Паскуда принесла ворох тряпок, чистых, но на том их достоинство и заканчивалось. И рубахи, и штаны были из серой дрянной ткани, сшиты были кое-как и висели мешком; но Гор, надев их, странным образом не стал выглядеть хуже. У него было врождённое чувство стиля и умение носить вещи; дрянная одежда выглядела на нём так, словно это тоже был некий стиль, скажем, молодой аристократ решил поиграть в крестьянина. А вот Арес, хоть и фигура у него была не хуже, и на лицо он был не менее красив, и осанка была великолепная, изменился разительно, превратившись в босяка в обносках.
– Он только что отсюда ушёл. – Сообщил Доктор, и Гор быстро глянул на него:
– Что делал?
– Мясо смотрел. – Голоса у них тоже были под стать: у Гора низкий бархатный тенор, почти баритон, у Ареса хрипловатый бас, у Доктора – противный блеющий тенорок. – Двух писежопых в Галерею велел продать.
– Эту, со сломанным носом, и вторую, с порванной губой?
– Ага.
– Давно пора. Уродок всё равно никто не берёт.
– Хэ того… уезжает завтра. – Сообщил Доктор. – А ты сегодня… э?
– Потом. – Резко бросил Гор, и поймал настороженный взгляд светло-серых, как песок, античных глаз Ареса. Но тот ничего не спросил – знал, что не ответят. Какие-то у Доктора и Гора были секреты… Впрочем, Арес подозревал, какие. В отличие от Гора, ему было плевать. Время, когда он умирал от отвращения, ненависти и жалости к себе, давно прошло. Теперь ему было плевать, что и с кем, и как. Доктор, так Доктор – бывали у него гости и попротивнее, когда он был моложе, тоньше и больше нравился гостям деликатного пола. Теперь его держали в Приюте в основном для того, чтобы боролся на Арене, и для того, чтобы дрессировал Чух – так это здесь называлось. Если Гор даёт Доктору – так и что?.. За кое-какие привилегии и Арес бы это сделал… Как это ни противно. Знать бы ещё, за какие, да подлизаться к Клизме – так они звали Доктора между собой? Но Арес был неплохим парнем – насколько это было возможно в этом месте, – и кое-какие понятия о правильном и неправильном у него всё-таки были.
– Я пошёл. – Чуть поколебавшись, что вообще-то было ему не свойственно, сказал Гор.
– Смотри. – Странно ухмыльнулся Доктор, ощерив огромные зубы. – Твоё дело.
Так, как сейчас, Гор не волновался уже давным-давно. В первые свои годы в Садах Мечты он бунтовал, боролся, пытался драться, пытался бежать, пытался покончить с собой, – всё тщетно. Он внешне смирился и принял условия игры, но не сдался и не сломался. Был ещё один способ вырваться отсюда, по сути, единственный путь, длинный, тяжёлый, полный компромиссов и унизительных уступок, но Гор, раз приняв решение и встав на этот путь, шёл до конца. И вот он забрезжил перед ним – свет длинного, длиной в десять лет, тоннеля. И Гору было очень, очень страшно, хотя совсем недавно ему казалось, что всякая способность к страху в нём давно уже умерла.
