– Ничего страшного, просто истерит. Думает, хитрая, думает, вы ее оставите в покое. Рожу ей разбей, и трахай дальше, заткнется, как миленькая.
– Крови слишком много. – Возразил Гор. – Смотри лучше!
Доктор, недовольный, что ему возражают, за волосы скинул Марту с доски, на которой ее разложили, и палкой не жалеючи огрел по спине:
– В воду, писежопая, живо!
Марта не смогла встать на трясущиеся ноги, и ее швырнули в маленький, теплый бассейн в углу, где Паскуда, жавшаяся в сторонке и не поднимающая головы, старательно обмыла и подмыла ее. И сразу стало ясно, что крови и в самом деле много: она прямо-таки лилась ручьями по бедрам девушки, смешиваясь с водой.
– Ну?! – Грозно вопросил Гор. Доктор почесал в затылке.
– Че-чего?.. – Когда он волновался или пугался, он начинал заикаться, голос становился тоньше и противнее. – Ну, кровь. В первый ра-раз кровь на-на ляжках увидел? Пусть лежит в сторонке, пока не перестанет.
Марта упала на охапку соломы, куда Гор отправил и маленькую Клэр, заметив, что та стала белой, как смерть, и у нее начали закатываться глаза. Остальных не отпускали и не жалели, добиваясь абсолютной покорности и правильного исполнения команд. Мария наблюдала это с ужасом и бессильной яростью; для чего ее не трогали и дали просто наблюдать, она даже думать боялась. Всем, как ей виделось, заправлял Гор, и с каждой секундой персональная ненависть к нему в Марии росла и росла, пока не стала удушающе-страшной. Он то насиловал, то швырял свою жертву Аресу и шел, смотрел, как это происходит у других, давал команды и оценивал так хладнокровно, безжалостно и равнодушно, словно перед ним были не живые перепуганные страдающие девочки, а неодушевленные предметы. И даже когда одергивал увлекшихся парней, это выглядело, как забота о вещах, не о живых существах:
– Заканчивай ей сиськи крутить, Ашур, испортишь раньше времени, уродку никто не купит!.. Эй, Локи, в рожу не бить! Я кому сказал?! Сломаешь ей нос, я тебе самому все переломаю на хер! Рожи симпотные должны быть!
Марии начало казаться, что этот кошмар никогда не кончится; от страшного напряжения у нее болело все тело, особенно запястья рук, которые она напрягала и пыталась порой вырвать, чтобы освободиться и вступиться за Трисс, покорную, плачущую, и все равно получающую удар за ударом. Но Розе, запертой и не видевшей ничего, но все слышащей, было в разы хуже и страшнее. Она даже обмочилась от страха, ее трясло в истерике. Клэр, клубочком свернувшаяся на соломе, закрыла лицо руками и притихла, не шевелилась, не плакала, не дрожала – застыла, как каменная. Зато Марта рядом выла, то тише, то громче, на что никто не обращал ни малейшего внимания. В какой-то момент Мария увидела, что из под соломы, на которой Марта лежит, появился кровавый ручеек, который все увеличивается… И потеряла сознание.
Когда очнулась, ее подружек уже не насиловали, но заставляли делать такое, что те кашляли, задыхались, мычали, захлебываясь слюной, и Марию вырвало при виде этого. Она ничего не ела ни вчера, ни сегодня, и рвало ее тяжело, желчью. Один из парней, высокий жгучий брюнет с синими глазами, которого остальные звали Ашуром, заметил и заржал, подходя к ней:
– Учись, Чуха, смотри внимательно, поняла? Чтобы потом все делала правильно и радостно, корова длинная!
Гор, который намеренно не смотрел пока в ее сторону, глянул, встретил ее взгляд, и у него противно сжалось что-то в животе. Он тысячу лет не вспоминал, как попал в Сады Мечты он сам – и вдруг это воспоминание вонзилось в него, словно раскаленный клинок. То же самое – все было в точности то же самое. Он был так же привязан к кольцам в стене, вынужденный смотреть и сходить с ума от ярости и ужаса. Этот ужас и эту ярость он прочел во взгляде этой эльдар, вместе с ненавистью, которая полыхнула из ее расширенных глаз и обожгла, словно настоящее пламя. Но так не должно было быть. Это было неправильно, это шло вразрез всему, во что он верил и с чем жил. Гор еще не осознал, какой катастрофой это грозит ему лично, но уже ощетинился внутренне, уже напрягся и почувствовал желание во что бы то ни стало доказать этой девке и себе самому, что она такая же тупая скотина, как все они, что она не может быть ни гордой, ни смелой, ни упрямой. Что она сейчас превратится в дрожащее ничтожество, плачущее, скулящее и спешащее ублажить его, только лишь бы ее больше не били.
Потому, что если он не сделает этого, он просто не сможет с этим жить.
