Как бы, блин, объяснить… Новенькую Уну Файн тоже было сложно назвать сладкой сочной цыпочкой, но в сравнении с Глорией она выглядела наглой самоуверенной стервой, которая прекрасно знает себе цену. Именно это и заставило меня беззастенчиво следить за каждым ее действием.

Одногруппники то и дело поглядывали на новенькую, а затем переводили глаза на часы, что висели над здоровенной доской. Смею предположить, что засранцы считали минуты до конца лекции, чтобы на перемене представиться ей.

Тем временем Уна Файн рылась в полупустом рюкзаке, в котором не оказалось ни учебников, ни тетрадей, зато она выудила какие-то карты. Не игральную колоду, нечто иное…

– Это Таро, чувак, – вдруг сказала она, приподняв уголки накрашенных малиновой помадой губ. – Прекрати так зырить, меня спалят из-за тебя.

Да, Уна обращалась ко мне! Я дернулся и тут же изобразил, что увлечен лекцией мистера Питтерса. Новенькая издала странный звук, вроде «п-ф-ф», который отражал лишь одно: глубокое разочарование. Она намекала, что я трус, неуверенный в себе тип, опасающийся гнева преподавателя и плохих баллов.

Была ли она права? О да. И это взбесило! Новенькая вывела ботана на чистую воду. Воду, в которой мне до ее оглушительного появления было приятно и комфортно бултыхаться. Что, в конце концов, зазорного в том, что у тебя всё на мази?! Нормальные оценки, выстроенная система отношений и ценностей. И скука. Подумаешь, важное дело…

Обычная жизнь. Большинство ведут такой образ жизни. Уна явно думала иначе и поэтому укорила меня. Практически отколошматила дурацким пестрым рюкзаком, набитым какой-то ерундой. К слову, пока она рылась в поисках карт, я приметил и скомканный хлопковый шарф анималистической расцветки и очки с желтыми стеклами, которые Уна не потрудилась убрать в чехол для сохранности. Пара очень толстых маркеров, пачка соленого арахиса, покоцаный старый мобильник, флакончик с изображением персика или абрикоса, лак для ногтей с серебряными блестками, лак для ногтей черного цвета, ободок в виде тернового венка цеплял острыми шипами шарф, оставляя на нем затяжки. Да, я изучил всё в том рюкзаке. Он поражал каким-то сюрреализмом. И, как я уже сказал, словно бил меня по морде, крича: «За-ну-да!»

– Какой послушный, надо же, – неожиданно пробурчала Уна.

– Что? – переспросил, оторопев.

– Послушный мальчик. А хочешь, я тебе погадаю? – новенькая зашуршала колодой, а затем достала одну наугад. – П-ф-ф, – опять фыркнула она. – Что? Император1?! Ну нет, чувак, не твоя это история…

Она, черт подери, опять как бы унижала, насмехалась. Это злило, выводило из равновесия. Уна принялась перебирать колоду.

– Нет, блин, – в итоге новенькая со стоном положила голову на парту. – Что за дерьмовый день, даже гадания не идут!

Я и не заметил, как перед нами возникла тучная фигура мистера Питтерса. Это было очень странно, ведь он покидал преподавательское место у доски крайне редко. Он редко делал замечания, никогда не повышал голос, да и вообще относился к студентам с прохладцей.

Питтерсу явно давненько наскучило вести нудный предмет. По сути, в чем-то мы с ним были схожи. Холодное, равнодушное отношение к окружающим. Возможно, поэтому он ставил мне неплохие оценки на зачетах и экзаменах. Две постные рожи напротив друг друга. Никакого желания лезть из шкуры вон ради завоевания уважения или авторитета. Экономия личного времени. Формальные отношения без навязчивости и идейности…

– Что тут происходит, мисс? – сдвинув брови, строго начал Питтерс.

Признаться, меня затрясло. Я десять миллионов раз пожалел о том, что новенькая села рядом. Она косячила, она словно уже приплела меня к своим фокусам, сделала соучастником странного сумасшедшего шоу. Она, эта стерва, будто заразила меня какой-то чудной болезнью, от которой бросало в лихорадочный пот.

– Уна Файн, мистер, – даже не пытаясь припрятать карты Таро, произнесла она, горделиво и надменно приподняв подбородок.

В аудитории образовалась такая тишина, что в ушах зазвенело. Студенты, все как один, уставились на нас. Я был невольным актером в том абсурдном спектакле.