Всё было такое привычное, такое красивое, дорогое, и такое… опостылевшее! Королева Изабелла прикрыла глаза, чтобы вернуть себе обычное спокойствие и ровное расположение духа. Перед встречей с кардиналом Стотенбергом следовало быть обычной. В меру сварливой, в меру язвительной, в меру… Собой. Встреча и разговор предстояли не из простых. Кардинал хлопотал о браке племянницы королевы, Габриэллы Ульвен, и Седрика Эльдебринка, старшего сына герцога Анвалонского, но у королевы были на племянницу собственные планы. Да и не хотела королева отдавать единственную девицу Хлоринг, одну из самых знатных, богатых и прекрасных невест Европы, за анвалонского пентюха! Королева ненавидела Эльдебринков. Она была бездетной, и ничто не помогало: ни смена консортов, ни сильные чары, ничто. А герцогиня Анвалонская, в девичестве Стотенберг, бледная серая мышь, тощая, как кикимора, рожала каждый год, как из рога изобилия, и всё мальчиков, мальчиков, и всё здоровых, как на зло! На данный момент братьев Эльдебринков было аж восемь! Восемь здоровых молодых мужиков, не в мамашу высоченных, горластых, здоровых жрать и ржать! Королева их не выносила. Как только при её дворе появлялся какой-нибудь Эльдебринк, и у неё начиналась страшнейшая мигрень. Но как сказать это кардиналу, за которым стояли старейшие дома Нордланда, кичившиеся своим происхождением от соратников Бъёрга Чёрного, предка самой королевы, викингов, приплывших с ним на Остров в незапамятные времена?.. Высокомерному, спесивому мужлану, (королева всех не Хлорингов считала быдлом), такому же тощему, как его дорогая сестрица, и такому же… двужильному! Ничто его не брало: ни оспа, которая сильно попортила его лицо, и без того не особо красивое, ни горячка, ни мор, который во времена его послушенства выкосил весь монастырь, а Стотенберг даже не простудился, хоть и ухаживал за самыми заразными и безнадёжными! За то и продвинулся в церковной иерархии, а в итоге и вовсе надел красную сутану, змей постный. Хотя не без греха – королева знала, что осторожные сплетни о том, будто приёмная дочь герцогини Анвалонской София – на самом деле внебрачная дочь кардинала и графини Карлфельдт, чистая правда. Мало того: она знала, что связь кардинала и графини продолжается, хоть та формально была монахиней в монастыре святой Бригитты в Элодисе. Только что толку от того знания?.. Стотенберг был, хотя бы, свой. Островитянин. В последние годы, чуя слабость трона и Хлорингов в целом, Рим усилил давление, присылая своих агентов; вот даже инквизитора прислал… Тот обещал Изабелле всяческую поддержку, но королева иллюзий не питала: она Риму не нужна. Ему вообще не нужны были сильные и влиятельные рода Острова, в том числе и Эльдебринки, и Далвеганцы, что бы они там ни думали. Свалить их всех, и на их место посадить свою марионетку… Стотенберг, слава Богу, это понимал, и хоть в этом вопросе, хотелось бы Изабелле верить в это полностью, они были заодно…
Служанка бережно перебирала пряди волос Изабеллы. Никто не сказал бы, что этой тонкой, гибкой черноволосой красавице с яркими синими глазами Хлорингов недавно исполнилось шестьдесят два! Она и сама в это не верила. А ведь так оно и есть. Неоднократно смешав свою кровь с эльфийской, Хлоринги получили в итоге и редкостную красоту, и непостижимое простым людям долголетие – прадед королевы прожил двести два года. Единственное, что мешало всем мужчинам-Хлорингам доживать до двухсот и более лет – это наследственный порок, передающийся именно по мужской линии, больное сердце. Каким-то странным образом он напрямую был связан с другим пороком, так же наследуемым мужчинами: бешенством, охватывающим их в бою, и не только в бою. Многие Хлоринги были берсерками – и тогда сердце их не беспокоило. Именно из-за больного сердца его высочества на трон взошла его старшая сестра, Изабелла, в то время, как мальчик до двенадцати лет был болезненным, хилым, хрупким, вечно мёрзнувшим и быстро устающим подростком. Вылечила его эльфийская княжна, Лара Ол Таэр, похитив навсегда сердце, которое спасла…
Нет, об этом Изабелла думать не хотела. Она до сих пор не могла простить брату этот брак. Если бы он женился на нармальной принцессе! Которая родила бы ему наследника, да хоть бы и наследницу – какая разница! И не возникла бы эта отвратительная ситуация, когда в отсутствии полноценного наследника и при болезни Его высочества трон под Изабеллой опасно зашатался, да и само существование Хлорингов оказалось под угрозой. Будь она проклята, эта Лара, хоть о мёртвых, как говорится, или хорошо, или ничего… Вот ведь сделала одолжение, снизойдя до Гарольда Хлоринга! И создала такую проблему, что можно бы хуже, да не бывает! Брат после её гибели и утраты младшего сына потерял волю к жизни и добился того, что вернулась давняя сердечная болезнь, и результат: он уединился в Хефлинуэлле, и совершенно не интересуется ничем, кроме своей скорби, а ей в одиночку борись за трон и за жизнь…
Изабелла прикрыла глаза. Только хрен-то они все угадали: она ещё поборется!
Прислуживать особе королевской крови имела право только титулованная прислуга, не ниже баронессы. Вот и причёсывала Изабеллу баронесса, баронесса Шелли, полненькая миловидная блондиночка, весёлая и беспечная. У неё всегда было хорошее настроение, всегда рот до ушей, и никаких мозгов в голове, курица-курицей, зато руки у неё были золотые, и она никогда не унывала, не куксилась и не умничала, чего Изабелла не выносила.
