Глава 1. Старая Павлина.

Старая Павлина, бабка Павлина, "старая ведьма", а то и вовсе – "эта, из крайнего дома" – никаких приятных и ласковых прозвищ. Это тебе не "тетя Люся, какая вы добрая, дайте молочка!".

Она-то эту Люську помнит младенцем. Как и ее мать – вот уж кто точно злобная карга, хоть и не особо старая еще, вопреки взрослым внучкам. Этим летом уже вторую замуж отдали.

Отдали в соседнюю деревню, которая и не деревня уже вовсе, а полноценное село. Она, Павлина, помнит, как там первые срубы ставили недалеко от небольшого живописного озерца.

А у них половина домов пустеет. Молодежь уезжает. Дети рождаются уже там, в городах, и сюда возвращаться не хотят. Только на лето иногда приезжают еще, но и их становится все меньше и меньше.

Некому передавать свои знания. Некому, нет достойных, вот и мается старая Павлина, уйти не может. А так хочется уже отдохнуть!

Вот Люськина племянница, Наташка, вроде сильная деваха, но… Не зря ее взрослые "крысой" называют, с гнильцой девчонка. Четырнадцать лет ей уже, женихуется, то понятно, но… Подругу вот свою, Маринку, подставила, унизила подло. А для той – удар на всю жизнь. Маринка-то – сплошь кожа да кости, итак ей по жизни досталось, матери из последних сил помогает по хозяйству, при этом учится на отлично и с младшими занимается, пока их папаша пьяный валяется где не попадя. Сергей Левыкин, когда-то невероятно красивый, высокий и сильный мужчина, постепенно спивался. То ли тесно ему было в деревушке на двадцать с хвостиком домов, то ли от безысходности своего положения, что женился на немой да по залету, а не по любви.

И вот еще беда – понравился Наташке и Маринке один и тот же парень – Данила, – тьфу, а не парень, – Павлина аж сплюнула от души.

– Что б ты… Переехал отсюда быстрее! – Павлина в последний момент спохватилась и сказала не то, что собиралась, – успокойся, Павушка, успокойся, милая, не стоит он того, – уговаривала она сама себя, торопясь по тропинке в сторону березового леса.

А парень – вот уж под стать этой Наташке – еще более гнилой. Их семья приехала сюда несколько месяцев назад, говорили, что из деревни так же, только откуда-то севернее. Да ведь толком ничего делать не умеют! Пытались порося завести – сбежал. Купили козу, а где держать ее? Загон-то не построил. Первую ночь она у них в доме спала, под утро ее выкинули во двор, так и эта сбежала. Мужик-то вроде рукастый, по дереву хорошо у него, стол починить, или крыльцо. А вот жена – бестолковая какая-то, глазами только хлопает и блеет, что та коза. Кастрюли со щами у нее вечно из рук падают, банки с молоком бьются. И в кого только сын у них такой. Павлина его когда увидела, сразу сердце екнуло нехорошо. Взгляд недобрый, вроде улыбается, а кривенько выходит, злоба не дает.

Сговорились они как-то с этой дурной девицей Натальей, и однажды летним вечером Павлина почувствовала такую волну боли и отчаяния, прокатившуюся по деревне, рванула на улицу, семеня своими старческими ногами, на палку опираясь, в сторону дома Левыкиных. По пути крикнула в окна дома ее бабки:

– Валентина! Валентина! Беда у вас, беги скорей!

Валентина, в свои пятьдесят шесть, считавшая себя еще "огого бабой" – еще бы: рослая, статная, черноволосая с редкой проседью, сильная женщина, выскочила, как была – потертые штаны до колен и грязная футболка. Только с огорода вернулась, босиком – да не привыкать, – побежала вслед за старой Павлиной. И с удивлением отметила, что никак за той не угонится.

Пока бежали через всю деревню, собрали еще жителей, в итоге к сараю Левыкиных прибежали толпой, гомоня и не понимая, что стряслось.

Павлина рванула двери сарая, сорвала силой своей замок изнутри, распахнула и только подбежавшая Валентина успела подхватить тело внучки, опадающее с табуретки с веревкой на шее.

Павлина привалилась к стене сарая, про себя повторяя: "Успела, успела старая, молодец ты еще".