– Мистер Питтерс, – произнес преподаватель, шагнув еще на одну ступеньку выше. – Что это, мисс Файн? – кивнул он на неровный карточный веер на парте.

– Всего лишь Таро, мистер Питтерс, – пожала она плечами, заложив ногу на ногу так, что преподаватель мог видеть ее бледные ляжки, выглядывающие из-под жемчужно-серого шелка кимоно.

– Вижу, – Питтерс бросил невольный взгляд туда, ей между ног, но тут же опомнился и сурово глянул на меня.

Я не заслужил этого! Я, блин, был не причастен, но, кажется, Питтерс проследил за нашим коротким диалогом со стервой. И сделал неверные выводы…

– Где ваши учебники, мисс Файн? – не отрывая от меня взгляд, сухо произнес он.

– В библиотеке, наверное, простите, не успела сегодня туда заглянуть. Но всенепременно сделаю это завтра.

– Хорошо, – кивнул он. – Уж сделайте одолжение, загляните.

Питтерс щелкнул пальцами по вееру, намекая на то, чтобы Уна прибралась на учебном месте. Она открыла рюкзак и сгребла туда карты. Чертов сюрреалистический рюкзак, который на сей раз с дерзостью отвесил оплеуху зануде-преподавателю.

– Мистер Питтерс, разрешите мне уйти. Что-то неважно себя чувствую, – вяло произнесла новенькая, поморщившись.

Уна Файн как-то чувственно, медленно провела ладонью по низу живота. Боже, мне хотелось провалиться сквозь землю! Она намекала на то, что у нее эти дни? Питтерс сглотнул с растерянным видом и немного смягчился в лице. Видимо, он понял, что лучше пойти у новенькой на поводу, нежели позволить ей и дальше срывать занятие.

– Хорошо, идите, – мотнул он головой в сторону двери.

– Можно этот, – стерва кивнула в мою сторону. – Проводит меня до медкабинета?

Полный паралич! «Этот». Она даже не потрудилась узнать моего имени, но успела унизить фразочками, втянуть в свои странные нахальные игры.

– Ладно, мистер Натанзон, проводите, – преподаватель смерил меня о-очень странным взглядом.

Я плелся на ватных ногах вниз по ступеням за новенькой. Шлейф аромата не абрикоса, а сладкого персика. Шепотки и похихикивания доносились со всех сторон. Эти звуки словно сжимали пространство до пятачка, на котором находились лишь я и она.

Выход из аудитории. В лицо ахнул поток свежего воздуха из настежь открытой форточки в коридоре. Я глубоко вздохнул, чтобы хоть как-то унять панику от пережитого.

– Ну, пока, Натанзон, не благодари за возможность прогуляться, – произнесла стерва, даже не обернувшись.

Она бодро зашагала в сторону выхода из колледжа, накинув тощий рюкзак.

– Су-ка! – прошипел я.

Скомканное постельное белье. Кровать. Духота от неотрегулированных батарей. Джонни МакНил рядом. Годы неправильных отношений. Мы так и не нашли иного способа времяпрепровождения, кроме как занятия сексом. Не знаю, как насчет Джонни, но я чувствовала себя после близости с ним мутно, неприятно. Не грязно, но странно. Будто бы опять дала слабину. Будто он опять победил, потому что природа наградила его силой, большим членом и выносливостью в койке.

И дело вовсе не в умопомрачительном удовольствии, от которого нельзя отказаться; наша связь во всех аспектах давненько стала какой-то приглушенной. Ржавый, тесный батискаф на дне мутного озера. Жизнь далеко не на полную катушку. Скорее, тактильные контакты, теплота соприкасающихся тел – те крупицы, которые на время приносили успокоение, иллюзию нормальности.

Поцелуи Джонни в постели через мольбы: «Прости меня, крошка, прости, это был последний раз, клянусь!»

Конечно, я не верила ни единому его слову. Просто недолгие моменты забытья как способ убежать от реальности. Такие, как Джонни, не меняются. Почему я цеплялась за него? Пара причин: первая – привычка, вторая – страх. Страх перед ним. И тревога, что на новом пути попадется какой-то еще более беспринципный подонок. Ведь именно на таких мне «везло» напарываться по жизни. Просто другие прикрывались благородными личинами, притворялись интеллектуальными, тонкими ухажерами. Смирение с участью убогой дуры, что вечно выбирает не тех, – вот почему я на самом деле до сих пор с Джонни.