это зашла ко мне во двор. Пока она прощения-то выпрашивала, кура в руках трепыхалась, как ненормальная, руки мне исцарапала, ну я ее на пенек и голову ей топориком – тюк. Оглашенная эта заткнулась на мгновенье, я и говорю: "Бог простит", топор в пенек воткнула и хотела уже в дом вернуться, как она подхватилась. И с чего вдруг? – Валентина хитро улыбнулась и отпила еще ароматного отвара, – ммм, чудесный сбор.

Баба Паша, округлив глаза, всплеснула руками, и женщины обе захохотали.

Глава 2. Земляника для ведьмы.

Свадебное гулянье в деревне развернулось во всю ширь. Столы, выставленные перед домом, изобиловали яствами, гости со стороны жениха из села веселили танцами и музыкой – молодежь отдыхала и шумела на радость старшим. Летний солнечный денек поощрял гостей легким ветерком. Выдавали замуж одну из местных красавиц за молодца из соседнего села.

Слегка припозднившаяся Павлина нашла молодых и вручила им пакет с травами и большой туесок, полный земляники, поверх ягод лежало несколько связок зеленых листочков – обереги.

*

По народным поверьям, земляничные листья, спрятанные в карман, гарантировали их обладателю денежное прибавление. Сухие листья земляники, связанные в пучок и размещенные в прихожей или у порога, как магнит привлекают в дом удачу.

*

Жених громко поблагодарил добрую бабушку и под изумленными взорами гостей взял за хрупкие плечики своими огромными крепкими ручищами и расцеловал в обе щеки. После чего умчался в круг танцующих, а невеста хлопнула округлившимися глазами и перевела взгляд на стол для подарков, где в теньке под крышей среди прочих даров уже стояла корзинка, полная земляники, пакетик с листьями и ожерелье с кулонов в виде земляничного листа.

– О, как! – изумилась баба Паша, – о как, – повторила она, еще не отойдя от благодарностей жениха, – и кто же это?

– Внучка бабы Тани, Катюшка, сама, говорит, собирала и кулончик вот сделала, мудрено назвала как-то, гальяника… нет… гальватика… Не помню, она сказала, что это настоящий листик земляники в меди – чудеса!

– Гальваника, – пророкотал над ухом голос Виктора, отца невесты, – мы таким в школе баловались, – баб Паш, позволь гостью почетную на танец пригласить да наливочкой угостить?

– А и позволю!

*

Спустя неделю народ собрался перед приехавшей автолавкой1.

Чем уж так не угодила в очередной раз малолетняя Катя одной из местных, бабе Лене, но прицепилась та к ней клещем, схватив за шиворот и приговаривая, что у девчонки "зубы да волосья-то повыпадают, рябая будешь да лысая, аки пугало!" На этом моменте и застали их подошедшая Татьяна, бабушка Кати, и сама Павлина. У последней вмиг мороз по спине пробежал, но не от слов Елены, черная волна исходила от Татьяны. Подойдя, она вырвала рубашку внучки из рук вмиг охолонувшей истеричной бабы, схватила ту за грудки и прошипела:

– Все вернется к тебе зло совершенное, помяни мое слово.

Отвернулась от нее и Павлина заметила, как из почти черных глаза рассерженной женщины становятся светлыми как обычно.

– Прокляну тебя и род твой до седьмого колена, детей твоих прокляну, понаехали тут из Москвы своей, у девок наших женихов отбиваете, хвостом крутите.

Татьяна развернулась и совершила левой рукой круговое движение по часовой стрелке.

– Иди уже с богом, внучка твоя сама дура, вешается на всех, вот и пользуются ею, а моя не подпускает никого, ей еще учиться, а не до увальней ваших.