Засуетились соседи, помогли Валентине Марину уложить прямо там, на солому, кто-то побежал на ферму, где работала девчонки.

Девочка рыдала истерично и цеплялась за ворот бабкиной футболки. Та ругалась, плакала, причитала одновременно, прижимая внучку к себе.

Павлина медленно, бочком проскользнула за сарай и пошла огородами вдоль речки домой.

Она уже мысленно видела всё предшествующее такому поступку Марины.

*

Данила пригласил девчонку на свидание – подговорила его Наташка, предложила поразвлечься. Свою подругу предложила ему. А та, дурочка влюбленная, сияла, как заря, собираясь на свидание. Платье светленькое надела с красивым квадратным вырезом, лифчик у матери выпрошенный, та, хоть и посмеялась, но купила – нечего там прикрывать и прятать было, от слова "совсем" нечего. Но Марина сделала себе чуть ли второй номер – ваты напихала. Подкрасила глаза угольком, у матери взяла помаду парадную, которую та берегла как зеницу ока. Сегодня можно. И побежала в рощу, где должен был ждать ее Данечка. Любимый ее Данечка.

А там… Данила, ожидавший "доску с занозами", как он называл Марину за глаза, и, увидев вдруг резко похорошевшую девчонку, мгновенно понял, в чем дело. В свои 17, опыта у него было достаточно. Со смехом он рванул платье за вырез, раздался треск рвущейся ткани, второй рукой вывернул Марине белье, посыпались куски ваты. И словно мало этого было – со всех сторон вдруг раздались смешки – пришел подлец не один, из-за кустов поднимались его дружки, Наташка и еще девчонки из соседнего села. Слезы брызнули у Марины из глаз, и словно эта вата из лифчика вдруг залезла ей в уши – она ничего не слышала, ни смеха, ни уничижительных слов Димки и Наташки. Ринулась бегом домой, не сдерживая рыданий, не желая больше жить, царапаясь о ветки кустов и деревьев. Добежать до сарая, а там все нужное всегда найдется. Больно! Больно! Как же больно ей было в те минуты, словно вся горечь мира вдруг обрушилась на плечи этой хрупкой тринадцатилетней девчонки, придерживающей обеими руками разорванное платье в мелкий цветочек. Длинные светлые волосы цеплялись за ветки, но девочка не чувствовала этого.

Это и почувствовала старая Павлина, собирая землянику на пригорке возле своего дома. Сжалось сердце, на миг потемнело в глазах, а затем Павлина рванула туда, куда мчалась утонувшая в боли и отчаянии девчонка.

*

Потом Валентина зашла к ней с гостинцами, варенье, молоко, творог, конфеты – в глухой деревне сложно найти что-то, да и не нужно это Павлине, уж Валя-то знала. Она одна из немногих не боялась старой ведьмы. Принимала как должное, есть и есть, кур не изводит, детей не ест. Наоборот, от тяжелой болезни поможет, да и мази для колен делает такие, что ни одна аптечная не сравнится. А теперь вот внучку от смерти уберегла.

Пожаловалась ей Павлина, что устала и сдает уже совсем, раньше бы и вовсе предотвратила такое, а теперь вот сил только и есть почуять свершенное да смерть отвратить.

Валентина покивала, поохала. А что поделаешь? Про то, что ведьма с таким даром должна передать свою силу преемнице она еще от своей матери знала. Та ушла хоть и рано, но Валентина ее помнила хорошо. Как-то она спросила Павлину, отчего матери нельзя было помочь, та ей сказала, что нельзя помочь тому, кто этого не хочет. А она не хотела жить без мужа, который не вернулся с войны. Зато Валентина была сильной за них обеих. Даже с возрастом ее красота не совсем ушла, если бы не горькие складки многочисленных разочарований вокруг рта. Замуж так и не вышла, родила сына, одна воспитывала, а когда тот деревенскую девчонку обрюхатил, заставила его жениться. Лиля ей нравилась. Немая только разве. Зато характер золотой, улыбается как солнышко. Красивая – хоть в кино снимай. Трех внучат подарила ей, хозяйство держит сама, сынок Валин пьет, а она не жалуется. Наоборот, всех утешить старается, поддержать. Будет и ей в старости поддержка.