– Я буду дурак последний, если не поеду в Урт. – Широко шагая по внутренней галерее Хефлинуэлла, ведущей из Золотой Башни в Рыцарскую, отрывисто бросил Гарет Хлоринг в ответ на вопрос Марчелло Месси, своего друга, доверенного лица, врача и телохранителя. Молодой Хлоринг был зол и возбуждён – только что серьёзно поссорился с отцом, – и зрачки его длинных эльфийских глаз горели красным огнём, а ноздри породистого носа дрожали от гнева и отчаяния. Злился он на себя: отцу после ссоры ожидаемо стало плохо, и Гарет только что по лбу себе не стучал. Ведь знал же, знал! Что стоило промолчать?! Но теперь невозможно что-то исправить: отказаться от своего Гарет не мог, а без этого примирение с отцом было невозможно. Так что приглашение на Север было даже кстати…
– Они наверняка хотят женить одного из своих сыновей на Габи. – Продолжал он, смиряя гнев. – И хотят обсудить это, а то и посвататься… Нам это тоже очень выгодно. Всё плохо, Марчелло, всё плохо. Не знаю, насколько, сейчас Тиберий придёт, обрисует ситуацию. Но если мы ещё не в жопе, то настолько к ней близко, что я явственно ощущаю вонь. – Он говорил по-итальянски, потому следовавший за ними слуга не понимал ни слова. – Эльдебринки и их поддержка нам очень нужны. Потому я поплыву в Блэкбург так скоро, как только смогу.
– А ваш отец, патрон…
– Нам с ним какое-то время лучше не общаться. И там, на севере, – он остановился и посмотрел в глаза итальянцу, – я и начну поиски.
– Вы не отступитесь. – Итальянец не спросил, констатировал факт.
– Нет. – Выдохнул Гарет резко, разворачиваясь и рванув дальше. – Не обсуждается. Никогда! Либо ты без разговоров и сомнений ищешь со мной, – или возвращайся в Ломбардию, баста!!!
Марчелло благоразумно промолчал. Он знал своего патрона, и знал, когда тот шутит, а когда – нет.
Поднявшись на второй этаж Рыцарской башни, Гарет вошёл в свои покои – и застыл. Он ожидал привычные комфорт, тепло и покой, но помещение выглядело так, как и должно было выглядеть помещение, хозяина которого не было здесь десять лет – кругом были пыль, запустение, дорогая мебель была покрыта дерюгой и укутана в грязные от пыли полотна, дорогие ковры и шкуры убраны, в камине было темно, холодно и пусто.
– Merde! – Выругался Гарет. – Дор-рогая кузина! Роберт!!! – Заорал так, что звякнуло дорогое стекло. Минуты не прошло, как нарисовался оруженосец Гарета, девятнадцатилетний юноша с весёлыми зелёными глазами. И Гарет вызверился на него:
– Где слуги, »» вашу мать, где огонь в камине, где вино?!! Совсем здесь о»» ели?! Я домой вернулся, или где?!! Ты уже час здесь, твою мать, говнюк недоношенный, почему я прихожу сюда и вижу здесь вот эту »»ню?!!! Меня в харчевне лучше встречали – может, мне в харчевню вернуться?!!!
Марчелло, не говоря ни слова, занялся камином, Роберт, взгляд которого мгновенно утратил всякую весёлость, исчез.
– Чёрт, чёрт, чёрт! – Рявкнул Гарет, с каждым ругательством ударяя кулаком по стене. И сел за стол, на котором стояла ваза с какими-то высохшими, покрытыми пылью кусочками. В бешенстве смахнул её на пол и обхватил голову руками, ссутулив широкие плечи. Всё в самом деле было плохо. И не готовые к его приезду покои были не самой худшей из проблем.
Через минуту – Гарет только-только укрепился в мысли, что ни за что не пойдёт ночевать в другое место, переночует здесь, а утром… утром, во-первых, устроит разнос кузине, которая исполняла обязанности хозяйки дома при вдовом дяде и холостом кузене, и которую ещё неделю назад предупредили, что он вот-вот будет дома. А во-вторых, повыгонит всех слуг! – так вот, не успел он укрепиться в своих мстительных намерениях, как появился примечательный, незнакомый ему господин, чуть выше среднего роста, с благообразными и правильными чертами лица, неяркими волосами и бровями, и вообще, весь какой-то… идеальный. С одной стороны, неяркий – глазу не за что зацепиться, с другой – совершенно не к чему придраться. Волосы уложены волосок к волоску, брови – словно он их выщипывал или подбривал, аккуратная модная бородка, больше похожая на трёхдневную щетину, выглядела благообразной и ухоженной, одежда – опрятной, в меру модной и безупречно чистой. И голос у господина оказался приятным и негромким, а дикция – безупречной. Более того! Двигался господин неслышно и словно бы неторопливо, но покои Гарета преображались просто волшебным образом. Поклонившись Гарету, он поставил на стол канделябр о пяти свечах, отстранил Марчелло от камина, и там тут же загудел огонь; повернулся к столу – и две неведомо откуда возникшие служаночки ловко и быстро, а главное – почти не побеспокоив Гарета, смахнули пыль, покрыли стол скатертью и перед молодым Хлорингом появились подогретое вино с пряностями, блюдо с сыром и хворостом, салфетка и полотенце. Девушки, оказавшиеся при том и прехорошенькими: одна чёрненькая худышка, вторая – рыжая пышечка, – продолжили споро и бесшумно наводить порядок, а идеальный господин вновь поклонился Гарету:
